В конце экскурсии Шуфутинский всё-таки спохватился, что уж очень круто взял, и сказал, что жильё очень дорого, поэтому он не может себе позволить в этом миллионерском районе целый дом, а только пятикомнатную квартиру.
Я немного успокоился, а то ведь известно, что на Беверли-Хиллз живут самые богатые звёзды Голливуда и вообще всякие знаменитости.
На Мишиной улице проезжаем мимо одного особняка, перед которым на лужайке дядька чёрный с детьми бегает.
- Знаешь, кто это? - Миша небрежно спрашивает. - Знаменитый Кассиус Клей, он же Мохаммед Али, знаешь?
Я плюнул на все, говорю: "Не-а".
Несколько раз в Штатах в разных городах нас таскали на настоящие приёмы со свечами, бассейнами и слугами-неграми в белых перчатках. Все было очень богато, и я поражался, насколько сильную любовь испытывают к "Машине" простые американские миллионеры.
Правда, потом оказалось, что средства, ассигнованные богатыми людьми на такие приёмы, проходят как благотворительность, и им за это снижают налоги.
Это не значило, конечно, что с таким же успехом можно было выбросить деньги на помойку, ведь гораздо приятнее их пропить с замечательными ребятами из Москвы, чем снабдить пару сотен бродячих собак "долгоиграющими" резиновыми костями.
Американцы всё время улыбаются: неосознанно во сне, дома, на улице, - ходят прямо так и улыбаются, а уж если к американцу обратиться с вопросом или как, тут уж приходится опасаться, как бы он себе челюсть не вывихнул.
Ещё они друг друга хвалят и никогда не жалуются - всегда все о'кей.
Вот он подходит здороваться: "How are you?" (Как поживаешь?). Надо ответить: отлично, шикарно, бесподобно.
А если буркнуть, как у нас принято: "Ничего", - тут он уже подумает, что у тебя кто-то умер.
Часто спрашивают, уловив малейший акцент: "Откуда ты (или вы)?" Говоришь: "Из Советского Союза". Не понимают. Надо отвечать: Россия, Москва.
Так что мы ещё до развала Союза уже отвечали, что русские.
Один только раз очень правильно нас поняли. Был сильный дождь, а автобус не смог подвезти к самым дверям гостиницы. Три часа ночи, несёмся, гремя сапожищами. На втором этаже открывается окно, и заспанный голос спрашивает: "Откуда это вы летите как сумасшедшие?"
- Из Советского Союза, - отвечаю.
- Так я и думал, - и закрыл окно.
Но вообще к нам все очень благожелательны. Даже, кажется, немножко жалеют.
Пригласили как-то на обед в аристократический гольф-клуб. Америка - страна относительно молодая, к аристократии и к своей старине очень трепетно относится. Однажды на экскурсии достопримечательности показывают: вот здание, ему почти тридцать лет, а вот тому - целых пятьдесят.
Ну разве можно быть аристократом с двадцатилетним стажем! Но ничего, оказывается, можно.
В гольф-клубе около ста почётных членов: Рональд Рейган, Майкл Джексон и другие суперзнаменитости. Чтобы получить членство, надо внести 150 тысяч, да и потом ежегодно отстёгивать 50–60, но, как вы понимаете, не в деньгах дело.
Клуб расположен в уже суперфешенебельном месте внутри Беверли-Хиллз, в Бель-Эйр, и славится кухней своего ресторана, чуть ли не лучшей в мире.
Нам показали красивые поля для гольфа, клюшки почётных членов и, наконец, кухню с 15–18 поварами, каждый - мастер какой-либо национальной готовки. Даже двое специалистов по русским делам, наверное варят им щи.
В просторном обеденном зале 5–6 миллионеров в белых рубашках что-то спокойно ели своими клюшками и на нас особого внимания не обратили.
Клуб считался сугубо мужским, женщины не допускались, но для организатора нашего обеда, голливудского продюсера, который пришёл с женой, было сделано исключение.
Мы сели за стол и после первого тоста за нашу даму элегантный седой продюсер, держа бокал с шампанским ($400 бутылка), произнес буквально следующее:
"Друзья! Всем известно, что самая развитая капиталистическая держава в мире - это США. В США самым богатым и процветающим штатом является Калифорния. Самый известный город Калифорнии - Лос-Анджелес. В Лос-Анджелесе самым фешенебельным районом считается Беверли-Хиллз, а в центре его находится Бель-Эйр, где расположен наш гольф-клуб с роскошным рестораном, где мы все сидим.
Друзья! Вы находитесь в самом сердце капитализма, к которому ваша страна, к сожалению, выбрала такой тернистый и извилистый путь".
Наш Директор встал и обратился к продюсеру с краткой ответной речью, где сдержанно похвалил Америку и жратву. И мы выпили, как я понял, за перестройку.
Мне так понравился этот стройный и безупречный американский тост, что я изо всех сил постарался его запомнить, чтобы в случае чего воспроизвести. Недавно такой случай представился: приехали знакомые американцы. Я произнёс тост, слегка подправив его под наши условия: мол, вот мы все здесь, в Москве, в ресторане "Пекин", в европейском зале и т. д.
Американцы кивали, но мне показалось, что тост настоящего искрометного успеха не имел.
Когда поёт А. Б. Градский, я забываю обо всем. Мы знакомы с ранних юношеских лет, репетировали в разных группах в легендарном Доме культуры "Энергетик". Я всегда восхищался его уникальным голосом, даже когда он не поет, а так просто, в разговоре. Еще меня привлекали бескомпромиссность его суждений и очень здоровое чувство юмора.
С тех пор, конечно, прошло много лет. Градский стал известнейшим певцом и композитором, а я всего лишь гениальным звукорежиссёром и писателем, поэтому не могу называть его на бумаге Сашей, в крайнем случае - Александром.
Так вот, в Америке Александр купил себе стекло.
Будучи человеком предусмотрительным, ещё задолго до этой поездки он приобрёл огромный "Бьюик" 72-го или 75-го года и с первых дней пребывания в Штатах искал для этой машины ветровое стекло. Нашёл и купил.
Стекло было очень большое, а ящик для его хранения - так просто огромный, и в нем хотелось жить. Валандались и таскались мы с этим ящиком исключительно из уважения к таланту и личности Александра.
Как-то раз в Сан-Франциско я был дежурным по ящику. Сижу, привалился к нему, как к горе Машук, и за него отвечаю. Присматриваю, как бы в нём бездомные не расселились или океанский контейнеровоз за своего не принял и не уволок незнамо куда.
Покуриваю тайком запрещённые в США сигареты "Родопи". Их ещё президент Линкольн запретил как пустую трату времени, а под категорию марихуаны они подходят разве что по запаху. Я все сидел и размышлял, как этот ящик завтра волочь в другое место, и вспомнил кучу всяких историй о громоздких предметах и их перемещении.
У ансамбля "Верасы" была сильная нужда. Нужда была в двух кофрах для перевозки микрофонных стоек. Кофры должны были быть метра по полтора и сделаны из фанеры. Вот те, кому положено, наваляли чертежи и отправили их на завод или там в мастерские, где заказ должен был быть выполнен точно и в срок.
Время от времени "Верасы" интересовались, как продвигается работа. Им отвечали, что всё в порядке, уже пройден нулевой цикл и заложены первые фанерки.
Через каких-то два года изготовители позвонили, сообщили, что первый из кофров готов, и предложили встречать груз около 15 часов. Филармонические деятели выразили удивление таким пафосом и, в свою очередь, предложили послать своего экспедитора, чтобы он схватил коробку и привёз. Но изготовители, сославшись на новую форму обслуживания, стояли на своём.
Встречать вышли всей филармонией.
В 15 часов в ворота вошёл спиной человек с флажком, за ним показалось нечто вроде дома средней величины, который на тягачах, тачках и подводах волокли радостные изготовители.
Оказалось, кто-то в среднем звене не вовремя выпил и перепутал миллиметры с километрами.
Чудовище долго стояло во дворе филармонии. Были проекты открыть там дискотеку или рынок, но администрация на всякий случай отказывала.
А чехлы для стоек чья-то жена сшила из подвернувшихся тряпок за 20 минут.
А вот ещё. Случилось мне один раз в городе Магадане перевозить довольно громоздкий ящик с ударной установкой.
Я стою на улице с этим ящиком и двумя бойкими местными ребятами, через которых и была приобретена установка, пытаюсь поймать такси.
Машу руками, как ветряная мельница. Но вот одна машина с "зеленым глазом" мимо проезжает, потом другая…
Ребята, посмеиваясь, за мной наблюдают, наконец один, который поглавней, смилостивился над недотёпой, говорит:
- Ладно, мальчик, отойди! Кто же у нас в Магадане так тачку ловит?!
Вышел он на край тротуара, сунул руки в карманы и стал правой ногой такое движение делать, как девочки в варьете в танце канкан.
Я думаю: "Во как! Век живи - век учись. В жизни бы сам не догадался", - и действительно, первая же "Волга" останавливается.
Вежливый водитель аж из машины вышел и к нам направляется. Мой магаданский канканщик смотрит на меня - знай наших, но тут водитель как даст ему в табло и уехал. Что уж случилось, точно не знаю. Может быть, не той ногой надо было.
Ребята долго оправдывались, что этот водила мудак и козёл, а я плюнул на местный колорит, достал московский чирик (тогда это ещё были деньги), взмахнул им, как Кио палочкой, и первый же грузовик, ссыпав уголь на обочину, помчал меня с барабанами в дальние дали.
Работали у нас в своё время трое рабочих: Басов, Шитов и Калахов. Кличка у них была - "три молодца, одинаковы с лица".
Действительно, очень похожи друг на друга: плотные, немногословные, обстоятельные.
Никто о них толком ничего не знал, только однажды Шитов сказал, что брат у него "на шофёра кончил".
Работниками они себя зарекомендовали хорошими, меж собой крепко дружили: придут, бывало, утром все с "фонарями" - Директор им допрос с пристрастием. "Упали, - говорят, - ударились".
Ещё им почему-то очень нравилось быть евреями.
- Мы, - говорят, - евреи: Басман, Шитман и Калахер.
Когда приезжаешь на гастроли в другой город, одним из самых доступных развлечений является дневное посещение местного универмага. Вот в одной украинской поездке приходим в универмаг. Походили, посмотрели, потом, конечно, заходим в музыкальный отдел. Я гляжу, глазам не верю: стоят звуковые агрегаты типа "Маршал". Две колонки одна на другой, и сверху усилитель. По виду ни дать ни взять - фирменная аппаратура, на которой обычно западные "монстры рока" выступают.
Оказывается, местный радиозавод выпускает. И название залихватское - что-то вроде "Ритм" или "Гамма".
Мы эту аппаратуру обступили, гадаем: какова она в деле? Тут откуда ни возьмись трое "евреев" протискиваются. Басман с Шитманом обошли агрегат вокруг, потом, не сговариваясь, схватили за ручки, приподняли, опустили. "Говно", - говорят. А Калахер даже плюнул.
Мы тоже плюнули: чего уж тут смотреть - всё ясно. Я этот способ проверки качества взял на вооружение и, когда в первый раз за ящик со стеклом Александра уцепился, сразу понял - сильная вещь.
Пока я всё это вспоминал, дежурство моё кончилось, смена пришла, и отправился я ужинать чем американский бог послал.
Приехали в Даллас, штат Техас. К этому времени "Машина" уже отделилась от "Марша мира".
В плане у нас были записи на очень хорошей далласской студии и пара концертов.
Состоялся даже небольшой концерт в городе Хьюстоне, столице американской космонавтики, где "действующие" русские до этого времени появлялись крайне редко.
Даллас - очень красивый город, очень чистый и благоустроенный (если можно вообще так говорить об американском городе) - в своё время покрыл себя мрачной славой. В Далласе был убит президент Джон Кеннеди.
Мы побывали на том месте, видели здание, с верхнего этажа которого, по официальной версии, стрелял Ли Харви Освальд.
Освальд, арестованный по подозрению в покушении на Кеннеди, вскоре сам был убит Джеком Руби, в свою очередь через месяц отравленным в тюремной камере, развалившейся через три дня на мелкие куски, впоследствии съеденные мышами.
Комиссия Уоррена, занимавшаяся потом расследованием этого жуткого дела, исписав толстенные тома, зашла в тупик, так как свидетели исчезали один за другим. Возможно, только будущее прольёт свет на тайну убийства. И то вряд ли.
В Далласе было много интересных встреч и контактов, но апофеозом явилось посещение "Хард-рок кафе".
Не надо думать, что это нечто вроде кафе-мороженого, где играет группа. "Хард-рок кафе" в мире всего несколько. Это своеобразный центр рок-культуры. Это роскошный ресторан, способный удовлетворить самые изысканные вкусы. Это мемориальный музей, где собраны реликвии, принадлежащие лучшим музыкантам мира: гитара Джимми Хендрикса, одежда "Битлз" и т. д. И наконец, это престижнейший концертный зал, где выступали и выступают (но только по одному разу) звёзды рок-музыки.
Честь выступить в "Хард-кафе" была оказана Элвису Пресли, Стиви Вандеру, "Роллинг Стоунз", Чабби Чеккеру и другим звёздам, причём честь обоюдная: заведение очень гордится людьми, занимавшими его сцену, и в ознаменование каждого такого события на площади перед зданием навечно помещается бронзовая звезда с фамилией певца или названием группы.
Сердце любого рокера зашлось бы при взгляде на это созвездие имён, и каково же было наше удивление, когда "Машине" официально предложили выступить в этом замечательном месте.
Ни о какой звезде, конечно, разговора не было (этот вопрос решался спецсоветом), но возможность поиграть на одной сцене с музыкантами такого масштаба просто потрясала.
Первая (и последняя) очередь, которую я увидел в Штатах, была очередь за билетами на наш концерт. Публика собиралась солидная, так как цена билетов была довольно высока - около 18 долларов, а за 10 можно было купить приличные джинсы.
Все, конечно, очень волновались. Концерт открыл тремя песнями Александр Борисович. Пел он по-русски, но зрители были буквально потрясены его вокальным мастерством и этого не замечали. Некоторые в волнении закурили, другие обменивались вполголоса восхищёнными репликами. Тогда Градский сделал следующее: оборвав на полуслове волнующий рассказ о приключениях Гарсии Лорки, он, пользуясь буквально тремя английскими словами (типа "Ноу смокинг, фастен белтс"), заставил зал замолчать и прекратить курение, чем поднял престиж советских артистов на небывалую высоту. Об этом взахлеб с одобрением написали утренние газеты.
После этого "Машине" работать было легко, зрители были само внимание, и я даже слышал, как по залу пролетели две мухи.
Еще до поездки Андрей удачно перевёл несколько песен, а перед русскими текстами делал по-английски небольшой анонс, так что для зрителей не пропали ни музыка, ни смысл, что было особенно приятно. В общем, большой успех.
В течение всего концерта за моей спиной стояли трое солидных мужчин и очень внимательно наблюдали за моими действиями. Первый был по виду очень похож на продюсера Мадонны, второй явно напоминал продюсера Рода Стюарта, а третий скорее всего являлся продюсером Майкла Джексона. Пришлось мне блеснуть мастерством и хвататься за ручки в темпе шахматного блицтурнира.
По окончании концерта я повернулся к ним и спрашиваю:
- Как вам понравился саунд звука?
Один сказал: "Отлично!", другой: "Шикарно!!", а третий: "Бесподобно!!! - и добавил: - Прекрасная работа".
Странно всё-таки, как Америка влияет на творческие способности человека. Вот, помню, в Орле после концерта зрители прибегают:
- Где, - кричат, - этот звукорежиссёр хренов, надо бы ему руки оторвать!
Это на родине, а здесь такие важные люди - и "шикарно и бесподобно".
В общем, сижу я это и мысленно уже у Мадонны и Стюарта работаю, а может быть, даже и у Майкла.
Тут Макаревич подходит:
- Чего-то, - говорит, - мне показалось, что гитара сегодня была тиховата.
Пришлось срочно в "Машину" "возвращаться".
А мужики те, трое, оказывается, поспорили между собой на бутылку виски, что я обязательно что-нибудь сломаю, но просчитались, сволочи.
На вечернем "разборе полетов" вышел небольшой спор о программе, но все согласились, что в целом концерт прошёл хорошо; Андрей с достоинством комментировал по-английски русскую часть концерта, а я ничего не сломал.
Александр Борисович, зашедший на огонёк, тоже сдержанно похвалил коллектив, но чувствовалось, что у него есть собственное мнение о том, кто принёс концерту успех.
(Александр всегда относился к "Машинистам" как к братьям меньшим, на что, безусловно, имел право, и позволял любить себя и восхищаться только издалека.)
В ответ на этот демарш я вынужден был тут же наврать, что слышал из верных источников о планирующемся открытии звезды в честь "Машины времени". Градский хохотал так, что стёкла чуть не лопнули, и предложил в качестве материала для звезды трехслойную фанеру. Было грустно.
А сон-то оказался, что называется, в руку. Дня через два американцы намекнули, что утром около "Хард-рок кафе" состоится некая торжественная церемония. (А кое-кто продолжал хохотать.)
Я пошёл в магазин и приобрел за 70 центов кусочек жести, подручными средствами обрезал его, придав форму звёздочки. Написать фломастером имя и фамилию было уже делом техники.
На следующий день далласцы не поленились устроить пышный праздник в своем стиле. Было всё: и небольшой оркестр, и разрезание лент, и торжественное срывание со звезды красного покрывала. В конце церемонии "американские пионеры подарили "Машине времени" галстуки" ("Пьер Карден") и т. д. и т. п.
Я положил звёздочку Александра на зелёную травку, но показывать кому-либо постеснялся: зачем мне нужен враг на всю жизнь, тем более что поёт-то он по-настоящему здорово.
А звезда "Машины" из сверкающей бронзы помещалась где-то справа от Чабби Чеккера и в приятной близости от Элвиса Пресли, и если хвалить после каждого концерта и улыбаться - это способ американской жизни, то отливать и устанавливать звезду с надписью "Time Machine. USSR" их никто не заставлял. И это хорошо!
Сводили нас на новый фильм "Красная жара". В нём советский милиционер, которого играет Арнольд Шварценеггер, приезжает по делам службы и розыска в Чикаго. Американская полиция активно ему помогает, и всё кончается хорошо. Довольно забавный фильм, правда, смеялись мы совершенно не в тех местах, где американцы, ну да неважно, у них свой юмор, а у нас свой.
Присутствовал там такой эпизод. Милиционер Шварценеггер, усталый после самолета, наконец добирается до номера в гостинице, заходит, запирает дверь, бросает свой портфель на диван и включает телевизор. На экране появляется целующаяся парочка.
- Тьфу, это же капитализм, - говорит Арнольд с отвращением и выключает ящик.
На очередном приёме сосед по столу, который, кажется, присутствовал на просмотре, спросил меня: как мне нравится Америка? Я, желая сострить и намекая на фильм, ответил:
- Это же капитализм.
Через два дня вышла газета, как раз освещавшая пребывание в Далласе "Машины" и присуждение ей звезды.
Большая статья с фотографией группы на первой странице начиналась словами:
"Макс Капитановский - саундинженер "Машины времени", держа в руке стакан с водкой, сказал: "Да, это капитализм".