"Мне нужно больше, чем просто отдых, Вилли, - подумал Франц. - Мой организм истощен и пылает от жара. Мои ступни заражены инфекцией. Мне нужны дни, Вилли. Дни отдыха. Но это невозможно. Я больше ничего не могу поделать. Завтра меня бросят, как и других. Я знал, что служба в армии опасна, но никогда не мог предположить, что умру от инфекции".
Он вынул ноги из воды и осторожно вытер их.
Слишком измотанный, чтобы следовать своему обычному распорядку чтения Библии, он достал Библию, чтобы прочитать только один текст перед молитвой. Она раскрылась на псалме 118:17: "Я не умру, но буду жить и возвещать, что соделал Господь".
Потрясенный прочитанным, он утих на сером армейском одеяле. Позже, лежа на сырой чужой земле, когда его тело знобило от жара, Франц молился. "Дорогой Господь, Ты знаешь, что я посвятил свою жизнь Тебе. Я покидал свой дом в уверенности, что вернусь к своей семье невредимым. Теперь Ты дал мне еще одно обещание. Но вот я больной и неспособный идти. Если Ты не поможешь мне, я обречен. Я знаю, что Ты - Бог, хранящий Свои обещания. Я отдаю себя в Твои руки". И Франц наконец заснул.
Подъем был в 3:15 утра. Полусонный, Франц протирал глаза. Головная боль и озноб исчезли. "Ну, я хорошо отдохнул. Если у меня получится надеть ботинки, то я снова смогу попытаться идти".
Он сел, вытянул ноги из–под серого одеяла и посмотрел на них. В тусклом свете они сияли белизной. "Минуточку, - пробормотал он, разглядывая ноги. - Этого не может быть". Он протянул руку и осторожно ощупал ноги. Затем он стал тереть их сильнее и сильнее. Они были исцелены. Волосы у него на голове поднялись дыбом. "Мои ноги совершенно здоровы. Они не просто покрыты свежей коркой, но абсолютно новой неповрежденной кожей". Качая головой от удивления, он натянул свои окровавленные носки, сунул ноги в ботинки и решительно направился пожелать изумленному Вилли доброго утра. Больше у Франца не было проблем с ногами до самого конца войны.
К ним присоединились грузовики их роты, и постепенно рота собралась вместе. Установился следующий распорядок дня: подъем между тремя и пятью часами утра и продвижение дальше. Двигались весь день, иногда на грузовиках, чаще пешком. Короткие ночи проводили во временных казармах - амбарах, церквах, синагогах, школах. Часто эти места кишели клопами, которые оставляли на теле человека зудящие жгучие укусы. К этому времени у большинства солдат были вши. Не было никакой возможности тщательно вымыться.
Солдаты с удивлением наблюдали последствия большевизма в стране. Двумя десятилетиями ранее коммунисты конфисковали всю землю, которая находилась в частной собственности, и объединили ее в огромные колхозы. В каждом колхозе были поля, границы которых простирались от одного горизонта к другому. Бывшим владельцам приходилось работать на своей земле как рабам, получая в качестве оплаты только необходимую пищу. Скот содержали в одном огромном сарае. Не получая за свой труд должного вознаграждения, многие не чувствовали никакого стимула вкладывать душу в эти фермы, все вокруг было грязным и в запущенном состоянии. Только женщинам было разрешено держать собственных кур, уток и гусей, и они дарили им всю свою заботу, которую не давали государственной собственности.
Когда голодные немцы проходили по этим местам, они только и думали, как поймать птицу и ночью поджарить ее на вертеле.
- Хазел! - звали они, - пойдем с нами!
- Нет, друзья, я не стану есть пищу, которую вы украли у голодающего населения.
- Прекрасно, господин святоша, разве ты не знаешь, что на войне нет чести? Бери все, что можешь, и наслаждайся, пока жив, - таков девиз. Кроме того, рядовой Зельтенфроелих сам украл гуся. Если ему можно так делать, то и нам можно!
Франц пожал плечами:
- Неважно, что делает лейтенант, это все равно воровство, и это неправильно. Что, если бы ситуация изменилась и русские солдаты крали бы еду у ваших детей?
Один из солдат злобно вспылил:
- Эти разговоры приводят меня в бешенство. До чего же ты глупый! Ты прекрасно знаешь, что на Германию никогда не нападут. Ты всегда говоришь так, будто не веришь в это. Если ты не замолчишь со своими подрывными идеями, я сделаю из тебя отбивную!
Ничего не ответив, Франц вернулся в свой кабинет. Два дня спустя генерал подписал приказ, где строго запрещалось мародерство и всякий, пойманный с украденными вещами, будет переведен в дисциплинарный батальон, где придется выполнять трудные и опасные задания. Воровство прекратилось.
Франц не мог удержаться.
- Вот видите, - сказал он товарищам. - Что я вам говорил?
Спустя несколько дней после этого случая Франца снова повысили, теперь он стал капралом. Он также был бухгалтером и кассиром 699–й инженерно–строительной роты. В качестве такового он вел все записи своего подразделения и заведовал всеми деньгами.
Каждые десять дней он выдавал жалованье солдатам. Так как они были частью восточного фронта, им была положена компенсация за службу на территории, где велись бои. Она равнялась одной дополнительной рейхсмарке - около доллара за каждый оплачиваемый день. Было очевидно, что постоянный риск их жизням не очень высоко оценивался.
Франц также заказывал провизию, одежду и другие продукты из Германии. Когда они останавливались в переходе, он открывал маленький магазинчик, где солдаты могли купить мыло, бритвы и другие предметы первой необходимости. Его начальство не очень беспокоилось о ревизии его записей - они знали, что могут полностью доверять ему.
Планомерно их часть продвигалась на восток. Часто на их пути попадались изуродованные русские танки. Однажды они встретили две тысячи триста русских военнопленных, следовавших на запад в немецкий военный лагерь, охраняемых всего лишь двенадцатью немецкими солдатами. Когда шел дождь, солдаты промокали до нитки. Если шел ливень, немощеные дороги становились непроходимыми, и 699–я инженерно–строительная рота останавливалась на день–два для отдыха. Франц, используя эту возможность, раскладывал промокшую после дождя писчую бумагу на крышах домов, чтобы просушить ее.
Однажды в пятницу сержант Нойхаус пришел к Францу.
- Хазел, тебе нужно написать десятидневный отчет завтра, чтобы я его отправил в штаб.
- Есть! - Франц энергично отдал честь.
- Не отдавай мне честь, Хазел. Я не офицер. Я сержант.
- Есть, сержант. Хочу вас поставить в известность, что вся бумага промокла.
- И что?
- Если я вставлю ее в печатную машинку, она разорвется.
Да уж, - сержант задумался. - Как ты думаешь, когда она высохнет?
- К воскресенью.
- Хорошо, тогда и сделай. В следующую пятницу:
- Хазел, тебе нужно завтра закончить ежемесячный отчет.
- Есть! Но есть одна проблема.
- Какая?
- Нужно поработать в магазине в субботу вечером. И так как первое число месяца приходится на воскресенье, все цифры должны быть включены в расчеты.
- Ты прав, лучше подождать до воскресенья.
Не проявляя неподчинения, Франц всегда убеждал их, что задание будет выполнено лучше, если его выполнять в воскресенье.
Иногда в субботу его товарищи подходили к нему и спрашивали:
- Франц, можно у тебя купить мыло?
- Я не знаю, осталось ли что–нибудь. С последней поставкой ничего не пришло. Но если ты подождешь до вечера, я постараюсь найти кусочек для тебя.
- Ах, да, сейчас же суббота. Я забыл. Солдаты уже давно смирились с тем, что Франц по субботам не работает.
В августе стали чаще идти дожди, превращая сельскую местность в огромное месиво грязи. Но немцы не задерживались. Они упрямо продвигались дальше. Когда грузовики колесами увязали в грязи, солдаты вытягивали их задним ходом. В конце концов грязь стала затекать через края солдатских сапог внутрь, и за несколько часов они прошли всего лишь несколько сот метров.
- Мы так увязли, что вынуждены остановиться, - сказал один из офицеров, покачивая головой, - даже немецкая решимость не может одержать победу над силами природы.
Когда наконец появилось солнце, солдаты инженерно–строительной роты еще два дня приводили в порядок себя и в рабочее состояние технику. В следующий раз, когда пошел сильный ливень, они благоразумно остались в своих временных квартирах. Тогда они еще не знали, что сильные дожди завели в тупик всю войну. Всемогущий вермахт был остановлен - не врагом, а грязью.
В конце концов, их инженерно–строительная рота подошла к Черкассам - городу, расположенному на западном берегу реки Днепр. Здесь, где ширина реки достигала пяти миль, им было приказано построить мост. Чтобы помочь справиться с трудновыполнимым заданием, к ним присоединились четыре других батальона, всех вместе было 6 000 человек.
Часть полка направилась в лес пилить деревья: бригада в количестве 21 человека работала на украинской лесопилке, другие 25 - на фабрике гвоздей, где делали не только гвозди, но также скобы и металлические эстакады. Бревна перевозили на лесопилку, где их обрезали точно по размеру, рассчитанному инженерами, затем их волокли в то место, где остальные солдаты строили мост.
Здесь немцы столкнулись с растущим сопротивлением Красной Армии, и наступление замедлилось. Преимущество в сражении переходило то на одну, то на другую сторону. Русские воздушные эскадрильи бомбили войска, а немецкие силы ПВО сбивали самолеты. Пока самолеты догорали на полях, немецкие пикирующие бомбардировщики начинали атаковать и уничтожать оставшееся сопротивление. Но не успевали немцы опомниться, как русские начинали танковую контратаку, после которой силы вермахта окружали советские танки и уничтожали их из минометов и гаубиц. Так продолжалось снова и снова, с обеих сторон были большие потери.
В одну из суббот русские окружили солдат инженерно–строительной роты. Лейтенант Гутшальк быстро мобилизовал их.
- Хазел, вы с Вебером идите в заброшенную маслобойню и защищайте наши позиции с юга, - прокричал он.
"Вот и настал тот момент", - подумал Хазел. Он прочистил горло и постарался говорить спокойно.
- Лейтенант, сегодня суббота. Я не могу участвовать в сражении.
- В чем дело, Хазел?
- Я не могу участвовать в бою. Простите, господин офицер.
Гутшальк был ошеломлен.
- Это война, солдат! Мы сражаемся за наши жизни!
- Простите, господин офицер, - повторил Франц.
- Хазел, ты отказываешься выполнять приказ?
- Да, господин офицер, - ответил Франц, стоя по стойке "смирно".
Лейтенант покраснел от злости.
- С меня довольно! - прорычал он. - На этот раз ты получишь по заслугам, и никто не сможет тебя спасти! Я позабочусь об этом лично!
После того как русских успешно оттеснили, лейтенант сделал запись в послужном списке Франца, что по окончании войны он должен быть наказан за отказ подчиниться приказу вышестоящего офицера.
Несмотря на то, что их рота была инженерным подразделением, она часто попадала в зону боевых действий. Как–то Франц с Карлом были в охране, когда другие солдаты занимались укреплением противотанковых барьеров вокруг деревни. Внезапно сверкнула вспышка, и раздался оглушительный взрыв. Они побежали к тому месту и увидели солдата по имени Генрих Корбмахер: половина его лица отсутствовала, и внутренности его вывернуты наружу - он наступил на фугас. Все, чем они могли ему помочь, это держать его голову и успокаивать, в то время как его крики сотрясали воздух: "Мама, помоги мне! Мама, ты нужна мне! Где ты, мама?"
К счастью, его страдания скоро прекратились. Его похоронили в тот же вечер. Здесь нечего было сказать. Эта утрата была особенно тяжелой еще потому, что предыдущей весной британский бомбардировщик разрушил маленький домик Генриха в Германии.
У него остались жена и четверо детей. Как секретарь роты Франц должен был известить вдову и отправить ей немногие вещи Генриха. С печалью на сердце он размышлял о том, придется ли кому–то однажды выполнить эту обязанность для него. В следующие четыре года это стало нормой жизни немецкой армии.
ГЛАВА 7
КОРИЧНЕВЫЙ ДОМ
Трамвай № 23 грохотал по улицам Франкфурта под вой сирен противовоздушной обороны, отвозя Хелен и детей от вокзала к дому.
- Мамочка, посмотри, - Курт показывал на дома спального района, который они проезжали.
- Куда?
- На окна. Все окна разбиты. Сердце Хелен оборвалось.
- Это бомбы, - сказала она печально. - Когда они взрываются, взрывная волна разбивает стекла.
- Думаешь, наши окна тоже разбиты? - спросила Лотти.
- Мы скоро это узнаем.
Наконец трамвай сделал остановку. За полквартала они увидели занавески, развевавшиеся на ветру.
- О, нет, - простонала Хелен и подумала про себя: "Наша квартира находится на первом этаже. Там никого не было, чтобы присмотреть за ней. Наверняка там ничего не осталось".
Чувствуя неизбежность происходящего, она повела детей от трамвая к дому. Как только она открыла дверь квартиры, дети бросились внутрь.
- Как пыльно, - услышала она голос Лотти. Сердце отчаянно билось, но Хелен заставила себя войти внутрь. Толстый слой песка и пыли покрывал квартиру. Ее глаза оглядели все сверху донизу.
- Дети, - сказала она ослабевшим голосом. - Мне кажется, все на месте.
- Вот мой замок и оловянные солдатики, - сказал Курт.
- Поглядите, - сказала Хелен, - горшки, кастрюли, скатерть и кровать куклы Лотти. Все это здесь. Никто ничего не тронул.
Пока Курт и Лотти взволнованно бегали из комнаты в комнату, Хелен быстро заправила кроватку Герда и уложила его. У мальчика все еще был сильный жар. Затем она собрала детей, и они вместе преклонили колени в молитве: "Спасибо, Боже, за то, что Ты защищаешь нас и наше имущество".
Курт и Лотти распаковали вещи и разложили их по местам. Тем временем Хелен спустилась в чулан и возвратилась с большими листами картона. Она начала быстро забивать ими открытые окна.
- Теперь здесь темно, - жаловалась Лотти.
- Зато холодный ветер не будет задувать, - напомнила Хелен. - Так надо сделать, пока мы не вставим новые стекла. Так, дети, - сказала она твердо, - наша поездка была долгой, и мы устали. Нам нужно хорошенько выспаться.
Через несколько дней выздоровел Герд, и их жизнь вошла в обычную колею, правда, с одним жутким обстоятельством. Дети ходили в школу, Хелен выполняла свою работу по дому, но теперь каждую ночь на Франкфурт падали бомбы. Каждый день они молились, чтобы Бог защитил и сберег их жизни. Только Герд, которому теперь уже было семь, не беспокоился о безопасности.
- Бомбы никогда не попадут в нас, - говорил он уверенно.
- Откуда ты знаешь? - спрашивал Курт.
- Нас защищает Господь.
Затем бомбежке подвергся соседний город Дармштадт. В одну ночь тысячи людей были убиты. Но вера Герда все еще была непоколебимой. Он был уверен, что члены церкви там не пострадали.
В субботу на служении они были рады увидеть старых друзей, их двоюродных сестру и брата - Анну–Лизу и Герберта. Сестра Франца Анна крепко обняла Хелен. После служения тетя Анна пригласила их на обед.
- Вы слышали новости? - спросила она серьезно.
- Новости?
- Большинство адвентистов в Дармштадте погибло. Около восьмидесяти человек.
Хелен взглянула на Герда. Его юное лицо побледнело, а глаза смотрели перед собой невидящим взглядом. Для маленького Герда это было ужасным потрясением. Всю вторую половину дня, пока Курт и Лотти беззаботно играли с двоюродными сестрой и братом, а Хелен с тетей Анной занимались своими делами, Герд тихонько сидел в углу, пытаясь вникнуть в смысл трагедии, произошедшей в Дармштадте.
Тем вечером на служении он больше не мог держаться на ногах.
- Мамочка.
- Что, Герд?
- Мамочка, - еле выговорил он слова дрожащими губами, - Библия все лжет!
- Герд…
- Бог не может защитить нас, - рыдал он, - Ему все равно, что с нами происходит. Нам больше нет смысла молиться!
- Герд, сыночек, послушай меня, - мягко говорила Хелен, сочувствуя его горю. - Сегодня вы получили важный урок. Проблемы и боль могут прийти в жизнь каждого так же, как добро и зло. Самое главное не переставать верить, что Бог любит нас независимо от того, что случается. Так как мы Его дети, не имеет значения, живем мы или погибаем, потому что в конце мы будем с Ним вечно на небесах.
Он молчал, пытаясь вникнуть в то, что она сказала. В понедельник утром по пути в магазин Хелен встретила герра Деринга.
- Ах, я вижу, вы вернулись, - поприветствовал он ее холодно. - Интересно, пересмотрели ли вы свое решение по поводу присоединения к нацистской партии?
- Герр Деринг, - ответила она, - меня совершенно не восхищает эта партия, и у меня нет намерений когда–либо вступать в нее. Я не желаю, чтобы вы меня больше беспокоили по этому вопросу! Желаю вам хорошего утра.
Она повернулась, так и оставив его стоять на улице.
- Вы любите евреев, - прошипел он позади. - Вы останетесь живы, чтобы постоянно сожалеть об этом!
В конце месяца она поняла, что он имел в виду. Армейское жалованье Франца для семьи не прибыло.
Она ждала несколько дней, думая, что это почтовая задержка. Но ничего не пришло. Это была ее единственная поддержка от мужа. Что теперь ей оставалось делать?
В субботу Хелен рассказала о своих проблемах в церковном собрании, и члены церкви сделали для нее специальный сбор.
Если постараться, эти деньги можно растянуть до следующего жалованья. В конце месяца она нетерпеливо бежала к двери каждый раз, когда приходил почтальон. Но чек так и не принесли.
В отчаянии Хелен села в электричку, чтобы добраться до отдаленного городка, где в затейливом маленьком цыганском фургоне, выкрашенном желтой краской с зелеными ставнями, жила ее давняя подруга с подрастающим сыном.
- Сестра Гейзер, - сказала она, - что мне теперь делать? У меня нет денег. Партия отказывает мне в выплате пособия. У нас нет еды. Я больше не могу ничего придумать.
- Сестра Хазел, - сказала та твердо, - первое, что мы должны сделать в этом случае, помолиться и рассказать вашу нужду Богу. Он найдет выход.
Две женщины преклонили колени в маленьком домике на колесах.
Когда они поднялись, сестра Гейзер сказала:
- Послушайте, у меня есть немного денег. Я могу вам одолжить, и когда придет ваше пособие на детей, вы сможете вернуть мне долг.
Хелен покачала головой.
- Я не могу принять это. Вдруг что–нибудь случится и они вам понадобятся?
- Сестра Хазел, мы все можем умереть завтра. Лучше, чтобы у ваших детей была еда, чем держать эти деньги в кубышке у меня.
С этими словами она направилась в крошечную спальню и вернулась оттуда с пальто и шляпой.
- Идем в банк, - сказала она. Там она сняла со счета все свои сбережения.
- Сестра Гейзер, - еле слышно проговорила Хелен, - как я смогу отблагодарить вас за такое великодушие? На эти деньги мы сможем прожить шесть месяцев!
Сердце Хелен пело от счастья, она помчалась домой, чтобы купить немного еды. На протяжении следующих дней она писала письма правительству и агентству социальной помощи с просьбой выслать ей деньги. Ответа не последовало. В конце концов она написала мужу в Россию, рассказав ему о происходящем и прося совета. С тревогой она ждала ответа, не зная даже, жив ли еще Франц и получит ли он когда–нибудь это письмо.