О двух самых "умных" подводниках
Приказом по флоту от 1 января 1900 г. я был назначен заведовать Опытовым бассейном.
Приняв бассейн, я увидел в нем малую подводную лодку. Старший помощник мой доложил мне, что это лодка пензенского помещика Пукалова, стоит в бассейне уже более трех лет по приказанию командира С.-Петербургского порта якобы для испытания; за эти три с лишним года никаких испытаний не производится, а изобретатель приходит только каждое 20-е число и получает по 500 руб. жалования согласно договору.
Написал я рапорт командиру порта и предложил договор с Пукаловым расторгнуть, лодку убрать в порт, что и было через несколько дней сделано.
Затем собрал я сведения, кто такой Пукалов. Оказалось - отставной артиллерийский офицер, товарищ по Артиллерийской академии с министром путей сообщения Кривошеиным, пензенский помещик, имение его близ Рузаевки.
В то время строилась Московско-Казанская железная дорога. Пассажирские поезда ходили до Сасова, а от Сасова до Рузаевки ходили рабочие поезда. Расстояние Сасово - Рузаевка верст 300.
Пошел Пукалов к Кривошеину и просит его дать разрешение на проезд рабочим поездом. Кривошеин и дал ему бумажку такого содержания:
"Прошу оказать содействие моему товарищу Пукалову к проезду от Сасова до Рузаевки.
Кривошеин.
Его превосходительству Н. К. Мекку. 15. X. 1890 г."
Приезжает Пукалов в Рязань, на вокзале его встречает Мекк, строитель дороги и пр., все в мундирах, экстренный поезд, к которому прицеплен салон-вагон и вагон-ресторан, - одним словом, его приняли за товарища министра; он это сразу смекнул и доехал до Рузаевки за товарища министра.
В 1902 г., заведуя бассейном, сижу я раз в своем кабинете и что-то считаю. Докладывают, что меня желает видеть капитан 2-го ранга Колбасьев.
- Проси.
Входит в мой кабинет:
- Я к вам с приказанием от начальника Главного морского штаба.
Я встал.
- Начальник штаба приказал поместить в бассейн мою подводную лодку, держать ее совершенно секретно. Сколько постов часовых вам надо?
- Женька, перестань ломать дурака; никаких постов мне не надо, поставлю твою лодку вдоль стены, устрою кругом нее забор из теса, сверху закрою брезентом, скажи, что тебе надо…
- Видишь ли, моя лодка особенная, разборная, из шести отсеков, каждый из которых в отдельности можно грузить на верблюда и перевезти в Персидский залив, там собрать; все это совершенно скрытно.
Привез он свою посудину из шести отсеков, длиною метра по два. Поместил я его лодку в бассейн, зашил ее кругом досками. Спрашивает он меня как-то:
- Как ты думаешь, выдержит эта лодка погружение на 100 футов?
- Нет, не выдержит.
- А сколько выдержит?
- Футов шесть.
- Что же надо делать, чтобы выдержала хоть 60 футов?
- Надо подкреплять.
Стал он ее подкреплять и надоедать мне и Бубнову с расчетами подкрепления. Тогда я ему говорю:
- Возьми бумагу и запиши, как рассчитывать балку, стойку, распорку и пр. Теперь считай сам, ни к кому не приставай.
Стал он сам считать.
- Я должен тебя предупредить, через неделю в воскресенье приедет в бассейн отец Иоанн Кронштадтский святить лодку. Отслужит молебен, назовет ее "Матрос Кошка". Надень вицмундир, приедет Дубасов, разное начальство, скажи служащим, что могут быть на молебне, но должны надеть праздничное платье.
- Что же, святи лодку: по Ньютону, вездесущие божие сопротивления движению тел не оказывают.
Через неделю приехал отец Иоанн, отслужил молебен, освятил лодку, освятил воду в бассейне, было всякое начальство.
Подсчитал Колбасьев подкрепление на 60 фут. Оказалось, что лодка тонет; решил он обшить ее слоем пробки толщиною фута в два. Стал вырабатывать пробку, склеивая ее из множества слоев особым клеем.
- Ведь знаешь, эта пробка представит броню. Я стану за половиной отсека - стреляй в меня из винтовки.
- Хоть ты и дурак, но я в каторгу идти не хочу. Пойдем рядом в научно-техническую лабораторию, поставим твой отсек, за ним 2-дюймовую доску и будем стрелять. Я говорю, что пуля пробьет пробку, стальную обшивку и доску. Давай держать пари: если пробьет, то ты поставишь к завтраку шесть дюжин твоих устриц, три бутылки белого. Если не пробьет, - плачу я.
- Идет.
Пуля пробила пробку, сталь, доску, и увидел Колбасьев, что пробка - не броня. Попутался он еще месяца два и увез лодку в Севастополь.
Прошло шесть лет.
1 января 1908 г. я был назначен на пост Главного инспектора кораблестроения, а в сентябре месяце - исполняющим должность председателя Морского технического комитета.
По этой должности стал я знакомиться с секретными делами. Смотрю: "Дело Колбасьева".
Читаю письмо его к адмиралу Дубасову, бывшему председателем Технического комитета, начинающееся так: "Дорогой Федор Васильевич, вот уже месяц, что я работаю в бассейне. От Крылова и Бубнова я все перенял и теперь свободно делаю всякие расчеты…"
Затем ряд других писем и, наконец: "Дорогой Федор Васильевич, издержался я на лодку; оказалось, что она мне обошлась 50 000 руб., будьте добры, похлопочите мне такое возмещение моих расходов" (а красная цена лодки тысячи три). Затем в конце расписка: "Талон к ассигновке 50 000 руб. получил. Е. Колбасьев".
Пришлось мне в 1907 г. быть в Севастополе. Лодка Колбасьева стояла на якоре и швартовых у его устричного завода и служила пристанью для шлюпок; никуда она никогда не ходила и на верблюдах в Персидский залив ее не возили.
Подводная лодка обер-инженера Гласа
Как раз во время японской войны адмирал Вирениус был и. д. начальника морского штаба, Рожественский был в плавании, а Вирениус исполнял его должность. Является к нему австрийский инженер - как он сам себя называл, обер-инженер Глас, - и говорит:
- Я от вас денег не потребую… Имею я проект подводной лодки, который хочу осуществить.
Подает чертежик, на котором что-то набросано.
- Если вы эту лодку построите, - говорит он, - и доставите во Владивосток, я на ней поеду и взорву броненосец "Микадо", а за это вы мне уплатите 200 000 рублей. Если другой броненосец взорву, уплатите 100 000 рублей. А пока что я хочу только, чтобы вы осуществили эту лодку. Пока она строится, положите мне какое-нибудь жалованье, ну, на первое время тысячи три будете мне платить… Вирениус сказал:
- Напишите ему ассигновку на 6000 рублей, а проект доложим генерал-адмиралу.
Глас шесть тысяч получил, свой эскизик передал, заключили договор. Доложил Вирениус управляющему министерством адмиралу Авелану, затем генерал-адмиралу Алексею Александровичу. Тот посмотрел, спросил:
- Тут одна мина будет висеть? Я бы желал, чтобы две было.
Глас готов: две так две.
Лодка была совершенно дурацкая: профиль вроде этакого автомобиля. Глас сидел так, что немного выдавался корпусом над водой, закрытый стеклом, и должен был ногами работать. А ходу эта история должна была давать, может быть, один узел… Была эта лодка построена и отправлена для испытаний в Черное море.
Министром был уже Бирилев. Надлежало произвести испытания. Командир корабля, которому это было поручено, должен был проследить, чтобы Глас по условию прошел до Балаклавы и вернулся обратно в течение 3 часов. Командир говорит:
- Эта посудина только от корабля отойдет - потонет, я таких испытаний допустить не могу.
Доложили Бирилеву. Бирилев тоже говорит:
- Черт знает что, куда это годится. Никаких испытаний не делать. Сказать, чтобы Глас уезжал.
А по контракту следовало, что если первая лодка будет неудачной, русское правительство должно построить вторую лодку и вторую лодку испытать. Если и она будет неудачной, тогда договор сам собой исчерпывается.
В контракте было дальше упомянуто, что если выйдут какие-нибудь недоразумения, то разбираться дело будет в австрийском суде, в Австрии.
Проходит порядочное время после приказа Бирилева прекратить испытания. Россия заем делает, который за границей размещается.
Я тогда заведовал Опытовым бассейном. Получаю повестку - министр требует меня к себе.
Оказывается, посол наш из Австрии телеграфирует, что на всю сумму, вырученную по займу, около полутора миллионов рублей, наложен арест по протесту инженера Гласа. Дескать, по контракту должны были построить две лодки, построили одну, второй не построили, а Глас на этом деле потерпел ущерб, потому что он мог взорвать броненосец и получить 200 000 рублей. Он требует свое вознаграждение, и австрийский суд должен будет это дело решать. Министр говорит:
- Вы мне это дело разберите. Я вызывал и генералов и адмиралов, они чепуху говорят, вы мне это дело выясните.
- Нужна комиссия.
- Кого вы хотите в комиссию?
Я говорю: вот таких-то…
Сроку было примерно 12 дней до того, как австрийский суд начнет это дело разбирать. Получили мы в копиях все документы, а между ними такие клочки бумажки, на которых написано: "Адмиралу Вирениусу; прошу уплатить столько-то тысяч, скажем 8000, в уплату Балтийскому заводу за такие-то работы". Резолюция адмирала: "Уплатить". Другой раз 6 тысяч просит. Резолюция: "Отпустить".
Бирилеву показываю: смотрите, как и что. Бирилев выразился (он всегда выражался очень энергично), а я ему дальше объясняю, что уплата этих тысяч показывает, что между договорившимися сторонами существовало полное согласие и взаимное доверие, а коли так, то по австрийским законам гражданское дело между ними должно разбираться по словесным свидетельским показаниям, без документов. И вот они требуют, чтобы явились в суд генерал-адмирал Алексей Александрович, управляющий министерством Авелан, Вирениус и дали бы свидетельские показания… Дело дрянь…
Бирилев сказал:
- Денег я ему платить не хочу. Надо будет с ним как-нибудь мириться.
Счастье наше, что Глас был фанатиком своей идеи, полусумасшедшим, а не то, что мошенником. Но за ним стояли мошенники и адвокаты, которые, вероятно, в скорости сюда и приедут. А тут еще праздник приближается - 17 октября. Надо ему немедленно всучить деньги и получить наш контракт обратно.
- Сколько вы, Алексей Алексеевич, разрешите израсходовать? - спрашиваю я.
- Возьмите, говорит, двадцать пять тысяч…
Встретился я с Гласом и говорю ему:
- Вот что, лодку вашу мы осуществили, построили по вашему чертежику; чем нам судиться, мы вам дадим эту лодку, довезем ее до австрийской станции, заплатим пошлину, и вы тогда можете другим государствам показывать готовую лодку, а не только чертежик, как у нас.
- Отлично, - говорит, - я согласен.
- Сколько вам дать еще деньгами, за беспокойство?
- Дайте, - говорит, - три тысячи. Но я хочу, чтобы меня принял адмирал Бирилев и засвидетельствовал, что я действовал во всем добросовестно.
Звоню по телефону адмиралу; прошу принять Гласа немедленно.
Это было 16 октября.
Принял Бирилев этого Гласа, сказал ему речь на английском языке. Затем я тотчас вынул деньги - три тысячи, всучил ему, от него контракт получил, и дело было кончено.
Тридцатое августа в старые годы в С.-Петербурге
Эти строки я пишу 12 сентября 1941 г. в Казани, и мне напомнили, что в этот день был праздник "святого, благоверного, великого князя Александра Невского", который особенно почитался петербуржцами, устраивавшими целое гуляние на кладбище Александро-Невской лавры. Я невольно припомнил один из этих дней уже в царствование Николая II.
Накануне объявлялось во всех газетах на казенно-канцелярском языке: "Государь император высочайше повелеть соизволил: в высокоторжественный день храмового праздника Александро-Невской лавры имеет быть отслужено молебствие с водосвятием и возглашением многолетия царствующему дому. На молебствии присутствовать обоего пола особам, ко двору приезд имеющим, гвардии, армии и флота генералам и адмиралам и, по назначению их ближайших начальников, штаб- и обер-офицерам".
Я был тогда обер-офицером и вместе с капитаном 1-го ранга Н. Н. Азарьевым получил назначение присутствовать на молебствии. Съехались мы вместе в лавре и встретили старшего адъютанта Главного морского штаба капитана 1-го ранга Хвостова, известного всему флоту под прозвищем Ванечка Хвостов. С Азарьевым он был одного выпуска, меня он знал по делам эмеритальной кассы.
- Вы здешние порядки знаете?
- Будем делать то же, что другие.
- Вижу, что ничего не знаете. Вы меня держитесь и ни шагу не отступайте. В келье отца казначея были?
- Нет, не были.
- Пойдемте, я вас проведу, пока в церкви обедню да молебен служат, мы перед завтраком у митрополита закладочку сделаем.
Келья отца казначея оказалась целой квартирой в несколько комнат с залом, в котором стоял громадный стол, ломившийся от вин и закусок. По примеру Хвостова, подошли "под благословение", отец казначей предложил "червячка заморить чем бог послал".
Зазвонили колокола, значит, обедня скоро кончится и начнется молебен. Поблагодарили отца казначея, вышли к дорожке, ведущей из церкви в "покой" митрополита, которым был Палладий. Хвостов сам стал и нас поставил близ входа в покои.
- Процессия пойдет: сперва певчие, потом диакона, потом попы и иеромонахи, потом митрополит, за ним великие князья, министры, "обоего пола особы", генерал-адъютанты; я за ними нырну, вы за мной, тогда попадем в первый зал, где будут великие князья и сам митрополит. Рыбный стол - какого нигде не видывали, вина - первый сорт, шампанское - настоящее Редерер; ну, во втором зале хорошо, но попроще, а в третьем - рыба хороша, а шипучее донское, не зевайте.
В это время подходит какой-то чиновник, черный мундир обшит серебряным галуном, брюки с серебряным лампасом, треуголка с серебряным шитьем - ни дать, ни взять обер-факельщик на похоронах по первому разряду. Хвостов к нему:
- Здравия желаю, ваше превосходительство, как ваше здоровье, как здоровье ее превосходительства? Ваше превосходительство, вы здесь все знаете и все вам доступно, покажите нам, где у монахов "девочки" живут, говорят, прелесть какие красотки, целый гарем.
Все это громко, так, что не только нам, но и всем достаточно близко стоящим было слышно. Чиновник от него так и отпрянул.
- Знаете, это кто? Обер-секретарь святейшего синода, тысяч сто в год по бракоразводным делам "безгрешно" зарабатывает.
Нырнули мы за Хвостовым; попали в первый зал. Таких блюд, таких старых, в монастырских подвалах выдержанных вин, таких наливок, конечно, мы нигде не едали и не пивали.
Хвостова за легкомыслие и приверженность к женскому полу и прозвали, как сказано выше, Ванечка, на этом он и сгорел.
Года через три был он произведен в генерал-майоры и назначен севастопольским градоначальником - пост, равный губернаторскому; кажется, мог бы остепениться.
Был близ Севастополя какой-то женский монастырь, не то какая-то община. Приехал туда Ванечка, да и заведи с игуменьей или с директрисой, недостаточно разведав почву, такой же разговор, как с обер-секретарем святейшего синода. Игуменья или директриса обиделась и принесла формальную жалобу сразу двум министрам - морскому и внутренних дел, и полетел Ванечка не только из градоначальников, но и из службы.
Назначение меня главным инспектором кораблестроения. назначение меня и. д. председателя Морского технического комитета. Деятельность в этих должностях
Как были проектированы наши первые линейные корабли
В японскую войну Россия потеряла почти весь свой броненосный флот Балтийского моря, переведенный в Тихий океан.
В Балтийском море, кроме устарелых, ставших учебными судов "Петр Великий", "Александр II", остались броненосцы "Цесаревич" и "Слава" и броненосные крейсеры "Россия" и "Громобой". Предстояло полное возобновление флота.
С 1856 по 1882 г. во главе флота и Морского ведомства стоял генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич. Про Константина говорили, что, вступая в управление, он заявил, что бюджет Морского ведомства устанавливается неизменным на 25 лет по 25 млн. в год. Свое слово он сдержал, но флота не создал, тем не менее про него говорили, что он знающ, образован и умен.
В 1882 г. вместо Константина на пост генерал-адмирала и главного начальника флота и Морского ведомства был назначен великий князь Алексей Александрович, про которого на вопрос "что такое Алексей?" острослов Михаил Ильич Кази (долгое время бывший начальником Балтийского завода) ответил: "семь пудов августейшего мяса".
За 23 года его управления флотом бюджет возрос в среднем чуть ли не в пять раз; было построено множество броненосцев и броненосных крейсеров, но это "множество" являлось только собранием отдельных судов, а не флотом. Так, броненосные крейсеры "Владимир Мономах" и "Дмитрий Донской" были заложены одновременно однотипными. По окончании постройки оказалось: один - как бы корвет, другой - фрегат, один - двухвинтовой, другой - одновинтовой и т. п. "Адмирал Нахимов" был сильным, но единственным в своем роде кораблем. "Память Азова" - слабый крейсер как по вооружению, так и по бронированию. "Рюрик", "Громобой" и "Россия" между собою были разнотипны - двух- и трехвинтовые, с артиллерией трех различных калибров: по четыре 8-дюймовых орудия, кажется, по десяти 6-дюймовых и чуть ли не по двадцати 75-миллиметровых (оказавшихся в бою бесполезными). Еще большее разнообразие царило между броненосцами "Александр II" и "Николай I"; хотя они должны были быть совершенно одинаковыми, однако вышли разными; "Гангут", "Сисой Великий" и "Наварин" также оказались совершенно разнотипными.
"Петропавловск", "Севастополь" и "Полтава" явились первыми однотипными между собой броненосцами; зато следующая серия: "Пересвет", "Ослябя" и "Победа", хотя и были между собой однотипны, но в отношении предыдущих являлись как бы ублюдками (не то крейсеры, не то линейные корабли, с главной артиллерией из четырех 10-дюймовых орудий, тогда как на всех броненосцах было по четыре 12-дюймовых).
Построенные на специальное ассигнование (90 миллионов) на флот броненосцы типа "Цесаревич" оказались: "Цесаревич" сам по себе, а остальные пять - "Александр III", "Суворов", "Бородино", "Орел" и "Слава", - опять-таки сами по себе. "Андрей Первозванный" и "Павел I", заложенные после судов типа "Цесаревич", являлись опять новым типом, но как бы развитием предыдущего.
Суда до типа "Цесаревич" представляли собой обыкновенно подражание английским броненосцам с опозданием на 6–7 лет. "Цесаревич" строился на французском заводе в Тулоне по проекту этого завода, остальные пять должны были представлять "улучшенный" по проекту адмиралтейского завода "Цесаревич".