Пролет за пролетом – ни души. Поднявшись несколько этажей, дядя Вова сбился со счета, но заметил слабый свет в одном из коридоров. Он пошел на свет, аккуратно ступая ногами в темноту и двигаясь вдоль стены. Через несколько метров его взору открылась милая картина. Мерцающий свет свечи попадал в коридор из предбанника, в котором установлено несколько умывальников для курсантов. Через выбитое окно в предбанник залетал снег и тихо ложился на пол. Половина умывальников представляли собой ледяные глыбы. Вода струилась из поломанных смесителей и замерзала в раковинах. Сосульки спускались из них к полу и глыбы льда продолжали расти на полу. Среди этой красоты возле одного из умывальников стоял курсант с голым торсом. В левой ладони у него были зеркальце и горящая свеча. Пламя освещало его лицо и мерцало из-за холодного ветра. Другой рукой он брился, иногда смачивая бритву в эмалированной чашке с водой.
Курсант подсказал дяде Вове как меня найти и продолжил свое занятие.
Когда дядя Вова, наконец, нашел наш кубрик, то не поверил своим глазам. После двадцати минут в абсолютно темном корпусе он попал в просторную, но уютную теплую комнату, в которой работал телевизор, горела настольная лампа и жарилась картошка с луком. Я удивился и обрадовался, увидев дядю Вову, познакомил его со своими друзьями.
В тот вечер мы мило отпраздновали мой двадцать первый день рождения. Дядя Вова рассказал во всех подробностях, как он искал наш кубрик. А нам было очень интересно слушать об экипаже от гражданского человека.
4 курс: Фаза 220
Когда начали отключать свет в экипаже, Андрей нам рассказал, что на чердаке нашего корпуса есть "левая" фаза, которую никогда не отключают. Полгода назад Андрей оформился электриком в экипаж на полставки. От коллег он и узнал, что в щите на чердаке есть провод, который всегда под напряжением. В один из выходных мы решили подключить к нему наш кубрик.
Впятером мы взобрались на чердак нашей девятиэтажки. Это было огромное грязноватое помещение с низким потолком и узкими вертикальными вентиляционными отверстиями, через которые проникал свет, и просматривалась вся Слободка и половина Одессы. Из инструментов у Андрея были плоскогубцы, индикаторная отвертка, изолента и моток провода. Его должно было хватить с чердака до окна нашего кубрика.
Андрей показал в щите эту волшебную фазу. Снимаем аккуратно изоляцию, проверяем индикатором – светится. Молодец, Андрюха. Не подвел. Думаем, что теперь делать? Фаза ведь под напряжением. Как к ней подключиться?
Я вспомнил золотое правило: "Если не заземлить, то не долбанет".
– Ну, и что дальше?
– Человек может держаться за провод под напряжением, если этому электричеству некуда дальше уходить из человека, – говорю я.
– Да ладно…
– Точно! – подтвердил Ваня.
– А кто подключать будет?
– Кто, кто, ясно, наш электрик, – сказал Вова.
– Да ну вас… Я не буду. Мне еще жить охота, – ответил Андрей.
– Ну и какой ты электрик после этого? – спросил я.
– Нормальный электрик. Может, у меня туфли ток проводят? Как же я изолируюсь от пола?
Мы осмотрелись и нашли две пустые пластиковые бутылки по 1,5 литра. Я на них радостно стал, как на лыжи. Бутылки с треском сдулись и сжались.
– Андрюха, эти бутылки точно не пропустят электричество из ног в пол. Главное – больше ни к чему не прикасаться. Ни к нам, ни к щиту, ни к стенам. Проверь, если не веришь.
– Ага, сам проверь, – ответил мне Андрей.
– Ладно, но подключать будешь ты.
– Договорились.
Азарт исследователя во мне просто зашкаливал. Теоретически знаю, что не стукнет. Но практически никогда не проверял. Хотя, всегда было интересно.
Кладу сдутые бутылки перед электрическим щитом и напоминаю всем:
– Ни в коем случае ко мне не прикасаться. А то будет "салют Мальчишу". Если что – берите меня только через шинель и тяните в сторону. На всякий случай возьмите деревянные палки. Ясно?
– Ясно.
Я перед щитом на бутылках. Двое слева, двое справа с палками. Всё готово.
Нас уже успели научить в Академии тому, что такие проверки надо делать только тыльной стороной ладони, потому что если взяться за провод как обычно, то в случае электрического удара мышцы руки мгновенно сократятся. Ладонь сделает непроизвольное хватательное движение и человек схватится за провод, и будет не в силах разжать свой кулак. А если проверять тыльной стороной ладони, то в момент электрического удара, когда ладонь сделает хватательное движение, пальцы должны отскочить от провода и тогда пациент будет скорее жив, чем мертв. Кроме того, делать это лучше правой рукой, чтобы возможный электрический разряд, например, из руки в ногу, прошел по правой половине тела в стороне от сердца. Ну, и, наконец, в случае остановки сердца надо сделать реанимацию и запустить сердце. Так что никакого риска не было. Но не пытайтесь повторить это дома.
Аккуратно и быстро провожу пальцем по заветному проводу – ничего. Провожу по проводу медленнее – опять ничего. Аккуратно к нему притрагиваюсь – провод как провод. Как будто без напряжения. Проверяю опять индикатором – лампочка светится. Я расплываюсь в довольной улыбке:
– Не долбануло. Всё понятно?
– Ладно, меняемся, – сказал Андрей.
За несколько минут он прикрутил наш провод к чудо-фазе и изолировал его. Мы кое-как замаскировали свой провод на чердаке и через вентиляционное отверстие пропустили его вниз. Снаружи провод был почти не заметен, так как цвет изоляции был очень похож на цвет штукатурки нашего корпуса. Чтобы "не засветиться" во время отключения света, мы закрывали окна одеялами и пользовались "левым" электричеством через удлинители. Так мы и жили.
Плавпрактика: 4 курс
После четвертого курса я попал на плавпрактику в Дунайское пароходство на буксир-толкач "Новосибирск". Из пяти групп судоводителей, учившихся на нашем курсе, только в одной готовили универсальных штурманов для судов типа река-море. Именно в этой группе я и учился.
"Новосибирск" должен был взять возле Измаила шесть барж с железной рудой, собрать из них жесткий состав, прицепиться сзади и доставить всё это по Дунаю через пол-Европы на металлургический комбинат в Линц, Австрию. Каждая баржа была водоизмещением около 2000 тонн. Весь состав – 12 тысяч тонн. Это огромная масса.
Мы должны были добраться до Словакии за две недели. Там поставить состав на якорь, переформировать его и дальше в Австрию возить только по две баржи. В верховьях Дунай становится узкий и извилистый, и с шестью баржами мы бы не прошли.
Когда я первый раз поднялся на мостик на ходовую вахту, сразу оценил его маленький размер и скудное навигационное оборудование. Штурман сидел в высоком кресле и управлял судном. Штурвал и телеграф управления двигателями были прямо перед ним. Под большими лобовыми окнами стояли два стареньких радара с маленькими экранами. Два УКВ, панель освещения палубы, индикатор рулей, еще десяток каких-то кнопок. И всё. Я вышел на крыло мостика и удивился, что там не оказалось пеленгаторов, а на самом мостике нигде не увидел компас. Спрашиваю у третьего помощника:
– Где ваш компас?
– У нас его нет.
– Как это? Как же вы без компаса едете?
– Видишь вон ту корову на поляне впереди?
– Вижу стадо коров, – отвечаю.
– Вот, сейчас мы едем прямо на то стадо. Когда поравняемся с зеленым буем, повернем левее. И будем ехать на другое стадо, или дерево, или что там подойдет для ориентира…
Я подумал, что он шутит. Но нет. Оказалось, что по рекам действительно так и ездят. А вахтенный помощник все 4 часа сидит в своем кресле и рулит по реке, пока его не сменит следующий. Ни о каком автопилоте тут и речи быть не может. Если штурману понадобится туалет, его обязательно кто-то должен подменить.
Мы не спеша шли вверх по Дунаю. В первые дни плавания река была очень широкая и полноводная. Вокруг – красивые придунайские леса и луга. Часто проходили мимо маленьких городов и деревень. Картинка постоянно менялась, и было довольно интересно. Стаи цапель летали над водой. Иногда в мутной воде можно было увидеть проплывающую мимо гадюку. По мере продвижения в глубь Европы река становилась уже.
Однажды вечером, когда мы в кают-компании смотрели телевизор, к нам зашел капитан. Он включил свет и начал что-то искать под столом, под диваном, в углах…
– Что Вы ищете, Иван Иванович? – поинтересовался один из матросов.
– Да ничего серьезного. Наверное, тут нет, – ответил капитан.
– И всё же, может Вам помочь?
Капитан всё ходил по кают-компании, не обращая на нас внимания, заглядывал во все дыры, а потом говорит:
– Днем в шалмане (куча естественного мусора, который скапливается с речной поверхности между двумя носовыми баржами) я подобрал змееныша и положил на стол в своей каюте. Налил ему молока на блюдечке, включил настольную лампу, чтобы не замерз, а он, гаденыш, куда-то уполз. Вот, полдня ищу и нигде его нет.
Я когда это услышал – замер на пару секунд. А потом все, кто были в помещении, как по команде одновременно подняли руки, ноги и начали осматриваться.
Капитан увидел, что мы испугались, и начал нас успокаивать:
– Змея еще маленькая, у нее даже зубов нет, – потом после паузы тихо добавил: – Наверное…
Обыскав всё судно, змею так и не нашли.
Через несколько дней мы подошли к "Железным воротам". Это огромная бетонная плотина высотой 40 метров, которую поставили югославы и румыны между двумя своими горами, чтобы перегородить путь Дунаю. Выше плотины образовалось огромное водохранилище размером с Ужгородский район. Мощная гидроэлектростанция снабжает электричеством и Румынию, и теперь Сербию. Чтобы проехать дальше, нам надо было пройти через шлюз. Шлюзование – опасный и интересный процесс. Опытные речники делали это уже сотни раз, и мы прошли шлюз без проблем. После выхода из шлюза выше плотины пришвартовались к аванпорту для прохождения иммиграционных формальностей. Сербские пограничники уже были у борта.
Я стоял на корме и рассматривал плотину. Вдруг услышал, что меня громко позвал матрос, с которым я живу в одной каюте. Я подошел к нему и спросил, что случилось. Он спокойно стоял в проходе и чего-то ждал. Я посмотрел по сторонам. Пограничники уже были на борту и подходили к двери в надстройку. Другие матросы возились со швартовными концами и поглядывали на нас.
– Ты никогда еще в шлюзе не был? – спросил меня матрос.
– Нет.
– А в Железных воротах?
– Тоже нет.
– Я хотел тебе одну вещь сказать, ну да ладно…
– А что случилось? – спрашиваю я.
В этот момент на меня с верхней палубы выливают ведро воды, и со всех сторон слышится громкий смех и аплодисменты. Даже повариху предупредили, чтобы она вышла посмотреть, как меня обольют.
Я, разумеется, не понимаю, в чем дело. Матрос сказал, что меня ждут в судовом офисе. Весь мокрый я зашел в офис. Там уже были капитан, старпом и еще несколько членов экипажа.
Капитан меня торжественно поздравил с прохождением первого шлюза и вручил огромный очень красивый диплом. Потом все по очереди пожали мне руку. После этого повариха на подносе поднесла мне рюмку водки и несколько долек лимона с сахаром. Я стою в шоке, смотрю на всех по очереди. Они ждут. И я жду. Тогда Иван Иванович мне объясняет, что по традиции прохождение первого шлюза надо отметить, и я теперь должен выпить рюмку водки. Я выпил, съел лимон, сказал всем спасибо и, как зачарованный, с дипломом пошел переодеваться в сухую одежду. В коридоре пограничники дождались, пока закончится поздравление, и одобрительно похлопали меня по плечу.
Минут через пять матрос опять меня позвал в офис и сказал, что пограничники хотят сверить наши лица с фотографиями в паспортах.
Я осторожно, оглядываясь по сторонам, пошел за ним, но больше уже ничего не произошло, и я дошел до офиса сухим.
Лица сверял молодой парень в форме, может быть, даже младше меня. Когда настала моя очередь, я зашел в офис и этот парень прочитал в моем паспорте вслух по слогам слово "прак-ти-кант". Все пограничники начали улыбаться. Потом старший объяснил нам, что этот молодой тоже практикант и "Новосибирск" у него самое первое судно в жизни.
Не буду описывать дальнейшие приготовления. Все закончилось тем, что благодаря совместным усилиям украинского экипажа и одного сербского пограничника, этого практиканта тоже облили водой из ведра, когда он выходил из надстройки.
Я до сих пор удивляюсь, каким мальчишеским чувством юмора надо обладать, чтоб в иностранном порту облить представителя власти во время официальной проверки судна!
Через пару дней после "Железных ворот" третий помощник предупредил меня, что сегодня после обеда мы будем проходить город Вуковар. Это очень интересное место, и он убедительно советовал мне его посмотреть. К тому времени мы прошли уже много красивых придунайских городов, и я не представлял, что необыкновенное еще меня ожидает? Тем не менее, после обеда я взял фотоаппарат и вышел на палубу.
…Вуковар я запомнил на всю жизнь. Это Сталинград югославской войны. От города не осталось камня на камне. Мы около часа шли вдоль развалин. Кое-где возвышалось несколько обожженных стен от пятиэтажек с дырами от ракет и снарядов. С трудом угадывались бывшие школы, детские сады и магазины. Город был полностью уничтожен войной. Я никогда раньше не был в таких местах. И от Вуковара осталось очень тяжелое впечатление.
Потихоньку мы проехали Вуковар, Югославию, Венгрию и добрались до Словакии, где в городке Комарно у Дунайского пароходства есть свой большой двухэтажный офис с видом на реку. Перед офисом на якоре было около десяти таких же составов, как наш. Мы поставили свой состав там же на якорь и потом полтора месяца возили по две баржи в Австрию. Сначала отвезли свои баржи, а потом принялись за другие.
Когда время плавпрактики подошло к концу, я не стал ждать, пока мой буксир вернется в Измаил. Капитан и директор словацкого отделения Дунайского пароходства разрешили мне уехать с судна за свой счет.
Я собрал вещи, перешел мост через Дунай, оказался в венгерском поселке Комаром и на электричках с пересадкой в Будапеште за десять часов добрался до Ужгорода.
Дунайская плавпрактика была очень интересной, но я окончательно решил не возвращаться на реку.
5 и 6 курсы
На пятом курсе Академии мы себя чувствовали королями экипажа, и это не удивительно. Пятикурсники не стоят в нарядах на камбузе. Не стоят на воротах. Не убирают территорию. Не ходят на построение. Наряд по роте – это чистая формальность и уважительная причина не пойти на занятия. Офицеры ОРСО нас как будто не замечали. А зачем? Кругом ведь полно зеленых первокурсников. Кстати, дедовщины в экипаже не было. Иногда были конфликты, инициируемые старшекурсниками, но они почти всегда решались в пользу малышей, так как их больше и они дружней.
На пятом курсе мы уже считались морскими волками, объездившими полмира. Внушительный ряд лычек на левом рукаве, по одной за каждый курс, был нашим пропуском в беззаботную жизнь.
Как раз этим летом в мореходку поступил младший брат Андрея. После своего карантина Вова переселился к нам. Мы жили весело и дружно, часто подшучивая над ним, как над самым младшим и наивным жителем нашего кубрика. Он никогда не обижался и воспринимал наши выходки с пониманием и юмором. У Вовы была мечта посетить Барселону.
После пятого курса я проходил плавпрактику в Одесском портофлоте. Таким образом, за 6 лет учебы я имел возможность почувствовать специфику работы на разных типах судов.
На шестом курсе, мы написали свои дипломные работы и после этого стали штурманами в разных судоходных компаниях. Наша беззаботная курсантская жизнь закончилась.
Тогда же я женился на моей любимой девушке, которая ждала меня в Ужгороде все эти годы. Только потом я понял, что весь этот период моей жизни был подготовкой к более серьезным испытаниям, которые ждали меня впереди.
К несчастью, Вова, младший брат Андрея, трагически погиб, когда учился на третьем курсе.
Первый рейс
Судьба посылает нам людей, которые меняют нашу жизнь. Мы учимся у них хорошему или плохому, приобретаем полезный опыт и становимся сильней и лучше. За свою жизнь я отработал с полусотней капитанов. Но настоящих морских лидеров, за которыми пойдешь и в огонь, и в воду, можно сосчитать на пальцах одной руки. Юрий Александрович – один из них.
Когда я готовил список нашего экипажа, то обратил внимание, что у нас на судне теперь три Юрия и все трое 1961 года рождения. Я сообщил об этом совпадении капитану, но он сказал, что это нормально. Оказывается, в Советском Союзе всех мальчиков, которые родились поздней весной 1961 года называли только Юрий.
Забегая вперед, скажу, что мы подружились с Юрием Александровичем. Потом сделали еще несколько совместных рейсов и в 2003 году вместе перешли работать в немецкую судоходную компанию, в которой работаем до сих пор.
Но вернусь к нашему первому рейсу.
Юрий Александрович принял дела у предыдущего капитана в одном из украинских портов. С этого момента у меня начался рейс, подобных которому не было за всё время моей работы на флоте.
Ко мне на судно приехала Ксюша и, пока судно стояло у причала, мы вместе жили в моей каюте. Неделю ждали последний вагон с важным грузом. Потом, когда его доставили, женам моряков пришлось разъехаться по домам, а мы повезли груз в Индию.
Груз был необычным. Все наши трюмы были загружены трехсоткилограммовыми авиационными бомбами и небольшими ракетами, метра по три каждая. Раньше, при Союзе, во время холодной войны такая информация считалась секретной и тщательно скрывалась. Военные грузы прятали в трюмах, а сверху, на твиндеки, ставили сельскохозяйственные комбайны, и все думали, что судно везет только мирный груз. Но в нашем случае секретность была нулевая.
В Босфор нас сразу не пустили. Турецкие власти по несколько раз переспрашивали в радиоэфире, действительно ли мы везем 10 000 тонн опасного груза класса 1.1? Мы отвечали утвердительно. Тогда они переспрашивали, действительно ли опасный груз класса 1.1 – это оружие и боеприпасы? Мы опять подтверждали. В принципе, даже по цифрам понятно, что опасней уже некуда. Потом, очевидно, радиооператор приглашал своего начальника и тот задавал те же вопросы, чтобы лично убедиться, что это правда. И так продолжалось несколько дней подряд. Наши доклады по УКВ слышали все суда в радиусе 30 миль. Если бы кто-то захотел оставить Турцию без Стамбула, то мог бы сделать это легко.
Нас несколько дней продержали на северном рейде Босфора, а потом разрешили проход пролива. Оказалось, что для нашего прохода турки запретили любое движение в проливе. Ни единого судна, ни единого катера или парома в Босфоре не было. Я никогда такого раньше здесь не видел. Все суда ждали за пределами пролива, пока мы пройдем Босфор и выйдем в Мраморное море.