Редко кому из самодеятельных Битлов удавалось устроиться в настоящий клуб, где можно было греметь по полной программе. Клубы обычно волосатых чурались, а привечали, наоборот, каких-нибудь чтецов и народников, которые по большому счёту в таких условиях и не нуждались. Исключение представлял широко известный в узких кругах клуб "Энергетик", находящийся на другой стороне реки, напротив гостиницы "Россия". Там в своё время занимались несколько впоследствии ставших очень популярными групп. Был составлен определённый график, каждому коллективу выделено два раза в неделю по два-три часа. Но этого времени катастрофически не хватало. Аппаратура была дохлая, где-то час уходил на подключение и настройку, потом что-то обязательно ломалось, а в конце около часа надо было потратить, чтобы всё собрать и очистить помещение. Можно, по идее, было засидеться до поздней ночи, но являлась "баушка" со шваброй на предмет выгона. Баушки попадались разные, но непременно жутко коррумпированные. Кто за шоколадку, кто за стакан портвейна, а кто и просто за рубль - они откладывали момент выгона минут на сорок, и это было счастье.
Зато после репетиции, идя по набережной к метро, можно было остановиться, покурить, спокойно обсудить репертуар и строить грандиозные планы на будущее часов до двух ночи. И никакая баушка со шваброй уже ничего не могла предпринять.
Как-то после репетиции собрали мы с барабанщиком параллельной группы "Скоморохи" по семь рублей и пошли в ресторан "Балчуг". Взяли бутылку водки и поесть. Сидим разговариваем о музыке. Юра Фокин - колоритный: длинноволосый и пучеглазый, страстный фанат барабанов. Я говорю: "Юр! А вот если триоли играть через бочку с акцентом на открытый хэт?" Он посмотрел на меня своими "базедками": "Чувак, давай возьмём ещё одну бутылку водки!"
Денег никто не считал. На общее дело давали кто сколько может, а уж из дому тащилось всё, что могло хоть как-то пригодиться для группы. Игровой энтузиазм был так высок, что порой не хватало времени на девушек. Зато в коллективе нежно любили друг друга так, что пользовались любой возможностью, чтобы встретиться даже без инструментов. Даже по телефону. Это были словесные репетиции, на которых рождались новые идеи, новые песни, новое будущее. Мечтали поехать куда-нибудь в далёкое безлюдное место и там репетировать полгода, а потом вернуться и всех убить качеством или съехаться и дружно жить вместе, как Битлы в фильме "Help!".
Сказать про кого-то: "Я его знаю, я с ним играл!" - считалось синонимом полной проверенности (типа "Я с ним сидел" или "Я с ним воевал). В общем, очень, очень напоминали отношения в группах брак. И так же, как в браке, не всегда всё бывало безоблачно: и ссорились, и не разговаривали неделями, но любовь к музыке и к человечеству была сильнее - мирились со слезами, каялись и клялись в вечной дружбе.
Случались, конечно, и исключения из правил.
Подающая большие надежды группа "Затворники" разжилась как-то приличной аппаратурой. Ребята сидели и крепко обмывали приобретение. Кто-то сказал: "Если мы развалимся, я заберу голосовой усилитель!". Ему возразили. Он им. И они развалились.
Среди молодёжи популярность ребят, играющих на электрогитарах была огромна. Увидев на улице молодого человека с плоской гитарой в самодельном чехле, интересующиеся останавливались и долго провожали его взглядами. Вполне допустимо было подойти и спросить, в какой группе он лабает, когда концерт где? Или в крайнем случае напроситься на репетицию.
Ну а уж девушки торчали от рокеров покруче, чем от киноартистов. Очень престижно было иметь бойфренда музыканта. Девчонки вышивали на майках имена любимых гитаристов и со знанием дела обсуждали преимущества черепаховых медиаторов перед простыми пластмассовыми. Я вот был барабанщиком, так моя подруга везде носила с собой мои палочки. Перед концертом при всех гордо подходила и подавала с уважением. Ей так нравилось. Мне тоже.
Вообще за группами ходили толпы поклонников, помогали таскать аппаратуру, оказывали всякую посильную помощь по всем вопросам. Правда, и музыканты были более чем доступны - такого чванства, как сейчас, ещё не наросло.
Государство в лице средств массовой информации упорно делало вид, что никакой такой рок-музыки в стране не существует. На телевидение групповиков не пускали, а если уж и отваживались в кои-то веки под Новый год, то не с основным репертуаром, а с какой-нибудь бесполой "влесуродиласьёлочкой". Уважающие себя рокеры на такое дело не шли из принципа. В народе говорили так: "Хорошую группу по телевизору не покажут!" А видеть-то хотелось, поэтому любые разговоры, новости или слухи, если они хоть как-то касались известных в то время групп или группменов, вызывали повышенное внимание и даже некоторый ажиотаж.
Известная в семидесятых группа "Сокол" каким-то образом записала песенку к мультику "Фильм, фильм, фильм" - так вся Москва бегала по кинотеатрам, лишь бы только своими глазами увидеть в титрах любимое название.
А фильм "Афоня" (1975 г.)?! Несколько секунд живой Машины времени"!!! Правда, с песней Юрия Шахназарова из "Скоморохов", но всё равно…
А "Романс о влюблённых" (1974 г.)?! Герой пел голосом А. Градского!
Все перечисленные фильмы были сами по себе хороши, но всё же процентов семьдесят молодёжи приходили на них исключительно для того, чтобы посмотреть да послушать так неожиданно пролезших в официальный советский кинематограф любимцев. Воспринималось это как чудо.
При здоровом желании создать группу не последнее место занимал выбор названия. Для этого существовало несколько технологий, к которым прибегали в том случае, если кто-то из участников будущего коллектива ещё с раннего детства не вынашивал какое-нибудь забористое, политое потом и кровью названьице типа "Лошади Пржевальского".
Чаще всего брали энциклопедический словарь и выписывали оттуда штук сто малопонятных, но броских слов типа "Конгломерат" или "Престидижитация", спорили потом до хрипоты и через неделю-другую успокаивались на каком-нибудь "Альянсе" или "Форуме".
Названия делились на две категории: что-то значащие и ничего не значащие.
Что-то значащие обычно содержали некий намёк на:
а) самоценность, лихость, величие - "Атланты", "Соколы", "Удачное приобретение";
б) временные категории - "Високосное лето", "Времена года", "Сентябрь" (причём сентябрь мог ещё и иметь цвет, например чёрный);
в) родоплеменную привязанность, посконность - "Скоморохи", "Славяне", "Русь";
г) некоторую ущербность и мизераблеобразносгь - "Дрова", "Осколки Сикорского", "Затворники", "В пальто";
д) колебания воздуха - "Второе дыхание", "Ветры перемен", "Бриз";
е) скрытые фрейдистские подкомплексы - "Автоматические самоудовлетворители", "Нерукотворный оргазм";
ж) родственно-юридические дела - "Братья", "Наследники", "Казус" и так далее и тому подобное.
Ничего не значащие - как правило, эксплуатировали неожиданные, но дивные сочетания вроде "Хрустальный кактус", "Рубиновая атака", "Деревянный пирог".
Была ещё в Москве загадочная группа "Бобры" - к какой категории отнести их, сказать трудно.
Едва появившись, группы одним своим существованием породили постоянный и нескончаемый конфликт с советской властью. Причем сами музыканты по поводу сложившейся ситуации пребывали в полном неведении. Но это до поры до времени.
В горкомах и обкомах схватились за головы. Откуда взялась эта напасть?! Ещё недавно всё было так хорошо: джазисты разогнаны по углам, стиляги высмеяны и уничтожены как класс. И тут - на тебе: и волосы, и джинсы, и музыка эта - "Сегодня он играет блюз, а завтра покинет Советский Союз!".
А группы?! Под какое определение их подвести? Художественная самодеятельность? Так она должна быть при предприятиях. А тут собираются кто откуда и несут в массы чёрт-те что без разрешения. Главное, что без разрешения! И молодёжь вокруг них кучкуется, отвлекается от созидания и строительства светлого будущего. Надо бы постараться прихлопнуть.
Были и другие предложения - возглавить. Не вышло ни то, ни другое.
Тем не менее к середине семидесятых годов был уже выработан механизм, дающий возможность если не совсем разогнать конкретную группу, то создать ей в жизни значительные трудности.
Музыкант, как и любой человек искусства, не может существовать без аудитории. Он создан Богом для того, чтобы передавать своё мироощущение другим. Многомесячные репетиции, лишения, борьба с некачественной аппаратурой и баушками - все эти трудности преодолевались ради одной цели: публичного выступления. И власти ударили по самому больному месту - по возможности играть для зрителей.
Концерты как таковые для групп тогда были большой редкостью. В основном все играли на вечерах. Такие мероприятия устраивались в институтах и на предприятиях под многочисленные в те годы советские праздники. Студкомы и профкомы выделяли средства и приглашали какую-нибудь группу, которая после торжественной части играла в фойе на танцах.
Так вот, по всем крупным организациям Москвы распространили некий список ансамблей, приглашать которые на вечера не рекомендовалось. Где этот список родился - в недрах Министерства культуры или в трёх троллейбусных остановках - на площади Дзержинского - не важно, только самые продвинутые группы были лишены возможности выступать. Были попытки устраивать сейшены за пределами Москвы, где-нибудь в Тарасовке или Алабино. Фаны два часа добирались на перекладных в пургу и зной и… целовали закрытую дверь со свежей бумажкой "ремонт": в последний момент менты прознавали и прихлопывали вечеринку, как полиция маёвку в 1906 году.
Но худа без добра не бывает: "лишенцы" моментально приобретали статус групп подпольных, а лучшую рекламу, чем запрещённость, и за деньги не купишь.
Следующим шагом государства стало обвинение участников групп в частном предпринимательстве и нетрудовых доходах. Речь шла ни больше ни меньше как об уголовной статье.
Музыкантов начали таскать в ментуру и с пристрастием допрашивать о наворованных у народа деньгах.
На самом деле говорить о каких-то реальных заработках для групп в то время было просто смешно. Средняя цена полуторачасовой работы колебалась между пятьюдесятью и восьмьюдесятью рублями. Из которых тридцать уходило на доставку аппаратуры. Обычно приходилось заранее выходить на улицу и ловить крытый грузовик, а лучше автобусик рижского автозавода с азербайджанским названием "рафик". Водитель, как правило, не мог ждать, и после выгрузки уезжал. Часа через два процедуру ловли транспорта для обратной дороги приходилось повторять. В этой связи голубой мечтой всех функционирующих музыкантов было приобретение "рафика" для группы в постоянное пользование. Микроавтобусы в частные руки, конечно, не продавались, но мечтать об этом не могло запретить даже Министерство культуры.
Так что особое богатство музыкантам тогда не грозило - в лучшем случае удавалось оправдать расходы и выкроить по пятёрке на ночное такси домой. Зато эмоционального заряда от контакта со зрителями хватало надолго. Ради этого и работали, но объяснить такую позицию следователю, которому руководством уже поставлена конкретная задача, бывало нелегко, а порой и просто невозможно.
Несколько известных музыкантов попали в тюрьму. В их числе замечательный Лёша Романов - лидер группы "Воскресенье".
Представить себе, что музыка может быть основным занятием человека, официальные органы не могли, и сакраментальный вопрос: "Вот вы поёте, там, играете, а работаете вы где?!" - преследовал рок-музыкантов аж до конца восьмидесятых годов.
Часто общая генеральная установка по искоренению такой вредной "самодеятельности" смыкалась с личным мнением маленьких начальников на местах. Завучи и директора школ, клубные работники, комсомольские боги среднего звена могли запросто самолично прекратить "безобразие", выдернув центральный силовой шнур из розетки прямо посреди песни.
Милиция также время от времени позволяла себе приходить на концерт и арестовывать аппаратуру по подозрению, что она "ворованная". Причем молодые милиционеры, у которых при другом раскладе не бывало возможности послушать данную группу, часто шли на служебные проступки; давая музыкантам закончить программу, и набрасывались с арестом уже после последней песни и собственных бурных и продолжительных аплодисментов.
А описывая оборудование, могли одновременно и попросить автограф.
Ещё одной возможностью попрактиковаться в музыке вдали от Минкульта для групп были выезды на пару летних месяцев в студенческие лагеря или в молодёжные дома отдыха. Желательно в черноморской стороне. Денег там не платили, просто давали помещение для сна и ставили на пищевое довольствие на общих основаниях. Называлась такая работа - "за будку и корыто". Не бог весть что, но практика получалась замечательная, а уж такую благодарную аудиторию, как студенты на отдыхе, надо было поискать.
Ежевечерне на танцах приходилось играть всё: от разухабистой лезгинки до нежнейших блюзов Джонни Винтера. Нарабатывалась бешеная техника, которая потом в Москве давала возможность полностью реализовать известнейшую схему музыкантского совершенствования - "от простого к сложному, от сложного к простому!".
Так что игра на танцах была великолепной школой.
Кстати, о танцах. В семидесятые годы, кроме популярных среди молодёжи твиста и некоего упрощённого рок-н-ролла, танцевали ещё и более продвинутые джайв, джерк, "гоу-гоу". Но всё же королём танцплощадок был шейк.
Существовали три разновидности шейка:
1. Собственно шейк (попеременное двойное касание пола носком то левой, то правой ноги),
2. Медленный шейк (любой небыстрый танец с обжиманием партнёрши). Так прямо и говорили: "Ребята, сыграйте медленный шейк!"
3. Шейк "с гвоздями" (то же, что и № 1, но гораздо более экспрессивный, желательно в пьяном виде, с подключением каблуков и выламыванием паркетных досок из пола).
Твист, конечно, тоже был популярен, но в заводских клубах его не жаловали. Может, потому, что сильно портился пол?! Во всяком случае в других городах во дворцах культуры частенько можно было увидеть строгое объявление: "Твистунов - на мороз!" И выкидывали. За милую душу. А вслед летело пальто с шапкой, чтобы уж не замёрз. Вот не знаю, что с твистунами делали летом.
Вообще в местах, где мог быть хоть какой-то контроль, например в школах на выпускных вечерах, все эти танцы танцевать запрещали. Чуть что - сразу летела толстая завуч: "Пр-р-рекратить обезьянничать!".
В противовес западным кривляниям в нашей стране активно создавались свои танцы - советские. И названия давали соответствующие, например, самопальный и довольно сложный для исполнения бальный танец, помесь летки-енки с вальсом, носил гордое название террикон. Если кто не знает, так террикон - это огромная куча пустой породы, шахтная отработка.
Придумано было также какое-то спортивное танцевание - тоже нечто среднее между спортом и танцами. Проводились по нему всероссийские конкурсы, но, слава Богу, быстро прошло.
Одна из двух единственных в стране женщин-композиторш - Людмила Лядова написала песню, в которой призывала "людей всей земли танцевать новый танец ай-люли".
Ай-люли, ай-люли - это новый танец,
Ай-люли, ай-люли - он не иностранец.
Пусть танцуют этот танец люди всей земли.
Так давай станцуем вместе танец ай-люли.
К счастью, кроме как в авторском исполнении но телевидению, больше нигде эти "ай-люли" не попадались и группам на танцах их играть не пришлось.
ВИА (четвёртая серия)
Феномен "Битлз" породил ещё одну любопытную форму музыкальной жизни - вокально-инструментальные ансамбли, ВИА. Разница между ВИА и группами заключалась в том, что виашники в отличие от групповой "самодеятельности" были структурой государственной, на иностранных языках не пели, собственных песен не сочиняли и стояли на крепкой идеологической платформе социалистических ценностей. И если уподобить ВИА кудрявому шаловливому ребёнку, то матерью, которая его признавать не хотела и не собиралась, несомненно, являлась группа "Битлз", а вот уж отцом… отцом - Союз композиторов СССР.
Состав стандартного ВИА колебался от восьми до четырнадцати-пятнадцати человек и включал в себя двух-трёх гитаристов, барабанщика, клавишника и духовую группу. В идеале все они должны были ещё и одновременно петь. Ежели, а чаще всего так оно и бывало, инструменталисты петь не умели, то для достижения полной вокально-инструментальности добавлялись три-четыре освобождённых вокалиста, разбавленных для убедительности певицей приятных форм и наружности, как правило женой руководителя.
С самого начала ВИ-ансамбли обязаны были петь только песни членов СК. Заполнялись специальные документы - рапортички, утверждалась худсоветом программа, и коллектив даже на гастролях в самых, как говорится, отдалённых уголках нашей необъятной не имел права отклониться от неё ни на йоту. Даже перестановка песен внутри программы не одобрялась. Даже если это было вызвано производственной необходимостью, например болезнью одного из участников. Такая практика давала возможность композиторам чётко контролировать количество исполнений своих произведений, и авторские текли рекой. За ансамблями ездили инспекторы концертных организаций, растворялись среди местных зрителей, тайком сверяли соответствие и появлялись потом неожиданно, как контролёр в троллейбусе.
Конечно, не всё было тогда так плохо - большинство инспекторов всё-таки совести и профессионализма не теряли: прямо с поезда с утра вламывались в люкс к руководителю коллектива и объявляли марку своего любимого коньяка, предпочитаемый цвет икры и желаемую степень прожаренности второго блюда. В общем, инспекторские волки оказывались относительно сыты, а программные овцы более или менее целы.
Бороздили просторы Родины также несколько ансамблей с национальным колоритом типа "Добры молодцы", "Калинушка". "Рябинушка" и т. д. В концертных организациях их не очень-то долюбливали. Название обязывало такие коллективы иметь в программе хотя бы половину народных песен, а с народа, как известно, ни авторских, никаких других денег не получишь. А ведь на месте народных вполне могли присутствовать песни советских композиторов, о чём постоянно и пёкся их союз.
Постепенно под влиянием всех этих факторов процентное отношение фольклора к здоровой эстраде стало уменьшаться, пока окончательно не свелось к нулю.
А позже даже советских композиторов удалось объехать на цыганской козе. В коллектив принимался (часто формально) какой-нибудь настоящий цыган или удачно косящий под него чернявый молодец. Тут в репертуар можно было вставить несколько очень популярных тогда итальянских (Пупо, Челентано) или французских (Джо Дасен, Миррей Матье) шлягеров, а назвать всё это "Песни цыган всего мира". Канало за милую душу.
Количество ВИА в семидесятые-восьмидесятые превысило все мыслимые пределы. Каждая захудалая филармония имела пять-восемь коллективов разного качества. Безналичные деньги, которые государство скупо, но ассигновало на культуру, всё-таки позволяли музыкальным организациям закупать аппаратуру, так что в обеспечении техническим оснащением ВИА шли далеко впереди вечно нуждающихся групп.