Морское ведомство заказало 10 штук таких образцовых торпед и летом приступит к валовой их выделке на русских заводах.
Необходимо здесь указать, что по выделке наши торпеды заводов Лесснера и Обуховского ни в чем не уступали и в смысле точности отделки даже превосходили торпеды завода Уайтхеда, но инициатива усовершенствований и достижение лучших конечных результатов до сих пор оставались у завода Уайтхеда, к которому всегда и приходилось прибегать для получения образцов. Так и с подогреванием воздуха: хотя у нас опыты в этом направлении начались еще в 1903 г., но к удовлетворительным результатам не привели, тогда как у Уайтхеда таковых добились".
Уайтхед, заключая контракт на изготовление 10 торпед, не выговаривал себе никакого особого вознаграждения и ничем не обусловливал их постановки; когда же наши приемщики явились за получением торпед, то им было заявлено, что ввиду того, что эти торпеды должны служить образцом для выделки подобных же на русских заводах, Уайтхед их отпускать не согласен, считает контракт нарушенным и требует или единовременного вознаграждения в 10 000 фунтов, или премию по 35 фунтов с каждой изготовленной в России торпеды с его приспособлением для подогревания воздуха.
Вот первый осязательный результат опубликования рассматриваемого документа, имеющего следующее заглавие: "Свод устных и письменных объяснений, данных представителями Морского министерства в соединенных заседаниях комиссии по государственной обороне и четвертой бюджетной подкомиссии по вопросу о мерах к усовершенствованию судостроения и реорганизации ведомства", составленный членами Государственной думы А. И. Звегинцевым и Федоровым (приложение 6-е к докладу IV бюджетной подкомиссии).
Я прошу вас сопоставить приведенные мною выдержки с сообщением Виккерсу чертежа 10-дюймовой пушки, мною вам показанного, взвесить последствия такого разглашения истинных, государственной важности тайн, сделанного, я в том убежден, не по злой воле, а единственно неведением, и обсудить совместно с представителями Морского ведомства меры, которые надо принять, чтобы ничего подобного не могло повториться в будущем.
Этот доклад я делаю и это последнее требование я выставляю от имени морского министра по полученному мною полномочию.
После прочтения этого доклада председатель комиссии обороны А. И. Гучков пришел в ярость.
- Я считаю ваш доклад совершенно неуместным, - заявил Гучков.
- Я исполняю приказание морского министра, - отвечал я.
- Мы не можем знать, что в морской технике составляет секрет.
- Вот мне и нужно было, чтобы вы сознались в своем незнании и о том, чего не знаете, не говорили бы и зря не придирались.
- Я закрываю заседание.
- Благодарю вас, а то у меня в Морском техническом комитете дело стоит.
Морскому министру Ивану Михайловичу Дикову в 1908 г. было 74 года, и хотя он вполне сохранил умственные силы, но ему трудно было ездить в Государственную думу и ее комиссии и еще труднее присутствовать в заседаниях совета министров, где полновластным председателем был П. А. Столыпин.
Распорядок дня у Столыпина был таков: вставал он в 2 часа дня, до 9 часов вечера у него были деловые приемы по министерству внутренних дел, выступления в Государственной думе и Государственном совете и пр. Заседания же совета министров он назначал в 9½ часов вечера зимою в Зимнем дворце, летом в Елагином. Заседание продолжалось иногда до 3–3½ часов утра.
С давних пор служебный день морского министра распределялся подобно тому, как на корабле: в 8 часов утра морской министр выходил в приемную, где его ожидали представляющиеся и являющиеся по разным случаям, затем он уходил в свой служебный кабинет и продолжал свой деловой день, принимая доклады начальников отдельных частей и учреждений. После небольшого перерыва с 1 часа дня продолжались доклады учреждений, происходили раз в неделю заседания Адмиралтейств-совета, прием просителей, заседания Государственного совета и прочие деловые занятия до 10–11 часов вечера, чтобы на следующий день вновь начаться в 8 часов утра. Морской министр главным образом ведал строевой частью флота и его боевой подготовкой, вся хозяйственная и техническая часть была в ведении товарища морского министра, которым тогда был сперва контр-адмирал И. Ф. Бострем, а потом контр-адмирал С. А. Воеводский.
Воеводский по выпуску 1876 г. из Морского училища был старше меня на 8 лет, курс Морской академии он окончил раньше, чем я начал свое преподавание, но, кажется, в 1896 г. при Морской академии был учрежден курс военно-морских наук, на который по преимуществу поступали командиры судов в чине капитанов 2-го и 1-го ранга, в качестве штатных слушателей. На лекции аккуратно приходили члены Адмиралтейств-совета, адмиралы К. П. Пилкин, В. А. Стеценко, иногда заходил и адмирал А. А. Попов.
В числе преподавателей были: Н. Л. Кладо, читавший военно-морскую историю и тактику; профессор Академии Генерального штаба генерал-майор Н. А. Орлов, читавший общий курс стратегии; инженер генерал-майор Величко, читавший фортификацию, по преимуществу приморские крепости; великий князь Александр Михайлович, руководитель так называемой "морской игры". Мне было поручено читать основные сведения по теории корабля и проектированию судов, не пользуясь высшей математикой, которую, как справедливо предполагалось, слушатели уже успели позабыть, а пользуясь только арифметикой и геометрией.
С. А. Воеводский был в числе слушателей первого выпуска этих курсов. Иногда после лекций он обращался ко мне с техническими вопросами, был неизменно корректен, вежлив и предупредителен. Насколько помню, в 1906 г. Воеводский в чине контр-адмирала был назначен директором Морского корпуса и начальником Морской академии и по-прежнему относился ко мне самым любезным образом, называя меня иногда своим учителем. После Морского корпуса он был назначен на пост товарища морского министра. К этому посту он не был подготовлен. Технику морского дела он знал мало, схватить и оценить сущность дела не мог, легко поддавался наветам, верил городским слухам и сплетням, не умел ни заслужить доверия Государственной думы, ни дать ей надлежащий отпор, когда следовало.
Ясно, что с этими качествами, несмотря на истинное джентльменство и корректность, он мало подходил к деловой должности товарища морского министра, в особенности в то время, когда надо было спешно воссоздать флот. Вместе с тем лично он был честнейший человек, и никогда, даже при петербургском злословии, его имя не связывалось с корыстными побуждениями.
При всем моем уважении к С. А. Воеводскому как к человеку у меня с ним беспрестанно возникали трения по служебным делам как с министром.
Он же должен был выступать по делам своего ведения в Государственной думе и ее комиссиях. Выступая сам, он брал с собою начальника соответствующего учреждения, который и давал требуемые объяснения, а по большей части сам в думские комиссии не являлся, посылая начальника учреждения.
Воеводский часто давал в комиссиях неосторожные обещания, иногда заведомо ложные, иногда заведомо неисполнимые, и никак не мог понять того, что нет возможности, давая ложные сведения, упоминать тех 50 или 60 членов, перед которыми он эти неверные сообщения сделал; поэтому в другой раз, повторяя неверные сообщения, он легко впадал в противоречия, что вело к утрате доверия.
В начале 1909 г. И. М. Диков покинул пост морского министра и был заменен Воеводским; товарищем морского министра был назначен И. К. Григорович, с которым я и имел непосредственно дело по Техническому комитету. С первых же дней я заслужил полное доверие Ивана Константиновича, на всех моих докладах он неизменно клал резолюцию: "С мнением председателя Морского технического комитета согласен", даже в том случае, когда мое мнение бывало выражено с отступлением от казенно-канцелярского языка.
В это время заканчивалось оборудование "Андрея" и "Павла", и Балтийский завод представил проект убранства адмиральской каюты, художественно нарисованной архитектором, специалистом этого дела. Предлагалась мягкая штофная мебель, козетки и кушетки в стиле какого-то из французских Людовиков.
По Морскому уставу, военный корабль по всем частям должен быть способен немедленно вступить в бой, а тут бы пришлось тратить долгое время, чтобы избавиться от балдахинов и пр. Я и положил на представлении Балтийского завода такую резолюцию: "К докладу товарищу морского министра. С своей стороны полагаю, что убранству адмиральской каюты более подобает величавая скромность кельи благочестивого архиерея, нежели показная роскошь спальни развратной лицедейки".
При докладе И. К. сказал: "А ведь красиво", - и велел мне дважды прочесть мою резолюцию. "Красиво, ваше превосходительство, но в бою вредно". Тогда И. К. написал: "С мнением председателя Морского технического комитета согласен".
Однако Александр Павлович Шершов эту резолюцию на завод не отправил, оставил проект в делах Морского технического комитета и резолюцию показывал под секретом начальнику завода, сообщив, что проект убранства адмиралтейского помещения не одобрен и должен быть переделан.
Как-то раз на докладе передает мне Иван Константинович анонимное письмо министру с его пометкой: "Просьба Морскому техническому комитету рассмотреть и доложить".
- Ваше превосходительство, вы это мне передаете как официальный документ?
- Вы видите резолюцию министра?
- Слушаю, ваше превосходительство, будет исполнено, - и думаю про себя: "Ну, держись, Воеводский, больше мне анонимных писем присылать не будешь".
В письме значилось: "Ваше превосходительство, обратите внимание на Морской технический комитет. Там служит младшим чиновником Николаев, он даже школы писарей не кончил, а ему командировки дают, потому что у начальства подлизательствует. Доброжелатель".
Николаев в комитете действительно служил, а командировки ему давались такие: отвезти 12-дюймовую пушку во Владивосток. Вручалось "предложение", по которому ему отводилось место в тормозной каютке, по 45 коп. суточных и "разносная книжка", и ехал он 30 дней до Владивостока и 30 дней обратно с порожним транспортером. Такая же командировка в Севастополь. Видно, что "доброжелатель" позавидовал.
Требую в свой кабинет старшего делопроизводителя Морского технического комитета статского советника Н. Т. Федотова:
- Будьте любезны, доставьте мне 1-й том Свода законов и тот, где говорится о безымянных письмах, кажется, 14-й.
- Свода законов у нас нет.
- Возьмите рядом, в Морской библиотеке.
- Ведь Свод законов 17 томов, очень трудно будет разыскать нужную статью о безымянных письмах.
- Николай Тихонович, вы ошибаетесь, разыскание нужной статьи делается почти моментально по алфавитному указателю к Своду законов.
Возвращается примерно через 30 мин., подает 1-й том.
- Где же алфавитный указатель?
- В Морской библиотеке его нет.
- Взгляните в окно, на углу Невского и Адмиралтейской площади видите магазин Чавчавадзе; в нем торгуют офицерскими вещами, а также собраниями и оттисками приказов, положений, узаконений; пошлите купить указатель, он стоит всего три рубля.
Через несколько минут указатель был у меня на столе.
В томе 1-м я отметил следующую статью (кажется, 61): "Министры по жалобам и прошениям, им подаваемым или из департаментов поступающим, учиняют скорое и справедливое решение, наблюдая, однако, чтобы не умалять власти мест низших и не вчинять дел пустых и внимания не заслуживающих, а от единой токмо кляузы проистекающих".
В томе 14-м я нашел такую статью: "Ежели кто получит безымянное письмо или пасквиль, то, не распространяя оного, или уничтожает, или же отсылает в местную полицию для сыскания сочинителя, а буде таковой найден не будет, то объявляется за бесчестного, пасквиль же предается сожжению через палача". (Здесь эти статьи цитированы по памяти).
Зову Федотова:
- Николай Тихонович, составьте мне заверенную выписку отмеченных мною статей. В левом нижнем углу, как по канцелярским правилам полагается, напечатаете: "Морскому министру". От меня заготовьте по форме следующий доклад на бланке председателя Морского технического комитета:
"Морскому министру.
Во исполнение резолюции Вашего высокопревосходительства на возвращаемом при сем анонимном письме прилагаю выписки из Свода законов, т. 1 и т. 14.
Из последней из сих выписок Ваше превосходительство изволите усмотреть, что указанное безымянное письмо надлежало направить не мне, исполняющему должность председателя Морского технического комитета, а в санкт-петербургскую полицию для сожжения через палача.
На основании же первой выписки в Морском техническом комитете никакого расследования, ни дела по сему поводу не возбуждено.
И. д. председателя А. Крылов"
Федотов, прочитав статьи закона и мой доклад, прямо обомлел:
- Как можно нечто подобное писать морскому министру!
- Ничего, пусть знает закон и исполняет его: поверьте, даже не заикнется, а проглотит целиком.
При очередном докладе вручаю все И. К.:
- Ваше превосходительство, я утруждаю вас этою пакостью, ибо вы мне вручили сей "официальный документ", - тем же порядком возвращаю его министру.
- Едва ли министр останется доволен вашей справкой: думаю, что с тех пор (1808 г.) как в России учреждены министерства, ни один министр подобной справки не получал.
На этом дело было кончено; лишь изредка кто-нибудь из моих товарищей спрашивал:
- Правда ли, что ты по поводу анонимного доноса написал морскому министру, чтобы с такими делами он обращался не к тебе, а к санкт-петербургскому палачу?
Следующее подобное столкновение с морским министром Воеводским у меня было по поводу постройки минной пристрелочной станции во Владивостоке. Командир Владивостокского порта подал морскому министру рапорт, что место для пристрелочной станции выбрано без его согласия, вопреки положению об управлении портом.
Воеводский, вместо того, чтобы наложить резолюцию: "Морскому техническому комитету. Рассмотреть и доложить", написал на этом рапорте: "Я не раз уже замечаю, что Морской технический комитет превышает предоставленные ему права и распоряжается самостоятельно".
Я потребовал, чтобы минный отдел Морского технического комитета представил мне подробное изложение дела о пристрелочной станции. Оказалось, что предместник командира Владивостокского порта сам возбудил дело о пристрелочной станции, сам избрал для нее место и указал линию стрельбы. Представил весь проект на одобрение генерал-адмирала Алексея Александровича, по приказанию которого был составлен доклад царю, причем испрашивалось требуемое ассигнование; составление детального проекта оборудования станции, заказ и наблюдение за его исполнением возлагались на Морской технический комитет. Таким образом, оказалось, что Технический комитет был вполне прав и действовал на основании "высочайшего повеления, которое командир Владивостокского порта из виду упустил".
Доложив это дело И. К. Григоровичу, я испросил его согласие на личный доклад морскому министру, находя его резолюцию неосновательной и оскорбительной для Морского технического комитета.
Изложив дело Воеводскому, я потребовал, чтобы он своей рукой резолюцию зачеркнул и написал слова "не числить" и, кроме того, прибавил: "Морской технический комитет действовал во всем правильно и в соответствии с высочайшим повелением, о чем и сообщить командиру Владивостокского порта".
- Извините, Степан Аркадьевич, вас подвели, но вы поступили, как поступает гувернантка: Коля прибежал с жалобой на Алешу, сейчас же Алешу в угол, но ведь вы - министр, а не гувернантка.
Помощником главного инспектора минного дела был мой товарищ Е. А. Пастухов, он мне потом сказал, что в минном отделе все были удивлены таким оборотом дела, они готовились к простой канцелярской отписке.
Существовал тогда так называемый фактический контроль, который проверял не только всякого рода бумажную отчетность, но и участвовал в испытаниях самих изделий и качества материалов. Вследствие полного незнания и непонимания чиновниками контроля даже элементов техники толку от этого контроля не было, а происходили только одни задержки. Достаточно привести один пример.
Приезжает ко мне Меллер, начальник Обуховского завода:
- Полюбуйся, что делает контроль. У меня забраковали отлитые стальные машинные рамы для "Андрея". Читай акт: "По условиям заказа требуется, чтобы предельное сопротивление материала было от 45 до 48 кг/мм при удлинении от 16 до 18%, а так как при испытании планок получено от 50 до 53 кг при удлинении от 19 до 21%, так что оба числа лежат вне назначенных пределов, то рамы приняты быть не могут и подлежат забракованию".
- Да ты мне привез акт с завода или с 11-й версты?
- Требование фактического контроля.
- Знаешь, я не имею права отменить эту нелепость. Пойдем к товарищу министра И. К. Григоровичу.
Звоню по внутреннему телефону:
- Хотя приемные часы уже кончились, позвольте придти к вам с Меллером по экстренному делу.
Принимает немедленно.
- Фактический контроль забраковал машинные рамы для "Андрея", вот акт. Вы имеете право приказать: принять с сообщением об этом государственному контролеру. Хорошо было бы ему сообщить, чтобы он идиота чиновника велел убрать.
- Рамы приказываю принять. Сообщите заводам. Составьте письмо государственному контролеру, принесите мне на подпись.
Если бы это был единичный факт, о нем не стоило бы и говорить, но подобные факты были сплошь и рядом; чиновники плодили напрасную переписку и вносили задержки в дело.
В бытность Воеводского товарищем министра сразу после окончания рассмотрения конкурсных проектов он потребовал меня по телефону к себе.
Прихожу, застаю у него в кабинете начальника Главного управления кораблестроения и снабжения контр-адмирала И. П. Успенского и представителя итальянской фирмы, участвовавшей в конкурсе, некоего афериста Гравенгофа.
- Вот г-н Гравенгоф желает принести на вас жалобу П. А. Столыпину, что вы несправедливо забраковали проект той фирмы, представителем которой он является.
- Пусть жалуется не только Столыпину, а хоть самому господу богу. Этот господин просто шантажист. В технике нет места прилагательным, а только числам. При рассмотрении проекта мною обнаружено, что ряд технических заданий фирмою не исполнен, чем и достигнуто мнимое сбережение веса.
Этот господин являлся и в Технический комитет. В технике и кораблестроении он равно ничего не знает и не понимает. Я ему показал, в чем состоят упущения в его проекте, а он вместо дела осмелился мне угрожать жалобой Столыпину. Вы знаете курьеров Морского технического комитета Роднина и Андрейчука. Оба они отставные унтер-офицеры гвардейского экипажа, ростом по 6 футов 5 дюймов, я им приказал вывести этого господина за двери Морского технического комитета, а если он вновь покажется, то спустить его в три шеи с лестницы - "лупите хорошенько, отвечать буду я". Хотя я в вашем кабинете, но советую и вам приказать с ним поступить так же.
Гравенгоф исчез моментально.
Тогда Воеводский обратился ко мне: