Замечательно написал в своей статье Игорь Костолевский: "Вообще очень обидно и грустно, что мы живем сегодня в такое время – время какой-то усредненной пошлости, когда столь яркие личности, как Наташа, к сожалению, перестают быть неким ориентиром. Они не нужны! Не нужны, потому что разрушают общий серый фон. И, я думаю, трагедия Наташи в том, что она мучилась от этого. Не было по-настоящему высокого уровня драматургии. Мне кажется, это вообще трагедия любого очень большого артиста...
И, конечно, это отношение к Наташе уже в последние годы, в период ее болезни, которого раньше никто не мог бы себе позволить. Мне больно и тяжело видеть, что такую актрису растиражировали в "желтой прессе", низвели до подобного уровня, не прощая ей ее одаренности. Не прощая того, что кто-то может быть не в стаде, иметь свой взгляд и выделяться на фоне посредственности. А ведь в конце концов совершенно неважно, кто как живет, – это никого не касается. Каким образом актер добивается того, чтобы выйти перед зрителями и сделать то, что он делает, – тоже только его личные трудности. Но если он, появляясь на сцене или на экране, потрясает, то все остальное не важно! Во всем мире есть и бульварная пресса, и папарацци, но существуют и некие табу, за нарушение которых судят. Конечно, все это хамство и цинизм, этот беспредел и чудовищное бессердечие тоже в последнее время не могли не влиять на Наташу.
Она не вписывалась в эту бесконечно процветающую пошлость! Наташа могла быть грубой, могла и послать кого-то, но на то всегда существовала действительно веская причина. Она бывала резкой, яростной, какой угодно, но никогда в жизни не была пошлой, потому что не принадлежала к этой серости. Наташа была из ряда вон и в жизни, и на сцене".
Наталья Георгиевна Гундарева прожила неполных 57 лет. Признанная звезда, она и прожила как звезда на небосклоне: разгораясь все ярче и ярче, видимая все отчетливее и отчетливее, вдруг скатилась с неба и – исчезла в темной неизвестности. А свет все еще доходит до нас, все еще дразнит обитателей Земли напоминанием. И место звезды на небе навсегда остается пустым – появляются, зажигаются другие звезды, но мы не в силах преодолеть память о той, под которой мечтали, любили, которую выискивали в небе, твердо зная: она на месте, а значит – все в порядке, жизнь продолжается...
Смерть всегда укрупняет личность, что-то необходимое уточняет в нашем восприятии – мы стремимся вослед воздать человеку то, что не было отдано при жизни: перестаем бояться высоких слов, реально оцениваем масштаб дарования, произносим и пишем те эпитеты, которые казались нам немного преувеличенными, чересчур громкими.
Сегодня Наталья Гундарева видна нам отчетливее, чем тогда, когда была рядом, жила среди нас. Или – если быть точнее – отчетливее проявились те вещи, о которых как-то не думалось, которые заслонял блеск этой ослепительной актрисы и женщины. Ее ранимость, ее самоуглубленность, ее жажда к поистине толстовскому самосовершенствованию – Гундарева не просто много читала, но проживала, примеривала к жизни и к себе все прочитанное. Ее удивительная душевная хрупкость, ее незащищенность при кажущейся не просто открытости – распахнутости, при умении контактировать с самыми разными людьми. Ее строгий счет к самой себе, и к коллегам, и к окружающим, немногие из которых становились по-настоящему близкими...
"Я живу довольно замкнуто, – рассказывала Наталья Гундарева. – Рядом со мной по жизни идут люди, которым от меня ничего не нужно. Будь то мои приятельницы, будь то мои подруги... Я принципиально не участвую в тусовках. Это, наверное, инстинктивно. Живу эмоциями, сердцем. Мое поведение подсказывает мне мой внутренний голос. Я всегда молила Бога, чтобы уберег меня от суеты. Наша профессия такова, что вокруг много людей: и плохих, и хороших. Чем знакомиться в тусовках с огромным количеством новых людей, которых даже и не запомнишь, я лучше съезжу к матери, друзьям".
Еще в 1989 году Виктор Яковлевич Дубровский, исследователь и пристрастный хроникер Театра им. Вл. Маяковского, написал свою первую книгу о Наталье Гундаревой. "Он... наблюдал свою героиню, что называется, с близкого расстояния, с первых дней ее театральной биографии, – вспоминала его вдова, театровед, Нинель Исмаилова. – Он знал все ее сценические работы, радовался ее триумфу, видел ее на репетициях, в общении с партнерами, с режиссером, он разделял ее требовательность к себе и к коллегам, вместе с Андреем Александровичем Гончаровым искал, выбирал роли для Наташи. Он понимал, как много она может, и всегда верил в ее звезду... Он восторгался не только талантом Гундаревой, но и ее неутомимой страстью к работе, сам он тоже был трудоголиком, так что его сердце, как и сердца многих режиссеров, она покорила раз и навсегда".
Спустя десять лет Дубровский понял, что книга нуждается в серьезном расширении, – Гундарева была в прекрасной творческой форме, роли следовали одна за другой, и почти каждая становилась серьезным событием в жизни театра и кинематографа. И в 2000 году появилась новая книга Виктора Дубровского – "Наталья Гундарева. Актриса". Я благодарна Виктору Яковлевичу, которого хорошо знала и нежно любила, за то, что он проложил мне и следующим исследователям биографии Натальи Гундаревой дорогу. Конечно, каждый из нас идет своим путем, но необходимо воздать должное тому, кто был первым, поэтому на страницах этой книги будет много ссылок на труды Виктора Дубровского, много цитат из них.
А вообще, читателей этой книги не ждут никакие сенсации, шокирующие откровения, новизна взгляда. Я просто хочу пройти по жизни Натальи Гундаревой шаг за шагом, наблюдая в первую очередь то, что было важно для нее самой, что и сложилось в конечном счете в ту "тайну", которую нам предстоит еще очень и очень долго разгадывать и – так и не разгадать до конца, потому что главное она унесла с собой.
Жизнь звезды, состоящая из неустанной работы, бесконечных поездок, редких и счастливых часов, проведенных дома, за любимыми занятиями – вязанием, рисованием, чтением, стряпней. Но в первую очередь из той "лестницы ролей", по которой она поднималась спокойно, не прерывая ровного дыхания, все выше и выше, до поистине недосягаемой высоты. Той "лестницы", что помогла ей глубоко познать человеческие судьбы – такие разные, такие причудливые. Познать, чтобы проникнуть в них и приобщить к этим судьбам нас со всеми нашими проблемами, комплексами, глубоко запрятанными страданиями. С нашим неистребимым одиночеством, в котором она, именно она, нередко становилась утешением и надеждой...
Театр, кино, телевидение, по признанию Натальи Гундаревой в одном из интервью, по крайней мере, в молодости полностью заменяли ей жизнь. Актрисе казалось, что театр неизмеримо крупнее и значительнее жизни, – ею порой можно и пожертвовать во имя искусства. И только в последние годы она начала думать иначе, научившись ценить каждый прожитый миг, глубоко и сильно полюбив и почувствовав власть природы над человеческой душой.
"Я очень люблю эту жизнь, слишком люблю эту жизнь, чтобы расчленить ее на любовь к работе, любовь к семье, любовь к друзьям, любовь к книгам, любовь к искусству, – говорила Гундарева. – Для меня эта многомерность и есть жизнь. И я ни от чего не могу отказаться. Конечно, я пристрастна к работе. Это, я сказала бы, смысл моего существования...
Есть другая часть жизни, которая мне была неведома. Я знала, что она существует, она не то что была неведома, она мне не была нужна. Меня интересовал в жизни театр, сейчас меня в жизни интересует жизнь...
Привлекает, как ни странно, жизнь не в ярких ее проявлениях, потрясениях, а в спокойной умудренной текучести. Очень хочется остановить этот бег, увидеть, как идет дождь, как шевелится листва, поднимается туман. Ведь живешь либо в прошлом (что я не делаю никогда, даже дат не помню), либо всегда думаешь о том, что нужно сделать завтра. Но реальностью ты практически никогда не живешь. А очень хочется ее ощутить! Однако трудно вырваться из того ритма, что продиктовала жизнь, трудно и даже, если хотите, страшно. Начинает казаться, что ты что-то теряешь. Хотя, я думаю, что наступает такой момент, когда ты понимаешь, что чего-то достиг, и можешь взглянуть окрест себя. Мир так многообразен, значителен, есть много тем, которые отсутствуют в нашей жизни, но мы бежим к своим целям, вершинам. А потом с этих вершин видишь все, что осталось у подножия, и это так интересно! А ты ничего не видел, когда бежал".
Именно в последние годы, отпущенные Наталье Гундаревой, внутренний мир актрисы был заполнен этим колоссальным, невидимым глазу обменом, когда все, что скопилось в копилке души и ума, как будто проверялось и не раз перепроверялось жадно прочитываемыми книгами, общением с природой, благостным одиночеством, когда можно не улыбаться в толпе, а побыть наедине с собой или – с самым близким и дорогим человеком.
Судьба была необычайно щедра к Наталье Гундаревой, подарив ей такого спутника жизни, как Михаил Филиппов – замечательный артист, интеллектуал, человек замкнутый, изысканно воспитанный, глубоко чувствующий и мыслящий. Полагаю, что очень многое Гундарева впитала от него и через него, и что значил их человеческий, личностный обмен в жизни каждого – ведомо только им, но они ощущались, это взаимовлияние, это единство, сильно и настолько трогательно, насколько это может чувствоваться в людях, словно свыше предназначенных друг для друга.
Тем отвратительнее было грубое вторжение в их жизнь "желтых" журналистов, захлебывающихся совсем не им предназначенными подробностями, питающимися, словно гиены, падалью, сплетнями и слухами.
Особенно – когда Наталья Георгиевна тяжело заболела, а Михаил Иванович выхаживал ее, как опытная и нежная сиделка, умудряясь при этом еще много и успешно играть в театре, сниматься в кино...
И вновь оказалась Судьба слепцом великим и жестоким, она забрала у всех нас актрису великого Божьего дара, изумительную женщину, человека честного и совестливого, не ведающего равнодушного "все равно"...
Серия "Жизнь замечательных людей" дает счастливую возможность пройти вслед за человеком его жизнь – день за днем, год за годом, от самого начала до самого конца. Во имя чего? – не праздного же любопытства или желания узнать нечто, скрытое ранее. Мне думается, во имя того, чтобы увидеть в знакомом, известном те черты, которые оказались упущенными, незнакомыми. Во имя того, чтобы эта жизнь возникла перед тобой в той полноте, в которой она протекала, став в итоге Историей. Историей поистине замечательного человека, оставившего глубокий, не тускнеющий след в нашей культуре.
Глава 1
"КОНОПАТОЕ ЧУДО"
Ее назвали Наташей не в честь кого-то, а потому что девочки, родившиеся в эти годы, были, как правило, Танями или Наташами. В одном из интервью Наталья Гундарева рассказывала: "Я вышла с этим именем уже из роддома. Как у всякого новорожденного, у меня была вот такая огромная голова. Но говорят, что рот у меня был еще больше головы, и орала я соответственно. И когда вкатывали коляску с детьми для кормления, нянечка в роддоме просто меня кидала маме со словами: возьмите вашу Наташку! Когда мама со мной вышла из роддома, то я уже откликалась на это имя, и отец сказал: ну пусть будет Наташкой".
Журналист Станислав Швейковский в своей статье об актрисе писал: "Родилась Наталья Георгиевна в 1948-м. Три года мать сидела с ней дома – растила сама, "чтобы не избаловали бабки". Но потом ей все же пришлось пойти работать. С семьей Гундаревых жили бабушка-пенсионерка и совсем юная Наташина тетка, которая училась еще. Отцу одному было трудно прокормить такую ораву. Так вот, когда мать все-таки пошла работать, Наташа стала "ужасным ребенком", потому что бабушка – опасения оказались ненапрасными! – стала баловать единственную внучку без меры. Если Наташа, разыгравшись с ребятами, кричала, что не пойдет домой обедать, бабушка выносила ей суп во двор. Они жили рядом со станцией метро "Таганская". Фундамент старого дома был не совсем обычный, и двор несколько возвышался над уровнем близлежащих улиц. И там, внизу, вечно сновали тетки-мороженщицы. Бабушка сверху протягивала им деньги, а они подавали ей мороженое. Для Наташи, разумеется. Бабушка носила большое платье-халат, и в кармане у нее всегда лежала чайная ложка: бабушка боялась, что Наташа застудит горло, если станет хлебать это мороженое без ложки... Когда семилетнюю Гундареву стали водить в школу, она каждый раз норовила сбежать от провожатых. Тогда не боялись, что ребенка украдут и запросят выкуп, но боялись дорог, машин и в школу обязательно провожали. Наташа нарочно убегала, пряталась и переходила дорогу сама, чтобы показать, какая она самостоятельная и взрослая".
"Мои родители сделали для меня все возможное, – рассказывала Гундарева. – Я их очень уважаю. Они меня никогда не били, хотя, правда, специально мною и не занимались. Но они умели создать какую-то особую атмосферу, которая не допускала неправедности. Я постоянно боялась сделать что-то не так, потому что тогда мама подумает обо мне плохо. Говорят, что ребенок должен уважать родителей. Я боялась потерять ее уважение, и в этом было мое уважение к ней. Я больше близка с мамой, потому что мои родители разошлись, когда я была еще маленькой. Мне не очень повезло с дедушками и бабушками. Папиных я вообще не знала – они умерли до моего рождения, маминого отца я не знала, потому что его посадили в 1936 году. Знала только бабушку, и то недолго. По словам мамы, бабушка меня страшно избаловала".
О детстве Натальи Гундаревой очень легко фантазировать, представляя себе, как все это было: как она жила, о чем мечтала, чему радовалась, потому что все мы в те годы жили одинаково, были во многом схожи. Во всяком случае, читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы, радовались одним и тем же обновкам...
В отличие от многих ровесников, родившихся в абсолютно атеистическое время, Наташу в детстве крестили – маленький нательный крестик из меди сохранился у Гундаревой до конца; он до того истерся, что распятие лишь смутно проступало на рисунке, пришлось сделать для него специальный медальон. Наталья Гундарева очень боялась его потерять. Однажды делала рентген и спросила у медсестры: "Крестик, наверное, мешать будет, снять?" Та посмотрела на нее и сказала: "Ни в коем случае этого не делайте. А тех, кто посоветует Вам такое, гоните, это плохие люди".
Обыкновенная московская девочка, выросшая в обыкновенной семье, с работающими шесть дней в неделю папой и мамой. Она росла в коммуналке на Таганке, где на сорок три человека был один умывальник. Маленькая Наташа Гундарева жила так же, как и все ее поколение послевоенных детей, изведавших свои трудности и свои радости.
Трудности невыносимыми не казались – мало кто знал о том, что существует и другая жизнь, в которой не надо стоять в очереди, чтобы набрать ведро воды для стирки, быстро-быстро умыться утром, чтобы не задерживать торопящихся на работу соседей, а уже позже, когда подросла, – поднимать петли на капроновых чулках маминых подруг, получая за это 50 копеек или даже целый рубль, самой себе шить и вязать вещи.
Зато какие были радости! – весной и летом в выходные и праздничные дни отправлялись целыми семьями на ВСХВ, Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Какие там были фонтаны! Сколько увлекательного в павильонах, разместившихся на громадной территории! А аттракционы! А вафельные трубочки с кремом, вкус которых невозможно забыть по сей день! А фруктово-ягодное мороженое в бумажном стаканчике!..
Кстати, о мороженом.
В одном из интервью 2001 года Наталья Гундарева, отвечая на вопрос корреспондента, врала ли она в детстве, рассказала: "Я ходила, как это называлось, в продленный день. В субботу нас водили в кино, и мне дома давали по 50 копеек. Я их собирала, ехала в ГУМ и ела мороженое, с горочкой такое, очень вкусное. И однажды мама меня на этом засекла. Мы выходили вместе из автобуса, хотя я, по идее, должна была ехать с другой стороны. "Где ты была?" На мое несчастье, мама тоже была на этом фильме, на котором вроде бы и я была. Дома был такой скандал! Пока я не заорала как резаная. (Она меня никогда не била, один раз стукнула по попе ладонью – я рыдала часа три – это было такое оскорбление и унижение моего человеческого достоинства! Это было страшно, я не хотела жить.) И тут я взвизгнула: что, мороженого даже поесть нельзя?! Боль моя во мне заговорила..."
Родители Гундаревой, Георгий Макарович и Елена Михайловна, были преданными поклонниками Художественного театра, старались не пропускать ни одной премьеры со своими кумирами – Николаем Хмелевым и Борисом Ливановым. В эти дорогие для них стены привели они впервые и свою дочь – на "Синюю птицу". Эта сказка Метерлинка запомнилась Наташе на всю жизнь как какое-то удивительное, непостижимое волшебство, когда гаснет свет и бесшумно раздвигается занавес.
"Я не знала – ступать мне по полу в театре или летать", – рассказывала она много десятилетий спустя Виктору Дубровскому. Ее интерес к театру тогда еще не был всепоглощающим, он не заменял всего остального, не захватывал полностью: "У меня слишком рано появились собственные интересы. Я рисовала много эскизов всяких нарядов, и мама думала, что я стану художником-модельером. Потом я бегала в разные кружки – драматический, чтецкий, пения. Все это мне нравилось, и я тратила на это много времени. Наверное, досаждая своим родителям, как всякий здоровый ребенок".
Судя по всему, в детстве она не мечтала о том, что в один прекрасный день выйдет на сцену и покорит всех. Довольно критически относящаяся к себе, Наташа понимала, что у нее не тот рост и не та фигура, с которыми становятся звездами. Но, главное, как "всякий здоровый ребенок", она не познала еще самое себя. Многое влекло, интересовало, хотелось попробовать свои силы и в рисовании, и в пении, и в художественном чтении – во всем, что только предлагалось многочисленными в те годы школьными кружками, в которых тогдашние ученики были заняты так, что почти не оставалось времени на уроки.
"Ко мне многое пришло поздно, – вспоминала впоследствии Наталья Гундарева. – Я поздно научилась плавать: в нашей семье не было денег, чтобы ездить на море. Никто не пытался устроить меня в хореографические кружки или музыкальные студии, я до всего доходила сама".
Мощный талант, медленно растущий в ней, пока еще только накапливал, жадно собирал в копилку все впечатления. "Я была сообразительной столичной девочкой: веселой, настойчивой, упругой. Мне казалось, что я могу сдвинуть с мертвой точки многое... Я родилась в послевоенное время. Хорошо помню себя маленькой. Помню магазины в районе Таганки, где прошло детство. Идем, бывало, с мамой в рыбный магазин, а там огромные осетры висят. Настоящее чудо! Помню первое мамино кольцо с александритом – оно стоило 12 рублей. Помню коммунальные наши квартиры и дворы, где мы, повзрослев, собирались за бутылкой сладкого вина "Лидия". Сидели все вместе, разговаривали, играли на гитаре. И рядом – старшие, вернувшись после дружного похода в Тетеринскую баню, слушали наши разговоры. Конечно, всякое происходило в нашем житье-бытье. И дрались, и ругались. Но кто-то помирал, и хоронить шел весь двор. И гробы эти несли на плечах друзья и враги. Я тогда очень верила людям, верила тому, что говорят..."