Роуэн со страхом ждал этого момента. Он чувствовал, что к нему вновь обращены лица всех собравшихся. В горле стоял ком, но все-таки мальчик заставил себя говорить.
- Букшахи слишком слабы, чтобы идти к побережью. - Голос Роуэна был хриплым. - Они погибнут в пути.
- Но и сейчас животные умирают одно за другим! - закричал кто-то. - А если мы бросим их здесь…
При этих словах в душе Роуэна все перевернулось:
- Мы не бросим букшахов, - сказал он, зная, что Норрис и Шаран стоят рядом и ловят каждое его слово. - Я останусь здесь, с ними.
Шаран онемела от ужаса. Она оглянулась, ища глазами Джиллер, мать Роуэна. Девочка думала, что та будет настаивать на том, чтобы ее сын вместе со всеми ушел из деревни, но Джиллер стояла посреди комнаты и гордо молчала. Маленькая Аннад тоже не произнесла ни слова. Очевидно, и мать, и дочь знали заранее о планах Роуэна и были согласны с его решением.
- Большая часть букшахов умрет через неделю или две, - ровным голосом продолжал Роуэн, - но, если мне удастся сохранить хотя бы несколько молодых и сильных животных, есть надежда, что когда-нибудь стадо снова станет таким, каким оно было прежде.
Только те, кто хорошо знал Роуэна, смогли расслышать в его бесстрастном голосе отчаяние. Только они понимали, каково было мальчику говорить о смерти хотя бы одного из своих любимцев.
- Нет, Роуэн! - раздался крик.
Норрис смущенно дергал сестру за рукав, пытаясь заставить ее сдержаться, но Шаран не обращала на брата внимания - она с отчаянием вглядывалась в лица окружавших ее мужчин.
- Скажите ему! - умоляла она. - Скажите, что ему нельзя оставаться здесь!
- Роуэн - хранитель букшахов, - послышался хриплый голос Ланн. - Стадо знает своего хозяина и доверяет ему. Присутствие Роуэна поможет букшахам дожить до того дня, когда придет помощь. Ты здесь недавно, девочка, и откуда тебе знать, как дороги для Рина его букшахи. От них зависит жизнь нашего народа. Благодаря букшахам у нас есть молоко, масло и шерсть; к тому же животные помогают нам распахивать поля. Роуэн принял верное решение.
Шаран недоверчиво покачала головой:
- Как же так - верное решение? Роуэн умрет здесь один.
Ланн подняла голову.
- Он будет не один, - отвечала старуха, и грустная улыбка коснулась ее тонких губ. - Я стара, и мне до побережья не дойти. Я не хочу быть для вас обузой. Я останусь здесь.
- Я тоже останусь! - упрямо заявила Бронден.
Казалось, морщины, изрезавшие лицо Ланн, разгладились.
- Вот и все, что я хотела вам сказать, - не глядя на Бронден, произнесла она. - Отправляйтесь по домам и собирайтесь в путь.
Жители Рина молча направились к выходу.
- Подождите! - прозвучал в тишине дрожащий голос Соллы. - А как же Шеба?
Люди в волнении зашептались. Да, а что скажет Мудрейшая - согбенная старуха, которая, сидя перед очагом в своей хижине за огородами, вечно что-то бормочет себе под нос? От холода характер ее сделался еще более скверным. Неделями она не выходила из дому, встречая издевками каждого, кто осмеливался приблизиться к ее двери. Она не щадила даже тех смельчаков, которые пробирались через сугробы, чтобы принести ей еду.
Знает ли Шеба о решении жителей Рина покинуть деревню? Конечно же знает. Непостижимым образом Мудрейшая всегда догадывалась о таких вещах, хотя при ней не было сказано ни слова.
Мысль о старухе наполнила сердца ринцев тяжестью. Если уж Ланн не одолеть пути к побережью, то что говорить о Шебе? Ей-то уж точно придется остаться в деревне. Но не проклянет ли она жителей Рина, если узнает, что они решили отправиться к побережью без нее?
А вдруг она будет настаивать, чтобы ее несли на руках? Сильные мужчины Рина содрогнулись при мысли о том, что их шеи будут обвивать костлявые руки старухи, что колдунья, седые патлы которой напоминали крысиные хвосты, как гигантский паук, будет висеть у них на спине, шипеть в ухо проклятия и заставлять быстрее идти.
Силач Джон хмуро усмехнулся.
- Мы не забыли о Шебе, - сказал он. - Сегодня утром Джиллер, Тимон и я пытались проникнуть в ее хижину, чтобы поговорить с ней, но она отказалась открыть нам дверь. В награду за все наши старания нам досталось лишь проклятие. Кажется, она готова принять только одного человека.
Силач Джон повернулся к Роуэну.
У мальчика душа ушла в пятки.
3. В хижине Шебы
Роуэн с трудом пробирался сквозь заснеженный сад, стараясь попадать в следы Джиллер, Тимона и Силача Джона, побывавших здесь утром. Он не смотрел по сторонам - ему не хотелось видеть голые деревья. Их стволы были покрыты ледяной коркой, а заиндевевшие ветви напоминали окостенелые пальцы. Они указывали в серое небо, затянутое свинцовыми тучами.
От хижины Шебы тянуло дымком, и Роуэн, сам того не желая, с жадностью вдыхал кисловато-горькие запахи трав и золы. Мальчик старался не прислушиваться, но до него то и дело доносился монотонный голос старухи. Когда он подошел поближе, бормотание смолкло.
"Глупо бояться! - говорил себе Роуэн, стоя на скользкой тропинке, ведущей к дому Мудрейшей. - Я уже не тот трусливый малыш, каким был, когда впервые пришел к Шебе. Что бы я ни услышал, ничего хуже того, что нас ожидает, быть не может. Все ее предсказания - ничто по сравнению с ужасами, которые мне рисует воображение".
И все же сердце Роуэна сжалось. Он знал: Шеба унижает своих гостей - ей нравится смотреть, как они дрожат от страха. Но ведь старуха всегда говорит правду! А вдруг сегодняшние слова Шебы задуют тот крохотный огонек надежды, который еще теплится в его сердце?
Из хижины больше не доносилось ни звука. Вокруг царило безмолвие, нарушаемое лишь скрипом башмаков Роуэна.
Подойдя к двери, мальчик на мгновение зажмурился и попытался успокоиться. Решено: на этот раз он без страха встретится с Шебой! Выходки колдуньи не смогут его напугать!
Роуэн поднял руку, но, прежде чем он успел постучать, дверь сама собой распахнулась, и створки с силой ударились о стену. С крыши посыпались сосульки - они, подобно копьям, вонзались в снег. Горячий воздух, наполненный терпкими запахами, ударил в лицо Роуэну. Задохнувшись, мальчик отпрянул назад: из его глаз потекли слезы, сердце чуть не выскочило из груди.
- Что стоишь на пороге и не закрываешь дверь?! Теплый воздух-то уходит! - закричала Шеба. - Трусливый слюнтяй, а не мальчишка! Эй, пошевеливайся там!
Роуэн поспешно перешагнул через порог и чуть не упал. Дверь за ним с шумом захлопнулась.
В комнате было темно, лампа не горела. Только в очаге полыхало пламя, и в нем то и дело вспыхивали зеленые искорки. Сквозь слезы Роуэн не сразу заметил горбатую фигуру Мудрейшей, сидевшей у самого огня.
- Пастух Роуэн, подойди ко мне! - Скрипучий голос сегодня был подозрительно ласков. - Нет, не так близко! От тебя веет холодом, а тепло этой комнаты драгоценно!
Роуэн неуверенно подошел к старухе - жаркая муть спертого воздуха обволакивала его, и он двигался будто под водой. Вдруг, вскрикнув от ужаса, Роуэн отскочил назад. Огромное животное, внезапно появившись из темноты, с громким рычанием устремилось навстречу ему. Послышался язвительный хохот Шебы: Роуэн, поскользнувшись, растянулся на немытом полу и замер, не зная, как спастись от надвигающегося на него чудовища.
Он почувствовал, как к его руке прикоснулся горячий чешуйчатый нос. Жаркое дыхание опалило лицо, и квадраты желтых глаз уставились прямо на Роуэна. Животное ударило кожистыми крыльями об пол, и облако пыли накрыло пастуха.
Ужас Роуэна уступил место злому стыду. Никто и не собирался на него нападать! Это был гарч Унос! Любимец Шебы всего лишь решил поздороваться с гостем.
Роуэн попытался встать. От пережитого испуга его слегка пошатывало. Он протянул руку к Уносу и заметил, что пальцы его слегка дрожат. Гарч зашипел от удовольствия, когда ему стали чесать за ухом, а Роуэн чувствовал жар чешуйчатой кожи, которая обычно была прохладной.
- Неужто ты забыл Уноса? - злобно хихикала Шеба. - Ой какой позор! Не он ли прошлым летом тащил на себе тебя и твоих дурней друзей - всю дорогу из страны Зиба до дома?
Падая, Роуэн подвернул ногу и ушиб плечо, однако старался не обращать внимания на боль.
- Шеба, я не забыл Уноса! - как можно спокойнее произнес он. - Просто я не ожидал, что он здесь, с тобой.
"Действительно, кто бы мог подумать, что Унос здесь, - размышлял про себя Роуэн, глядя на пятнистую громадину, что возвышалась над ним, источая тепло. - Кому еще могло прийти в голову держать его здесь, в доме!" Теперь, когда его глаза привыкли к тусклому свету, Роуэн заметил, что из комнаты была вынесена вся мебель. Осталось только кресло для Шебы. И все ради того, чтобы гарч смог поместиться в комнате!
- Нам нужно кое-что сделать, - сказала Мудрейшая.
Она пощелкала языком, и Унос, тяжело ступая, приблизился к хозяйке и улегся рядом. На коленях у колдуньи лежала связка тонких веточек. Вытащив одну, старуха швырнула ее в огонь.
В очаге тотчас заплясали зеленые огоньки. Роуэн почувствовал, что в комнате стало еще жарче. Гарч довольно заурчал. Распустив гребень на спине, он всем своим существом впитывал драгоценное тепло.
Облизнув губы, Роуэн спросил:
- Шеба, ты что-то хотела мне сказать?
- А зачем мне что-то тебе говорить? - отрезала она. - Эти деревенские олухи, видно, считают, что ты герой и можешь давать им советы, но мне-то лучше знать!
И пламя очага на миг осветило желтые зубы старухи.
Роуэн ничего не ответил. Шеба хотела его разозлить, и ей это удалось, но он решил, что ни за что ей не уступит и выдержит это испытание на силу духа.
Молчание затянулось. Потрескивали дрова. Роуэн чувствовал легкое головокружение.
Наконец Шеба нетерпеливо пошевелилась.
- Мальчишка, как ты смеешь играть со мной в эти игры! - начала она. - Или ты так и не понял, что я могу раскусить тебя как орех?
Роуэн хранил молчание, и старуха презрительно фыркнула:
- Или ты сам поверил тем небылицам, что о тебе рассказывают? Дурачок! Если бы не я, ты бы так и остался ничтожеством! Без меня ты никто и всегда был только орудием в моих руках! Ты лишь следовал моим указаниям!
- Да, это так, Шеба, - поспешно подтвердил Роуэн, хотя в его голове промелькнула мысль, что Мудрейшая слегка погрешила против истины.
- Лжец! - послышался свистящий шепот.
Сердце Роуэна сжалось: он понял, что колдунья прочитала его мысли. Мальчик начал было что-то бормотать в свое оправдание, но старуха лишь злобно плюнула в огонь.
- Соглашаешься со мной, льстишь мне, а сам не веришь в то, что говоришь. Думаешь, я глупа? - осведомилась Шеба. - Да ты не лучше других! Такой же тупой и неблагодарный! Строишь козни за моей спиной? Покажу я вам!
В голосе Шебы слышалась угроза. Роуэн осмелился спросить:
- А… а завтра утром ты ведь уйдешь вместе со всеми?
- Нет, - отрезала колдунья. - Я останусь здесь. Я не котомка и не сума, чтобы меня волокли на себе спотыкающиеся уроды. А теперь помолчи, пастух Роуэн. Я позвала тебя не затем, чтобы слушать твою болтовню, а для того, чтобы кое-что тебе сообщить. Соберись с мыслями - если, конечно, в твоей пустой голове хоть что-нибудь есть - и слушай.
Что-то бормоча себе под нос, старуха откинулась в кресле, схватившись крючковатыми пальцами за горло. Она смежила веки, и глаза ее превратились в тусклые щели. У Роуэна сердце готово было выскочить из груди. Монотонный голос Шебы то переходил в шепот, то превращался в крик, то приближался, то вновь удалялся. Мальчик не понимал ни слова.
Роуэн шагнул вперед, но жар очага - или это был жар, исходивший от самой колдуньи? - опалил его, и он чуть не задохнулся. Жар не давал пошевелиться, он держал его, как невидимая паутина, не позволяя двинуться с места. Роуэн бился, сжатый в пылающих объятиях, и чувствовал, что кожа его горит, кровь кипит, а кости плавятся.
Вдруг он ясно услышал слова Шебы - они проникали в его сознание, вливались в него на алых волнах раскаленного воздуха. Роуэн скорее увидел эти слова, чем услышал их. Да, он увидел эти слова - они светились, как угли, и отпечатывались в его сознании.
Животные мудрые знают пути,
И следом за ними должны вы пойти.
Один будет грезить, другой - рыдать,
Третий - сражаться, четвертый - летать.
Все четверо вместе пойдете туда,
Чтоб стать добычей огня и льда.
Но нет у вас к жизни другого пути -
Так просто от голода вам не уйти.
В ужаснейшем этом сраженье, поверьте,
Найдете свой путь вы меж жизнью и смертью.
Голос Шебы стих, но стихотворение продолжало звучать в голове Роуэна. Он инстинктивно сделал шаг назад, пытаясь освободиться от жаркого дурмана.
Веки Шебы чуть заметно дрогнули. Старуха выглядела усталой, лицо ее осунулось.
- Ну что? - еле слышно спросила она.
- Я… я не все п-п-понял, - заикаясь, ответил Роуэн.
- Это уж меня не касается, - отрезала колдунья. - Я сообщила тебе все, что следовало. Однако мне предстоит сделать кое-что еще. И я сделаю это, хоть и знаю, что не получу в ответ ни слова благодарности.
- Шеба, ты… - запротестовал Роуэн, но старуха нетерпеливо замахала на него руками.
- Молчи! - скомандовала она. - Я трачу на тебя свое драгоценное время и тепло своего очага. А уж сколько я на тебя потратила сил!..
Старуха тяжело вздохнула, потом вдруг быстро заговорила, и в голосе ее не чувствовалось ни малейшей досады. В первый раз она обращалась к Роуэну как к равному.
- Мне больше нечем тебе помочь, хранитель букшахов. - Голос колдуньи был хриплым. - Одно я знаю твердо: лишь ты в состоянии сделать то, что сделать нужно. И я могу тебе сказать: все, что ты сделал раньше, было лишь подготовкой к тому, что тебе надлежит совершить теперь. Вот держи… это все, что я могу тебе дать.
Старуха положила ладонь на грудь: она пыталась нащупать что-то, что было спрятано под ветхой шалью. Найдя наконец, Шеба поднесла странный предмет к свету, и Роуэн узнал старинный медальон, который колдунья вручила ему, когда он отправлялся в страну зибаков. Медальон был на том же самом обтрепанном шелковом шнурке.
Роуэн с изумлением смотрел на талисман. Он совсем забыл о нем. К тому же он никак не мог припомнить, чтобы по возвращении в деревню отдавал его Шебе.
Мудрейшая развязала шнурок и протянула медальон мальчику.
- Возьми его и носи, - прошептала она. - Когда узнаешь, что это, станешь таким, как я.
Роуэн медлил. Ему почему-то не хотелось брать талисман. Но, вопреки его воле, руки сами потянулись к медальону, и не успел он даже понять, что происходит, как пальцы уже завязывали на шее шнурок. Медальон оказался неожиданно тяжелым - тяжелее, чем раньше. Он как будто гнул Роуэна к земле.
Шеба снова уселась в кресло. Казалось, тяжкое бремя спало с ее души.
- Вот… я сделала все, что нужно, - еле слышно пробормотала она. - Теперь ступай от меня. Мне и Уносу нужно больше тепла, ведь мы должны взять от огня все, что он может нам дать.
Старуха бросила еще одну палочку в огонь. Затрещали дрова, и над очагом заплясали теперь уже голубые искорки. Шеба закрыла глаза.
- Но скажи, что же мне делать? - в отчаянии взмолился Роуэн.
- Наблюдай и жди, - не открывая глаз, отвечала старуха. - Когда придет время, ты сам все поймешь.
Отсветы пламени плясали на впалых щеках колдуньи. Старуха дышала медленно и глубоко. Роуэн понял, что больше она ему ничего не скажет.
Будто в беспамятстве, он вышел из хижины. Дверь захлопнулась. Роуэн глубоко вздохнул, и морозный воздух ожег ему горло. Искрящийся снег резал глаза. Как во сне, мальчик двинулся прочь от хижины Шебы. Он с трудом попадал в свои собственные следы. Медальон оттягивал шею.
Когда Роуэн поравнялся с заснеженными деревьями, до его слуха донесся голос Шебы: старуха вновь принялась твердить свои монотонные заклинания.
4. Зловещие сновидения
Роуэн знал, что мама, Силач Джон и Аннад с нетерпением ждут его возвращения, однако домой не торопился.
Мальчик был потрясен и напуган. Он собирался подробно рассказать о своем разговоре с колдуньей, но был уверен в том, что о ее ужасном пророчестве не следует говорить ни слова.
Все четверо вместе пойдете туда,
Чтоб стать добычей огня и льда.
Если Силач Джон и Джиллер услышат эти стихи, где говорится о букшахах, огне и смерти, они откажутся завтра утром уйти из деревни. Роуэну и так стоило больших трудов убедить их отправиться к побережью вместе со всеми, в то время как он останется в Рине. Они согласились - и то с явной неохотой - лишь тогда, когда сама Ланн поддержала Роуэна.
"Нет, этого ни в коем случае нельзя допустить, - в отчаянии повторял Роуэн. - Я должен точно знать, что люди, которых я люблю, - в безопасности. Уверенность в этом - единственное, что поможет мне пережить то, чему суждено свершиться".
Миновав сады, Роуэн двинулся через заснеженные огороды. Он уже различал людей, что толпились около амбаров. Ланн делила между жителями деревни остатки провизии. Роуэн вгляделся и увидел, что узелки с едой ничтожно малы!
Сердце его сжалось, когда он подумал о тех, кто с рассветом должен покинуть Рин. Он сразу же представил себе все то, что с ними будет в пути… Жители деревни идут к побережью, то и дело увязая в глубоких сугробах… Женщины и старики еле переставляют ноги, прислушиваясь к шуму текущей подо льдом Реки.
А до страны водяного народа и при хорошей погоде доберешься не меньше чем за неделю. Сколько ж придется идти его родным и друзьям, когда каждый шаг дается с огромным трудом? Дойдут ли они за три недели? За месяц? Или же путь займет еще больше времени? Постепенно истощатся запасы еды, и волки начнут нападать на обессиленных голодом и стужей людей.
Ужас сковал душу Роуэна. Прочь эти страхи, нельзя им поддаваться! Нужно стереть из памяти те страшные картины, что породило его воображение! Он опустил голову и поспешил к дому, надеясь, что никто из собравшихся у амбара его не заметит. К счастью, на него действительно никто не обратил внимания. Роуэн направился к деревенской площади.
Когда он проходил мимо мастерской Бронден, до слуха его донесся стук молотка. Бронден, по обыкновению, плотничала. Со свойственным ей упрямством она отказывалась понимать, что скоро в деревне не останется людей, у которых могла бы возникнуть нужда в ее товаре, никого, кроме нее самой, Ланн и Роуэна.
Один будет грезить, другой - рыдать,
Третий - сражаться, четвертый - летать.
Роуэн подумал: "Бронден и впрямь из тех, кто будет сражаться до последнего. А я, если верить Шебе, тот самый мечтатель, от которого не будет пользы. Ланн, наверное, от бессилия будет плакать. Кто же четвертый? Кто будет летать?"
Глаза Роуэна обратились к гончарной мастерской. Ставни были закрыты, но скорее всего Нил был дома и просто не хотел никого видеть.
Роуэн как тень пробежал по пустой площади и двинулся дальше. Заглянув в окно Книжного Дома, он обнаружил, что и там никого нет. Лишь тихонько подрагивали шелка: дверь была приоткрыта, сквозняк шевелил яркие полотнища, и нарисованные люди, животные и деревья двигались, будто живые.