Через полтора месяца приходит ко мне Рат. Слово за слово, пошёл, как обычно, в тайгу. Ещё через неделю прибегает обратно - и всех на ноги поднимает: лагерь брошен, родители пропали! Ему сперва не поверили - мол, отошли куда-то, а ты панику поднял. Но потом всё-таки пошли с ним. Порыскали - точно, брошен лагерь, давно брошен, ещё в мае. Тут уж искать взялись серьёзно. Власти - те не очень, кто для них пропал-то? А наши, местные, аж до конца августа по тайге рыскали. Никого. Ну, по правде сказать, случай-то не первый - тайга… Кого вот так находили, а кто и с концами… Тут и зэки беглые бывают, и свои сволочи, и хунхузы, и звери, да и просто всякое могло случиться. Я сам, по чести сказать, как раз про "всякое" и думаю. Я Славку в деле видел. С ним чтобы справиться - армия нужна, да и Лена женщина была непростая…
Только Ратке что с того? Папа с мамой пропали! Другой бы мальчишка в слёзы, а он в тайгу. Первую четверть в интернате коту под хвост пустил, только в ноябре обратно выбрался - уже по снегу и по морозу. "Не нашёл, - говорит. А потом: - Погибли они." И снова - ни слезинки… Это двенадцатилетний-то пацан!!!
…Бабка, конечно, над ним опекунство взяла, ну да это ещё посмотреть, кто над кем… До июня они дожили, он набрал для неё продуктов в долг, а сам к одной артели самопальной пристроился, опять золото мыть - кто мальчишку одного на такую работу отпустит? Только лучше бы один - там что? Пьянки, драки, да мат. Я так и думал - переломится пацан. Говорю ему: "Плюнь, у меня работай." А он мне: "У меня отец был казак и офицер - и я сам казак. И ни торговать, ни прислуживать не умею." Ушёл, вернулся в августе - с золотом. Я потом краем расспрашивал, как там было. Пробовали, конечно, на нём ездить, а он чуть что - за нож, да не в шутку и без злости, вот что самое-то страшное - спокойно так. Короче, не только обидеть не смогли, но к концу сезона и сами как-то очеловечились немного, что ли… А он и на будущий год так же… А в прошлом году нанялся каких-то новых русских водить по турмаршрутам - он паспорт получил, мог уже официально зарабатывать. Они тоже вроде вас - извините, прибалдели от него.
В этом году тоже работу нашёл - наверное, опять с туристами, вон, аванс взял… А потом собирается в Суворовское училище поступать. Он, между прочим, девять классов без единой тройки окончил. Правда, колебался - как ему с бабкой быть, болеет она у него часто. Ну, я обещал присмотреть. В конце концов, мы с её сыном год на камнях спина к спине спали, а это, знаете…
Короче, будет Рат офицером. Жаль только, что у нас так: сегодня орден на грудь, а завтра за решётку. Я ему говорил, да он только бровями водит…
…- Это есть весима печареная история, - японец покачал головой. - Печареная и… как это русики?.. За-хва-ты-ва-ю-сиая.
- Это кому как, - буркнул Сентяпин. - Мальчишка один, как перст, на белом свете.
- О да, - японец вздохнул. - Ми это понимаем. Черовеку крайне трудно без бризких. Я бы… - он полез в карман аккуратного пиджака, - я бы крайне хотер помочь марьчику. Я весьма небедный черовек. Мозет быти вы передавайте ему эти деньги? - он отсчитал пять сотенных еврокупюр и протянул с вежливой улыбкой хозяину закусочной. - Не средует говорить ему, от кого. Это, - и японец вдруг очень чётко выговорил, хотя это стоило ему очевидных усилий, - несправедливо, когда так бывает.
- Он не возьмёт, - убеждённо сказал Сентяпин. - Просто так он деньги не возьмёт ни у кого - ни как подачку, ни как помощь.
- Жарь, - японец помедлил, положил деньги на стол. - Тогда я убедитерьно просить вас - вы будете передавать эти деньги старая зенщина, его бабуска. Под… под предрог. Вы придумать предрог и передать, когда марьчик уходить в рес. Сказите ей, - он вдруг печально улыбнулся, - сто это от одного тозе старого узкоглазого, который быр сордатом и потеряр и веру, и страну… - японец помедлил снова и тихо закончил: - Да и семью. Я визу мои внуки раз в год. На праздник. И сын - торько на праздник. К чему мне денги? Я умру - и… - японец вежливо улыбнулся и сказал: - У вас крайне вкусная еда. Брагодарю вас.
Скакал казак через долину
В трёх километрах от "Загляни, дружище!" от шоссе уходила в лес грунтовка до самого посёлка, но Рат знал, что она делает петлю до моста, и в результате набегает лишних пятнадцать километров. Поэтому он повернул в лес сразу за домиком - и уже около часа ехал по тайге.
Человеку непосвящённому тайга показалась бы одновременно безжизненной, но и полной шумов, враждебной - трудно было даже представить себе, что всего в нескольких километрах по асфальту проносятся автомобили. Под широкими лапами кедров царил вечный полумрак. Солнечные проплешины среди кусочков лиственного леса казались скорее тревожными, чем весёлыми. Вечно неизменным и вечно меняющимся выглядел лишённый каких-либо особых примет пейзаж - затягивающим своим зелёно-чёрным однообразием. Пели невидимые птицы, в тенях крались странные шорохи, и даже журчание скрытого в ложбине ручейка казалось загадочно-враждебным.
Но для Рата это был привычный и естественный мир - как для городского подростка привычны людные улицы и пахнущий асфальтом и бензиновым выхлопом воздух. Он никому никогда не говорил об этом, но в Зее - небольшом вообще-то городке - всегда страшно тосковал по этим кедрам, падям, холмам с голыми вершинами, увенчанными кварцевыми коронами, по горам Станового хребта над горизонтом… Если что-то и могло бы его остановить, удержать от поступления в Суворовское - так это мысль, что придётся надолго расстаться с тайгой, горами и небом над всем этим. Рат очень жалел, что сейчас нет настоящей кавалерии. Впрочем, он читал в одной книжке, что мысль о "призыве" на воинскую службу лошадей бродит где-то в генеральских головах, и мечтал, что, может быть, будет ещё служить в модернизированной кавалерии, как когда-то дед - казачий офицер Первой Мировой - служил в обычной.
Деда живым Рат никогда не видел, конечно, но отец всегда говорил о нём - своём отце - с любовью, уважением и сожалением…
Мальчишка пригнулся, пропуская над головой толстенную ветвь. На таких любят лежать желтоглазые рыси и, хотя они вовсе не так склонны прыгать на человека, как пишут и показывают, такая мысль вполне может придти в голову лесной кошке… Ему вспомнились отец и мать - такие, какими он видел их последний раз, когда уезжал с весенних каникул: они стоят на протаявшей земле возле плетня и, опершись на верхнюю слегу, с улыбкой смотрят, как он седлает Угадая. Говорят, что дети быстро забывают, но Рат помнил именно это необычайно ярко и безо всяких фотографий…
…Когда он пришёл на место лагеря, то сразу понял, что в нём уже очень давно не было людей, но сперва не обеспокоился, а просто начал искать записку или какое-то указание - куда идти. И даже когда не нашёл, то как-то не сразу заволновался. Просто не хватало злой фантазии - представить, что с ними и вправду могло что-то случиться. То, что было потом - чёрное отчаянье (именно чёрное, этот цвет всплывал в памяти первым делом), слёзы (их никто не видел, но…), сумасшедшую надежду, переходившую обратно в отчаянье (так, что останавливалось сердце, и он думал, что сейчас умрёт - и радовался этому), свои метания по тайге, по всем местам, какие только приходили на ум… и наконец - понимание того, что ни мамы, ни отца больше никогда не будет.
Никогда. Не. Будет.
Когда он осознал это, то вернулся в посёлок. Тщательно зарядил недавний отцовский подарок - штуцер-"вертикалку" - патроном 16-го калибра с медвежьим зарядом картечи. Зашёл в холодную баню, белую внутри от инея по стенам. Сел на полок, разулся и, сунув стволы в рот (боком, иначе не проходили), положил палец ноги на спуск. И нажал его.
Через минуту его уже тошнило в углу. Рвота пахла (или ему казалось) ружейной смазкой, и этот запах выкручивал внутренности новыми и новыми приступами. Двенадцатилетнему мальчишке повезло - он забыл переставить переключатель курка, сработал верхний - незаряженный нарезной - ствол… Ужас от пережитой на миг собственной смерти был так велик, что он, вывернувшись наизнанку, потерял сознание. Там, в бане, и нашла его бабка…
Нет, он жил не через силу. В конце концов, он - то, что осталось от мамы и отца, и если бы он застрелился, то навсегда, без возврата, ушли бы и они. Но такие вот приступы тоски накатывали нередко. И во время них Рату вопреки всей очевидности не верилось, что родители мертвы. Ему легче было бы поверить, что его просто бросили - мало ли почему так бывает, пусть; лишь бы они были живы! Но он понимал: никогда бы его не бросили, а значит…
…- Привет, Рат.
Рат выругал себя - Ксанка стояла перед самой мордой Угадая, и тот уже тянулся к знакомой девчонке мягкими губами. Замечтался, блин… Ксанка улыбалась - нипочему, просто так, глядела на сидящего в седле Рата и улыбалась - тоненькая, но крепкая, невысокая, смуглая, с чуть раскосыми голубыми глазами и чёрными волосами, заплетёнными в тугую косу, падавшую на камуфляжную грудь. Ксанка Барджиева была буряткой на три четверти, русский у неё только один из дедов. Она и Рат вместе учились в интернате, только Ксанка - годом младше, поэтому она торчала дома уже недели две.
- Привет, - буркнул Рат, соскакивая наземь и отводя конскую морду от ладони девчонки. - Пр, Угадай… Ты чего здесь?
- Тебя встречаю, - засмеялась Ксанка.
- С тебя станется… - Рат хлопнул коня по шее. Ксанка снова засмеялась. В интернате она была тихой, незаметной - не робкой, нет, просто тихой. В тайге она менялась. Рат нередко думал, не ощущает ли она то же, что и он: "мой дом - тайга"? Спросить бы…
- Грибы смотрю, - уже серьёзно ответила Ксанка. - Первая волна пошла. Вон там белых целая россыпь, я всю корзину набила, а они всё не кончаются… Подвезёшь?
- Садись, - пожал плечами Рат.
- Нет, я просто рядом пойду… Пошли за корзиной?
- Пошли…
…К посёлку они выбрались со стороны огородов. От тайги огороды отсекала река - один из множества мельчайших притоков Зеи, неширокий, но глубокий поток с холодной чёрной водой и быстрым течением, оригинально названный когда-то кержаками. Чёрная.
Речек и речушек с таким названием в окрестностях было штук пять…
При виде чёрной быстрой воды Рата охватило непреодолимое желание выкупаться - показалось даже, что он только об этом и мечтал с прошлого лета.
- Ксан, - быстро попросил он, - отведи Угадая домой, скажи бабке - я приехал, скоро буду. Я выкупаюсь и приду.
- Давай, - согласилась девчонка, легко вспрыгивая в седло (Угадай недовольно фыркнул, но больше никак не проявил возмущения.) - Ххай-ии!!! - взвизгнула Ксюха и галопом помчалась в сторону мостков, до которых было метров сто по берегу.
- Грибы не растеряй! - заорал вслед Рат и беспричинно засмеялся. Потом, поглядывая на чёрную воду, быстро разделся и, вытянув руки над головой, разбежался, рванулся в воздух, а через миг бесшумно вошёл в омут, где сплетались невидимые ледяные струи…
…А уже в полукилометре от него неслась через огороды нахлёстывающая коня ладонью девчонка, полупевшая-полувыкрикивавшая:
- Скакал казак через долину,
Через далёкие края,
На сильном коне он своём
Вороном…
Семью он родную
Навеки покинул…
Работа на лето
Старые ходики с подвешенной к ним гирькой, висевшие над довольно новой видео-двойкой LG, исправно показывали половину третьего ночи. Керосиновая лампа, подвешенная на кронштейн, отбрасывала чёткий круг света на низкий потолок, собранный из широких некрашеных досок.
Электричества опять не было - где-то то ли сняли провод, то ли оборвался. В принципе можно было перейти на ветряк, равномерно крутившийся над домом, но Рат ничего не имел против керосинки.
Все и всё давно спали. Одетый в спортивные штаны, обвив босыми ногами могучие ножки табурета, Рат снаряжал патроны. Как всегда в таких случаях, его лицо было очень сосредоточенным, брови чуть сошлись к переносице, а нижняя губа выпятилась. Стол был абсолютно чист, ничего лишнего, кроме необходимых принадлежностей. Справа стройным рядом замерли пластиковые гильзы 16-го калибра, слева - лежали на боку снаряжённые патроны: отдельно с дробью нескольких номеров, отдельно с медвежьей картечью, отдельно - с похожими на фрезу плосковерхими пулями Блондо, полностью утопленными в гильзе; каждый - помечен своим значком. Как и большинство местных охотников, Рат не доверял заводским патронам и предпочитал снаряжать их сам, тщательно отвешивая бережно хранящийся в стеклянных банках с винтовыми крышками порох, отмеряя дробь и картечь, осаливая пыжи и используя при снаряжении разные мелкие, но улучшающие результат хитрости, накопленные поколениями таёжников.
Остальное снаряжение было аккуратно разложено на длинной скамье напротив кровати. Ничего лишнего или вызывающе-шикарно-модернового, только проверенные вещи, надёжные и послушные хозяину. Из нового был только бинокль - двенадцатикратный.
- Ста штук должно хватить, - пробормотал Рат, закидывая руки за голову и потягиваясь всем телом. - Половину пули, тридцать с дробью, двадцать с картечью, куда ещё?.. Ну-ка… - он выдвинул ящик стола, достал пять плоских магазинов и яркие коробочки мелкокалиберных патронов к верхнему стволу. Снарядив точными движениями пальцев все магазины, Рат подумал и положил рядом с ними одну из коробочек - на сто патрон.
Но вместо того, чтобы вернуться к снаряжению патрон, мальчик подпёр голову рукой и задумался…
…- Не ходил бы ты, Ратка.
- Я задаток взял, - Рат, отодвинул пустую тарелку. - Спасибо, ба… Вкусно.
- Сколько задаток-то? - бабушка Зина с любовью смотрела на внука. С тех пор, как умер гораздо более старший, но горячо любимый муж, старший сын после похорон опять пропал неизвестно куда, а младший с невесткой погиб в тайге, внук остался последним для неё светом в окошке. Учёбу, означавшую для неё тоскливое одиночество с болезнями, она ещё терпела, но с тоской думала о том, что скоро Ратмир уедет учиться совсем далеко и мог бы хоть последнее лето побыть с нею… Но с другой стороны - её пенсии не хватило бы даже на еду…
- Три тысячи, - ответил Рат. - За месяц…
- Немного, - вздохнула бабушка. - Я задолжала больше… ты уж прости…
- Отдал я долги, - словно бы нехотя буркнул Рат.
- С задатка-то от трёх тысяч?
- Ты, ба, не поняла, - Рат достал бумажник и поочерёдно выложил из него радужные плотные купюры-евро: десять сотенных, четыре полусотенных и пять десяток.
- Это ж эти… - старушка ахнула. - Это ж евреи!
- Евро, ба, - поправил Рат, усмехнувшись. - Я потратил много, а эти тебе оставлю. Ты тут не жмись… Вторую половину получу - поедешь в санаторий. В Крым. Полечишься как следует…
- Ой, Ратка! - баба Зина закачала головой. - Это ж больше ста тыщ, за что такие деньги?!
- Дурное дело нехитрое, - ответил мальчишка, наливая себе компот из запотевшей банки. - Им деньги легко достаются, они и не считают. Заработано - не прошено, не крадено.
- Ой, Ратка, - старушка продолжала качать головой, - а если в худое дело попадёшь?
- Своя голова на плечах, - тоном, дававшим яснее ясного понять, что разговор окончен, хотя и не грубо, отрезал мальчишка…
…Рат бесцельно передвинул по столу гильзу, вздохнул. Бабушке что - она всю свою жизнь жила за мужчинами и делала то, что они скажут, привыкнув к мысли, что они умней, а всё ими решённое - справедливо… Но ведь он же не всё ей рассказал.
Не всё. Совсем не всё…
…Он только что сдал биологию, последний экзамен за девятый класс, и соображал у окна в вестибюле интерната, что ему надо сделать в первую очередь, чтобы поскорей заполнить обходной лист и сорваться домой. Пробегавший мимо младшеклассник, сын директрисы, круто затормозил:
- Рат, там тебя внизу какой-то дядька спрашивает!
- Какой дядька? - удивился Ратмир, но удивление его разбилось о спину мальчишки, который уже с середины второго лестничного пролёта крикнул:
- Да не знаю я-а!!!
Ратмир вышел наружу, в жаркий июньский день, переваливший за половину.
На противоположной стороне улицы стоял легковой автомобиль. Рат не очень разбирался в марках, но хорошо было видно, что автомобиль дорогой и зарубежный. Облокотясь на полированную крышу, спиной к интернату стоял одетый в такие же, как автомобиль, шмотки, рослый человек. Когда дверь за спиной мальчишки коротко щёлкнула, человек обернулся… и Рат споткнулся.
Но это был не отец, как в какую-то безумную секунду показалось мальчишке. Человек около автомобиля был похож на отца, но - не отец. Каким-то чутьём Рат в следующую секунду сообразил, что видит своего дядю - Владимира Никифоровича, о котором слышал, но которого не видел ни разу… да и отец с ним виделся последний раз только на похоронах деда Никифора.
Скорей всего, мужчина тоже узнал мальчика, потому что, как-то неуверенно-радостно улыбаясь, пошёл через дорогу навстречу Рату. Ратмир тоже шёл, испытывая смущение, неловкость и смутное недовольство - сам не понимая, почему.
Они встретились на середине проезжей части. Синие - отцовские - глаза мужчины обежали фигуру рослого мальчишки, со смущённым вызовом глядящего на него (почти не снизу вверх). Потом мужчина сказал:
- Узнал.
- Да, - кивнул Рат.
- Я тебя тоже, племяш… - он огляделся. - Пойдём в машину, что ли… нет, пойдём вон туда.
Они прошли полсотни метров до небольшого сквера. Владимир Никифорович первым опустился на скамейку. Рат сел рядом, рассматривая лицо дяди - в самом деле очень похожего на отца. Тот молчал, постукивал по колену сцепленными пальцами, потом тихо сказал:
- Как же так… Славка-то? - Рат пожал плечами. - А ты неразговорчивый… - Рат повторил то же движение. - Обиделся?
- За что? - искренне удивился Рат.
- Ну… Не мог я приехать. Я и не знал ничего, я только тут узнал, у вас в Зее. Думал - на встречу с братом еду, а сам на похороны, и то не попал… - он снова пристукнул пальцами, сказал тоскливо: - Вот так всё нескладно… вся жизнь, что у меня, что у него, только по-разному…
- У отца была хорошая жизнь, - спокойно и жёстко сказал Рат, взглянув в глаза дяде.
- У вас - не знаю. А у отца - хорошая.
- Ты с мамой живёшь? - не стал продолжать тему Владимир Никифорович.
- С мамой? - удивился Рат, но тут же понял: - Да, с бабушкой.