- Нет, нет, вы меня не пугайте! Я сделал все, чтобы дать ей время убежать! Немцы погнались за мной, и я целый час таскал их в темноте по кручам. А когда они стали меня настигать, я прыгнул вниз. Я катился, и камни катились вместе со мной и били меня, а я думал: "Ничего, ничего, старый краб, у тебя бока бронированные, а зато девочка давно на катере и лейтенант уложил ее спать…"
Он замолчал, со страхом глядя в лицо Королькову.
- Не было ее здесь, Макар Макарыч, - сказал Корольков. - Не приходила она сюда. Ее, конечно, схватили по дороге.
Стало совсем светло, и катер не мог больше оставаться у захваченного врагами берега. Корольков вывел его из угрюмых ущелий Больших Камней и повел в простор моря, навстречу восходящему из воды горячему солнцу.
Это было самое несчастное утро в его жизни.
Открытие
Что же стало с Катей?
Выскочив из пещеры, она побежала вниз по тропинке, как ей велел Макар Макарыч. Пробежав несколько шагов, она услышала взрыв второй гранаты. И остановилась.
Она была уверена, что Макар Макарыч побежит вслед за нею, и решила подождать его. Ей даже показалось, что она слышит шум шагов наверху, на площадке перед пещерой.
Но потом все стихло.
Она долго стояла, ожидая и прислушиваясь. Так долго, что у нее затекли ноги. Но ничего не было слышно, кроме треска кузнечиков в траве и отдаленного гула орудийной пальбы за горами. Макар Макарыч не появлялся.
Что случилось? Он убит? Или ранен? Или попал в плен? С каждым мгновением Катина тревога росла и росла. Она чувствовала, что не может уйти, не узнав, что с ним, не попытавшись ему помочь.
И наконец, не выдержав, она медленно двинулась назад, к пещере. Она шла осторожно, останавливаясь на каждом шагу и прислушиваясь. Но все было тихо попрежнему. Крадучись, прижимаясь к отвесному каменному склону горы, вышла она на площадку перед пещерой. На площадке никого не было. Из входа в пещеру все еще лился тусклый красноватый свет, теперь уже еле приметный.
Она долго не решалась заглянуть в пещеру. Небо стало слегка светлеть, и звезды сияли уже не так ярко. Она теперь смутно различала скалы и кручи, которые раньше были не видны. Приближение рассвета испугало ее: как пойдет она к катеру при дневном свете? Надо спешить. Она осторожно заглянула в пещеру.
Угли все еще тлели, но гораздо тусклее, чем раньше. Однако и при тусклом их свете она сразу разглядела двух немцев, лежавших возле самого костра. Они лежали не двигаясь, странно раскинув руки и ноги. Они были мертвы.
Катя никогда не видела мертвых так близко, и ей стало жутко. Может быть, Макар Макарыч тоже лежит где-нибудь здесь, возле них, такой же неподвижный, и только свет до него не доходит? А может быть, он жив и лишь не в силах идти… Ни звука не доносилось из пещеры. И Катя вошла в нее.
Она жалась к стенке, стараясь держаться подальше от трупов. Здесь, возле входа, в освещенной части пещеры, Макара Макарыча не было. Нет ли его там, в темной глубине?
В глубине пещеры Катя не была никогда. Там даже в самые солнечные дни стоял вечный мрак, и она, играя, боялась отдаляться от входа. Но теперь нужно было войти в этот мрак.
Она нашла на полу несгоревший сук и сунула его в угли. Маленький желтый огонек пополз по суку. Держа горящий сук в вытянутой руке, она медленно двинулась в темную глубину пещеры.
Каменные стены постепенно сближались, потолок опускался. Катя оказалась в узком коридоре и уже думала, что пещера вот-вот кончится. Но коридор все тянулся, мало-помалу заворачивая влево. Оглядываясь, она уже не видела кучи углей у входа. Потом, к ее удивлению, стены снова стали расходиться в разные стороны. И внезапно она очутилась в большом подземном зале.
Зал этот был так просторен, что желтый огонек, дрожавший на конце сука, озарял только часть его. Стены и углы тонули во мраке. Здесь было сыро, зябко и жутко. Катю угнетала тишина: ни шелест ветра не доносился сюда снаружи, ни шум прибоя. И внезапно в этой жуткой, мертвой тишине Катя явственно расслышала слабый, приглушенный стон.
Она вздрогнула. Бежать! Она пробежала несколько шагов. Но, пересилив себя, остановилась, дрожа.
Стон повторился, слабый, мучительный. Стонал кто-то совсем близко, вон тут, в темноте. И Катя, высоко подняв свой догорающий факел, осторожно двинулась туда, откуда доносился стон.
Человек лежал на земле, возле каменной стены. Он лежал к Кате спиной, лицом к стене. Все тело его было обмотано толстой веревкой. Катя подошла и нагнулась над ним.
Это был моряк, офицер - пуговицы его кителя блестели. Лицо незнакомое, не очень молодое, заросшее бородой. В широко раскрытый рот его было что-то засунуто, какая-то тряпка. Он не мог произнести ни звука, и только глаза его искоса внимательно глядели на Катю.
Он напрягался всем телом, стараясь порвать веревку, которая, видимо, мучила его. Катя нагнулась и дотронулась до веревки огоньком своего сука. Веревка загорелась и вдруг лопнула.
Моряк опять напрягся всем телом, и веревка - вся целиком - сползла с него. Он медленно приподнялся, сел и прислонился к стене. Потом он вытащил изо рта длинный шерстяной шарф. И с наслаждением щелкнул зубами.
- Кто вы? - спросила Катя.
Он ничего не ответил. Он, видимо, еще не в силах был говорить. Но Кате и не нужен был его ответ. Она и без того знала, что это Манин папа.
Сук, который она держала в руках, догорел и погас. Они были в полной тьме.
Катер ушел
- Вы можете идти?
- Могу.
Капитан-лейтенант Снегирев поднялся, оперся о Катино плечо и, хромая, побрел вслед за ней в темноте к далекому выходу из пещеры.
Они уже успели рассказать друг другу все. Катя теперь знала, как во время десанта капитан-лейтенант был ранен в ногу и в голову и не мог вернуться на катер; как матрос Казаченко самоотверженно остался с ним и отвел его в эту пещеру, которую они нашли случайно; как они убили одичалого барана, убежавшего в горы из сожженной немцами деревни, и как они жарили его мясо на костре; как капитан-лейтенант послал Казаченко передать Королькову, где скрывается немецкая подводная лодка, и как за несколько минут до появления Макара Макарыча и Кати на капитан-лейтенанта напали четыре немца, обезоружили его, связали, заткнули ему рот и утащили в самый дальний конец пещеры.
Катя рассказала ему все, что знала о Мане.
- Ты говоришь, команда катера заботилась о ней и кормила ее? - спросил он.
- Я сама видела, как Макар Макарыч принес ей большой кулек, - сказала Катя.
Они шли очень медленно, потому что капитан-лейтенант еще плохо владел своей раненой ногой.
- Рана на голове была у меня пустяшная, - сказал он. - Пуля только пробила фуражку и слегка меня поцарапала. А нога болит до сих пор.
Он часто останавливался и отдыхал, но не оттого, что у него болела нога, а оттого, что тело его затекло от веревок. Постепенно шаги его становились тверже, увереннее.
Наконец за поворотом увидели они выход из пещеры. Там, снаружи, уже совсем рассвело. Дневной свет озарял всю переднюю часть пещеры. Угли остыли и теперь лежали черной кучей. Возле них валялись два убитых немца. Катя боязливо старалась держаться от трупов подальше, но капитан-лейтенант подвел ее к ним, нагнулся и взял у одного мертвого немца винтовку, у другого - револьвер.
Потом они вышли на площадку перед пещерой. Солнце еще не встало, но его лучи, как огненные стрелы, торчали из-за горизонта. Здесь, при ярком свете, капитан-лейтенант стал внимательно разглядывать Катю. Он даже взял ее за плечи и несколько раз повернул из стороны в сторону, чтобы лучше рассмотреть.
Он глядел на нее с удивлением, как на какое-то чудо.
- Хм, - сказал он, - девочка как девочка… Откуда берутся у нас такие девочки?
Катя смутилась. Ей не нравилось, когда ее так внимательно разглядывали. Но капитан-лейтенант вдруг, казалось, забыл о ней. Приподняв лицо, он стал прислушиваться к грохоту пальбы, доносившемуся из-за гор.
- Слышишь? - спросил он. - Вечером этого не было. Знаешь, что это значит? Наши прорвали фронт и гонят немцев за горами!
Он засмеялся. Потом подошел к краю площадки и посмотрел вниз.
- Гляди! - крикнул он.
Внизу, прямо под площадкой, было море. Но справа видна была часть побережья и большая дорога, тянувшаяся вдоль него. Вся эта дорога была забита грузовиками, орудиями, танками, колоннами солдат в серо-зеленых шинелях, нестройно, поспешно двигавшимися на запад.
- Немцы уходят с побережья! - сказал капитан-лейтенант. - Они боятся, что их отрежут, и уходят!
Помолчав, он прибавил:
- И нам с тобой надо бы уйти отсюда. Они теперь знают нашу пещеру и напоследок могут заглянуть сюда.
- Вам трудно идти, - сказала Катя, - но я вам помогу. Опирайтесь покрепче на мое плечо, и мы как-нибудь через сады и заросли доберемся до катера.
- До катера? - усмехнулся он. - Вон где наш катер!
Огромный шар солнца вставал из-за моря. И катер, подскакивая на волнах, несся прямо к нему, уменьшаясь.
На веранде
Утром город проснулся, охваченный необычайной тишиной.
Конечно, это была не полная тишина. Трещали кузнечики, пели птицы, лаяли собаки, блеяли овцы на холмах, гудели, проносясь, автомобили. Но жителям города казалось, что так тихо, будто город опустили на дно моря. Непрерывный гул фронта умолк. Немцев отогнали от города, и они бежали на запад.
- Хорошо! - говорила Марья Васильевна, Лидина мама. - Даже солнечный свет сегодня какой-то особенный. Но непривычно. Я так привыкла к страху, что даже перестала замечать, боюсь я на самом деле или не боюсь. И вдруг тишина, и никто не стреляет, и никого не надо бояться…
Матросу Казаченко в это утро стало лучше, и он очнулся. Доктор прислал за ним двух санитаров с носилками, которые перенесли его в госпиталь. Лейтенант Корольков зашел туда навестить его и долго с ним беседовал. Казаченко рассказал Королькову о своей жизни в пещере вместе с капитан-лейтенантом. Корольков рассказал ему, как они потопили подводную лодку и как весь экипаж катера получил благодарность командования. Но ни о путешествии Макара Макарыча в пещеру, ни о пробитой офицерской фуражке Корольков не сказал ему ни слова - Казаченко был еще слаб, и доктор запретил его волновать.
А Марья Васильевна, взяв Лиду и Петю, с утра отправилась к Мане, в дом капитан-лейтенанта. И случилось это оттого, что Лида не выдержала и все рассказала матери.
- Я все-таки удивляюсь тебе, Лида, - сказала Марья Васильевна. - Ты тоже заразилась этой любовью к тайнам. Ну как можно было не сказать мне сразу, что тут живет девочка - совсем одна! Где это видано, чтобы девочка жила одна, да еще в такое страшное время, да еще круглая сирота, хотя она, бедная, об этом и не знает. Если бы ты сразу мне все рассказала, я давно бы к ней пошла.
В домике капитан-лейтенанта она прежде всего завладела кухней, стала готовить обед. Потом принялась мыть полы, с грохотом передвигая столы и стулья.
Она мыла пол на веранде, когда в сад вошел Макар Макарыч. Лида сидела на крыльце и штопала чулок. Петя с рогаткой бегал по саду.
Макар Макарыч был хмур и расстроен до крайности. Лейтенант Корольков дал ему очень тяжелое поручение: он должен был сказать Мане всю правду о гибели ее отца.
Лиду он сразу узнал и поздоровался с ней.
- А это моя мама, - сказала Лида.
Он спросил Марью Васильевну, где Маня.
- Маня в комнате.
Но у него не хватило смелости сразу идти к Мане, и он все медлил на веранде. Он рассказал Марье Васильевне, какое поручение дал ему Корольков.
- А нельзя ей потом сказать? Не сегодня? - спросила Марья Васильевна.
Она выпрямилась с тряпкой в руке и откинула рукавом волосы, упавшие на лицо.
- В том-то и беда, что нельзя, - сказал Макар Макарыч.
- Почему?
- Потому, что немцы бегут, и нам здесь нечего больше делать. Сегодня вечером наш катер уходит далеко на запад. А без нас здесь Маню оставить невозможно. Лейтенант Корольков хочет, чтобы она сегодня же уехала в Баку, к своей тете.
- Она мне говорила, что никогда не видела этой тети, - сказала Лида.
- Да, еще неизвестно, как тетя ее встретит, - проговорил Макар Макарыч угрюмо. - Тети разные бывают… Вот если бы у меня был свой дом, жена, дети… Но я старый краб, жесткий, как ржавое железо, и нет у меня никого…
Он пересилил себя и пошел в комнаты. Когда дверь за ним закрылась, Марья Васильевна несколько раз в волнении прошлась по веранде. Потом она снова стала мыть пол, но поминутно останавливалась и прислушивалась к тому, что происходит за дверью. Она слышала голоса Макара Макарыча и Мани. Голос Мани был спокойный и даже веселый.
"Нет, он, видно, еще ей не сказал, - думала Марья Васильевна. - Когда же он ей скажет?"
Она ждала долго, очень долго. И вот наконец дверь открылась, и Макар Макарыч вышел на веранду.
- Ну? - спросила Марья Васильевна.
- Не могу! - проговорил Макар Макарыч. - Пойду доложу лейтенанту, что не могу.
- Не сказали?
- Сорок раз собирался сказать - и не сказал. Смелости не хватает.
- А она сама… не догадывается?
- Не знаю, - ответил Макар Макарыч, подумав. - Иной раз она так грустно взглянет, будто ей все известно. А потом опять весела. Не знаю…
Помолчав, он внезапно спросил Лиду:
- Она сегодня папиросы набивала?
- Набивала, - сказала Лида.
- Ну, значит все еще ждет.
Он пошел к калитке. Пройдя несколько шагов, остановился и проговорил:
- И все-таки ей придется ехать к тете.
- Ни к какой тете она не поедет! - сказала Марья Васильевна.
- Не поедет? - удивился Макар Макарыч. - Но не может же она жить одна в этом городе, в пустом доме!
- Она не будет жить одна в этом городе и не будет жить в пустом доме, - сказала Марья Васильевна.
- Где же она будет жить? - спросил Макар Макарыч.
- У меня.
- У вас?
- Конечно. Это решено уже давным-давно… Правда, Лида?
Лида с удивлением посмотрела на мать. Она в первый раз слышала о желании Марьи Васильевны взять Маню к себе.
- Ах да, я, кажется, забыла тебе об этом сказать, - продолжала Марья Васильевна. - Но я знаю, ты будешь очень рада. И муж мой, когда вернется с фронта, тоже будет рад…
- Вы очень хорошая женщина, - сказал вдруг Макар Макарыч. - И я доложу об этом лейтенанту.
Он ушел, Марья Васильевна убежала на кухню, и Лида осталась одна. Ее мучила тоска. Этот день, такой счастливый для всего города, был для нее днем горя. Она уже знала, что Катя не вернулась с берега, захваченного немцами.
Лида сидела на крылечке в тени виноградных листьев, спиной к веранде, и штопала чулок. Ей никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось говорить. Но отсюда, с крылечка, она нечаянно расслышала, как Маня разговаривает со своим плюшевым мишкой.
Маня вышла на веранду и не заметила Лиды.
- Все глядят на меня так грустно, Миша, и разговаривают со мной так ласково, словно я больная, - сказала она мишке, попрежнему сидевшему в соломенном кресле. - А Макар Макарыч даже насмешил меня: начнет говорить, взглянет, замолчит и вздохнет. Начинал что-то про Баку да про тетю… Как будто мне не все равно, ехать к тете или не ехать, если… Ты сам знаешь, если что, Миша… Он думал, я не знаю, что он хочет сказать… Да я все сразу по глазам его отгадала. Они больше не ждут моего папу и боятся мне сказать. Они думают, я тоже поверю и перестану ждать. А я… Ты помнишь, Миша, ту девочку, Катю? Она сказала мне: "Жди, твой папа вернется". Хотела бы я теперь повидать эту Катю! Мне кажется, Миша, что и теперь она все-таки сказала бы: "Жди".
- Она сказала бы: "Жди", - проговорила Лида.
Тут только Маня заметила ее.
- Ах, это ты здесь! - воскликнула она. - Ты ведь хорошо знаешь Катю?
Она вошла на крыльцо и села рядом с Лидой.
- Да, я хорошо ее знаю, - сказала Лида.
- Правда, она удивительная девочка?
- Да, удивительная.
- Я очень хочу с ней подружиться, - сказала Маня. - Мы будем дружить втроем - ты, я и Катя. Макар Макарыч говорил, что Катя вместе с ним была на том берегу и они вдвоем искали там моего папу. Правда это?
- Он ничего больше тебе про Катю не говорил? - спросила Лида.
- Больше ничего. А ты еще что-нибудь знаешь?
В эту минуту на кухне раздался голос Марьи Васильевны:
- Маня!
- Иди, иди, моя мама зовет тебя обедать, - сказала Лида поспешно.
- Ты что-то знаешь про Катю, - сказала Маня встревоженно. - Что с ней случилось?
- Манечка! - крикнула Марья Васильевна.
- Иди! - повторила Лида. - Мама обидится, если ты не пойдешь.
И Маня ушла.
Тоска мучила Лиду. Бедная Катя!.. Не выдержав, Лида встала, отложила чулок и пошла по улицам - побродить…
Веранда надолго опустела. Только Петя изредка пробегал мимо, крича: "В атаку!" и стреляя из рогатки.
Потом калитка отворилась, и в сад вошли Корольков и Макар Макарыч.
- Нет, нет, Макаров, так нельзя, - говорил Корольков. - Мы не можем уехать, не доведя этого дела до конца. Мы всем обязаны капитан-лейтенанту, и его дочь должна быть устроена. Я охотно верю, что Марья Васильевна очень, хорошая женщина. Но прежде всего нужно спросить Маню, где она сама хочет жить. А чтобы спросить ее, ей надо все рассказать.
Он решительно зашагал к веранде.
- Я понимаю, как это трудно, - продолжал он, - но тут нужна твердость!
- Есть твердость, товарищ лейтенант! - сказал Макар Макарыч.
Они поднялись по ступенькам.
- Если вы не можете, я сам ей скажу, - объявил Корольков. - Где она?
- В комнате, наверно.
Корольков подошел к двери и хотел постучать. Но перед дверью помедлил, переступая с ноги на ногу.
- Все-таки страшно, Макар Макарыч! - сказал он.
- Очень страшно, товарищ лейтенант, - сказал Макар Макарыч.