– Ура! Я родился! Надо поорать от радости и поплакать, раз просят, ради мамочки и папочки, оставить изучение этого нового мира в окне на потом…
И как заорал во всё горло, заплакал, залился слезами, прокашлялся, проикался и не только… и так мне это понравилось, что уже потом никак не могли меня успокоить – я орал из всех моих младенческих новорожденных сил, накопившихся за девять месяцев ожидания этого восхода, этих звёзд, этого яркого неба и, конечно, самого главного – встречи с моими любимыми родителями!
Первый раз во весь голос я кричал своим родным, всему роддому, всему городу, всей Земле и всей Вселенной… заливаясь слезами:
– Ура!!! Я родился!!! Здравствуй, мой новый мир!
Да, я кричал именно это… Ну, конечно, у меня получалось и звучало в эфире совсем другое: "Уа-уа!", но все поняли меня правильно и очень радовались.
Но потом я всё-таки успокоился, потому что мама взяла меня нежно на ручки, и мне стало так уютно и спокойно, что плакать было как-то неинтересно. Потом я увидел папино лицо, склонившееся надо мной практически нос в нос, и я увидел, как из папиных глаз, как и у меня, тоже текли слёзы, папа улыбался и плакал одновременно.
"Наверно, папа тоже только что родился и очень этому рад, – подумал тогда я про папу. – Как здорово, что мы теперь вместе будем смотреть в это огромное окно на наш новый мир и считать гаснувшие утром звёздочки и встречать восход солнца и рождение нового дня! Ура, мы с папой родились! Здравствуй, наш новый мир!"
Вот с такими мыслями я уткнулся в мамину грудь и потом сладко-сладко уснул.
Мне снилась мамина улыбка, папины слёзы, далёкие яркие звёздочки, бледная луна, яркий восход и мой новый светлый мир.
А тем временем в огромном окне уже набирал силу мой первый восход. Моё первое утро постепенно наполнялось новыми звуками, а я был счастлив – ведь это первый мой день в этом новом мире – День моего рождения!
© Copyright: Татьяна Бирюза, 2014
Свидетельство о публикации № 114112900696
Сердце волчицы
Часть 1
Маленькая деревушка из 30 домов на окраине леса в эту летнюю ночь 22 июня спала мирно и необычно тихо, даже не был слышен привычный лай собак. Вечером Настя укладывала спать Митьку 8 лет и Алёнку 10 лет с какой-то особой тревогой на сердце. Вспомнив старую колыбельную песню, которую она пела, когда дети были ещё совсем маленькие, она вдруг запела:
– Баю-баюшки-баю, не ложитесь на краю. Придёт серенький волчок и укусит за бочок…
– Неужели волки такие злые и могут напасть и укусить? – интересовался Митька и никак не хотел засыпать.
– Конечно, глупенький, волки хищные звери и никого не пожалеют, а особенно зимой они голодные и особенно злые, – хихикала Алёнка, специально добавляя ещё большего страха про волчьи повадки. Она любила подразнить Митьку и повредничать.
– Всё! Хватит, дети, страшилок на ночь! Повернулись быстро на бочок к стенке и пора спать, уже поздно. Завтра приедет папа, у меня ещё много дел по хозяйству, – пыталась успокоить детей мама Настя.
Василий, отец малышей, уехал с бригадой в соседнюю деревню неделю назад, дети ждали его возвращения завтра вечером и очень скучали.
Митька крутился, долго не засыпал, всё расспрашивал шёпотом у Алёнки подробно про волков, про их нравы и жестокость. Мама хлопотала у печи, готовя еду на завтрашний праздничный день – долгожданное возвращение Василия после тяжёлой работы домой.
Алёнка потихоньку, чтобы не услышала мама, рассказала Митьке, что на той неделе волки разорвали лесника дядю Ваню, даже охотничье ружьё не спасло, и лето на дворе – не зима. Соседка бабушка Маня рассказала эту жуткую историю вчера маме, а Алёнка услышала. Потом охотники обнаружили крупные следы взрослого волка и двух маленьких волчат на месте трагедии – это была огромная волчица с выводком. Это добавило ещё большего страха Митьке, и он вообще не мог теперь уснуть, лёжа на бочке́. "А вдруг и правда придёт и укусит за бочок?" – думал он, повернувшись на живот, обхватив ручками подушку, тщательно заправив под себя одеяло и сжимая уголок одеяла крепко в ладошке.
Засыпая, Митька вдруг вспомнил, как прошлой зимой лесник дядя Ваня гордо нёс по главной дороге деревни свой трофей – убитого волчонка. Тогда почти все односельчане сбежалась посмотреть на маленького волка. Мальчишки особенно восхищались и с восторгом выкрикивали из толпы:
– Так тебе и надо, зверюга! Не будешь теперь бегать по нашему лесу и пугать нас, когда мы собираем грибы и ягоды!
– Смотрите, какая у него светло-серая пушистая шёрстка, какой красивый волчонок, – причитали тогда девчонки.
Лесник, довольный удачной охотой, улыбался и, положив волчонка на траву, объяснил тогда детям:
– Волчонок в лесу был один, без мамы-волчицы, наверно, специально убежал или отстал от стаи. Нельзя детям без взрослых ходить далеко в лес, это очень опасно!
Один Митька тогда стоял молча и смотрел с жалостью на убитого волчонка. Ему запомнились огромные открытые глаза волчонка, в которых, как тогда показалось Митьке, застыл вопрос: "Что я сделал вам плохого?…"
Митьке от Алёнкиных рассказов и своих воспоминаний совсем стало жутко. Он полночи крутился и, наконец, уснул в обнимку с подушкой, сжимая крепко уголок одеяла в кулаке, чтобы одеяло ночью не сползло на пол. Сон в эту ночь у Мити был тревожный, ему снилась большая серая волчица и маленький волчонок с огромными светящимися глазами, дремучий лес и большая луна.
Утром пришла страшная новость, которая ворвалась в дом вместе с рыдающей и голосившей во весь голос соседкой бабушкой Маней – война!
Что означает это страшное слово, дети ещё не знали, но мама и бабушка Маня жутко рыдали во весь голос, было очень страшно. Василий так и не вернулся домой, все мужчины из всех соседних деревень ушли на фронт.
Тревожный месяц пролетел в страшных новостях, в деревне остались одни старики, женщины и дети, а жуткая канонада взрывов с каждым днём всё приближалась. Самолёты ночью уже бомбили город, который находился всего в 10 километрах от деревни. Похоронки стали приходить пачками, и почтальон дед Савка почернел и осунулся за этот месяц, как будто он сам погибал каждый раз, передавая похоронку голосившей женщине: "Теперь Алёшка…" – произносил он дрожащим голосом и тащил свою страшную сумку дальше.
Раньше все любили деда Савку и издалека, увидев его, кричали:
– Привет, дед Савка! Ну-ка, проверь свою волшебную сумку, нет ли там весточки для меня?
А сейчас, увидев почтальона ещё издалека, все прятали взгляд и молились:
– Господи, спаси и помилуй! Только бы прошёл мимо!
В это воскресное утро почтальон не прошёл мимо дома Мити и Алёнки и, уткнувшись взглядом в разноцветную половицу на полу, вручил похоронку Насте со словами: "Теперь Васька…". Потом зарыдал, по-мужски вытирая шапкой слёзы, и пошёл, согнувшись почти до земли, дальше по деревне, неся свой страшный груз "Кто следующий".
Митя в то воскресенье сразу стал взрослым, он уже не боялся серого волка. Мальчишка в свои 8 лет остался в доме единственным мужчиной, и значит, он стал опорой для всей семьи. Мама сразу постарела, осунулась, и, казалось, голос у неё даже стал другой, она перестала петь песни у плиты и колыбельные детям на ночь.
Фронт стремительно приближался. В ту ночь все проснулись от страшных взрывов – деревню бомбила тяжёлая авиация. Жуткий грохот сотрясал дом, по главной дороге маленькой деревушки двигались фашистские танки. Настя обняла напуганных детей, быстро одела их в тёплую одежду. Всё, что попадалось под руку и могло пригодиться в дороге, она побросала в лёгкое одеяло и связала вверху узлом. Метнувшись в ужасе к окну, Настя увидела жуткую картину – горел дом соседки бабы Мани. Будто чёрные зловещие призраки, по деревне ползли танки, взрывы бомб сотрясали землю, небо освещалось заревом кровавого восхода и полыхающих деревенских домов. Будто призраки или какие-то страшные чёрные чудовища, по небу ползли тяжёлые самолёты, сбрасывая бомбы на соседний город и окрестные деревни. Земля дрожала, как во время страшного землетрясения. Воздух гудел и оглушал воем самолётов, рёвом идущих танков и страшных взрывов. Один снаряд упал совсем рядом, расколов большую грушу во дворе, которую посадил Василий в день свадьбы. Осколки разбили окно, прошили в углу деревянный сруб насквозь и попали в висевшую в уголке маленькую деревянную икону Казанской Божьей Матери, задев край иконки и уронив её на пол.
– Пресвятая Богородица, спаси и сохрани! – прорыдала Настя, подняла и спрятала иконку за пазуху Митьке, перемотав его платком через плечо.
В дом ворвалась баба Маня, она успела выскочить из своего горящего дома. Она совсем не была похожа на ту знакомую весёлую бабу Маню, которую так любили все дети. С ужасом в глазах, в обгоревшей кофте, с сажей на лице, в сбившемся на затылок платке, из-под которого во все стороны торчали седые волосы, бабушка Маня казалось какой-то чужой и очень страшной. Срывающимся в сипоту голосом, кашляя, она быстро скомандовала Насте:
– Бери детей, уходим быстро огородами в лес! Я знаю тропу к сторожке лесника, надо спасать детей!
– Там волки!.. – воскликнул Митька, но сразу же замолчал, глядя на бабушку Маню и маму. В свои ранние 8 лет он уже понял, что война – это человеческая жестокость и бессердечность, которая не жалеет ни стариков, ни детей. Этот человеческий ужас за окном был намного страшнее, чем тот, волчий, в глухом холодном лесу среди диких зверей. Надо было спасаться – бежать в лес, в глушь, к волкам, научиться жить среди зверей, чтобы использовать единственно возможную надежду на спасение…
Часть 2
Три дня Настя со старенькой бабой Маней и детьми шла по дремучему лесу, питаясь ягодами, краюшкой хлеба, которую успела прихватить с собой. Воду пили из многочисленных ручейков, разводили ночью костёр и спали на сложенных друг на друга еловых ветках, прижавшись друг к другу. Первые дни августа выдались тёплыми, ночью было сыро, но ещё тепло, в лесу было много ягод и грибов. Наконец, они дошли до сторожки лесника, измученные ужасом войны и длинной дорогой в новую неизвестную жизнь. Они не заблудились, не провалились в болото, помог опыт лесничества бабы Мани – она часто ходила за грибами в эти дремучие леса и знала все непроходимые тропки наизусть.
Сторожка лесника была очень маленькой, с наклонившейся почти до земли соломенной крышей. Чтобы зайти внутрь, взрослым надо было наклоняться почти до самой земли. Входная дверь была дубовая и прочная, на окнах – надёжные ставни, а главное – внутри была большая печка. С одной стороны она была похожа на огромную тёплую завалинку, которая пахла сушёным чабрецом, ромашкой и разными ароматными сушёными травами. Дядя Ваня всегда сушил чабрец и другие лечебные травы и отдавал всегда бабушке Мане букетик со словами "Для душевного чая!". На этой печной завалинке спокойно могли поместиться три человека, а с другой стороны чудо-печки была плита для готовки с железными кругами, на которых стояла большая кастрюля и медный чайник. Но самое важное, единственно хорошее за эти дни, их ждало дальше. Митька в погребе обнаружил шесть мешков картошки и мешок моркови. А на полках – аккуратненько поставленные в ряд три банки с мёдом и десять банок вишнёвого варенья, которые привели Алёнку в восторг и помогли на секунду забыть о пережитом.
– И река здесь совсем рядом. Вон там, за большой старой ёлкой, вниз уходит лесная тропа, прямо к реке, не заблудишься. Так что и вода у нас есть! – сказала бабушка Маня, первый раз чуть улыбнувшись за все эти дни, и дети опять узнали в ней ту самую весёлую и добрую бабушку Маню, которую очень любили.
Вечером был настоящий пир, дети согрелись, поужинали и даже был сладкий стол с мёдом и вареньем, а потом они сладко уснули на печке. Алёнка на бочке́, свернувшись калачиком, тихо и спокойно, как тогда, в мирное время. А Митька по-прежнему тревожно уснул на животе, сжимая уголок одеяла в кулаке и обхватив руками соломенную подушку.
Весь август и осень дети изучали окрестный лес, уже не боялись уходить дальше в чащу, собирая грибы и ягоды. Следы волков не попадались им в лесу. Митя, очень быстро повзрослев, уже не вспоминал про волчицу. А мама по-прежнему очень беспокоилась за детей и не разрешала уходить далеко от сторожки.
И вот однажды дети увлеклись сбором грибов и ягод и ушли слишком далеко, почти до самого холма, о котором рассказывали жуткие истории. Именно там, у его подножия, нашли растерзанного дядю Ваню этим летом. Но дети этого не знали. Вдруг заметив впереди огромный холм, который виднелся сквозь старые ели, Митька забеспокоился:
– Кажется, мы ушли слишком далеко, я не помню этого холма. Пора обратно домой возвращаться, корзинки переполнены уже грибами и ягодами, мама будет рада!
Неожиданно дети увидели впереди на холме огромную волчицу и двух почти взрослых волчат-подростков.
– Волчица, та самая! – почти простонал Митька. Ноги как будто онемели от ужаса.
В ту же секунду до них донёсся жуткий вой:
– У-у-у-у-у-у! – подняв сверкающие глаза к небу, выла огромная серая волчица.
Затем зазвучали ещё два негромких, но не менее жутких голоса подросших волчат:
– У-у-у! У-у-у!
Волчата подвывали наперебой, стараясь попасть в такт волчице. Звери как будто учились выть теми жуткими звериными нотами волчьей жизни, которые всегда пугали всю округу. С ветки сорвалась сорока и с звонким треском "Спасайтесь!" скрылась среди верхушек старых елей. Этот хор зверей звучал так, что дрожь от страха пробежала по всему телу у Митьки, Алёнка чуть не закричала от испуга и ужаса.
– Бегом за мной, быстро, я знаю обратную дорогу! – скомандовал по-мужски и необычно по-взрослому Митяха.
Как Митька и Алёнка добежали до сторожки, они не помнят. Дети неслись по кочкам, царапая ноги, кололи до крови еловыми ветками лица, спотыкались, падали и опять вставали и бежали, помогая друг другу и спасая корзину с грибами и ягодами. Они снова бежали, такие маленькие и беззащитные, спасаясь от зверей и неминуемой смерти, как тогда спасались от самолетов, сбрасывающих бомбы на их хрупкую деревню, от грохочущих танков, от пожаров, от человеческой жестокости и бессердечности. Они тогда бежали в глухой лес, в эту страшную неизвестность, чтобы укрыться от ужаса войны, а сейчас они бежали от зверей, чтобы укрыться в сторожке, единственном безопасном уголке сегодняшнего хрупкого мира.
Ввалившись в сторожку лесника, плотно закрыв за собой дубовую дверь, Митя кричал, уже не скрывая весь ужас:
– Мама, там волки! Там звери!
Алёнка проплакала полночи, никак не могла уснуть. Баба Маня причитала и плакала, вспоминая лесника дядю Ваню, и просила больше не уходить далеко от сторожки. Митя тоже не мог долго уснуть.
С этого дня они больше не ходили далеко в лес. С каждым днём становилось всё холоднее, ночью появились первые заморозки. Всё труднее было ходить за водой к реке, так как тропа уходила резко вниз и становилась опасной. Нести вёдра с водой было тяжело и скользко. Мама Настя поскользнулась и вывихнула ногу, нога опухла и сильно болела.
Когда выпал первый снег, дети прыгали от радости, лепили снежки и, казалось, совсем забыли про голод, лишения, войну и все тяготы, которые выпали на их детскую долю. Баба Маня стала часто болеть, дети ухаживали за бабушкой и помогали маме. Мама вместе с детьми справлялась по хозяйству: надо было рубить дрова, топить печь, готовить скудную еду из картошки, морковки и грибов, распределив её на маленькие порции, чтобы хватило надолго. На зиму удалось сделать заготовки, насушить грибов и ягод. Урожай грибов в это лето был небывалый, бабушка Маня не помнит, чтобы в лесу было такое изобилие грибов и ягод. "Это к войне!" – тревожно говорили тогда старожилы в деревне. Вспоминала часто эти слова бабушка Маня и вздыхала, перебирая для сушки красивые подосиновики и белые грибы…
Настя стала прихрамывать из-за сильной боли в ноге и не могла ходить к реке по скользкой тропинке. Дети постепенно самостоятельно стали ходить за водой, приспособив деревянные санки лесника, привязав к ним старую верёвку. Вниз по тропе спускаться было весело, так как дорожка покрылась снегом и льдом, и дети, радостно усевшись вдвоём на санки, катились с ветерком вниз, громыхая пустыми железными вёдрами. Это было единственное детское развлечение из той далёкой мирной жизни, которая осталась у них только в воспоминаниях и в надеждах, что когда-нибудь всё вернётся опять, но они осознавали с болью, что многое уже не вернуть никогда. Отец Василий не прокатит их на санках вверх на гору, весело смеясь, не подтолкнёт радостно вниз: "Поехали!", не бросит их в пушистый сугроб и не посадит на широкие плечи уже никогда, никогда…
Они катились вниз с горы, громыхая вёдрами, и в этот раз весело и шумно. Темнело уже быстро, и дети понимали, что вернуться надо будет в сторожку ещё до темноты. А солнце уже касалось старых верхушек высоких елей, в лесу начинались сумерки. Набрав два полных ведра воды, дети уже тащили санки вверх на гору. Алёнка тянула сверху за верёвку, а Митька толкал санки сзади.
– Эх, ухнем! – шутил, как всегда, Митяй. Сегодня Алёнка не шутила, она ночью сильно кашляла. Мама не пускала её за водой, беспокоясь, что Алёнка простудилась.
– Это совсем рядом, через десять минут мы будем дома. Митьке одному не справиться, а у тебя болит нога, ты можешь упасть на скользкой горке, – уговорила маму Алёнка, и они с Митькой пошли вдвоём.
Вот так, вдвоём, они тащили санки с водой почти до самой вершины пригорка, и вдруг старая верёвка оборвалась, и санки, протаранив Митьку и дребезжа вёдрами, покатились вниз.
– А-а-а-а! – кашляя и задыхаясь, кричала Алёнка.
Митька догнал санки и успел остановить их на полпути. Вода почти не разлилась, ведра были надёжно привязаны верёвкой и закрыты крышками. Надо было снова тащить санки наверх. Митя понял, что уже катастрофически темнеет. Алёнка начала надрывисто кашлять, и ему стало страшно за её здоровье – вон какие у неё рваные тоненькие валенки на три размера больше её маленькой ножки, совсем озябнет, заболеет.
– Беги быстро домой, а я сейчас сам затащу эти санки наверх. Осталось всего каких-то пятнадцать метров, не волнуйся. Я мужчина! Быстро, я сказал, домой к печке греться!
Впервые Алёнка не сказала ни слова, даже не пыталась возражать и вредничать, а только глянула на серьёзного Митьку как-то виновато и нежно, снова сильно закашлялась и, прикрывая рот рваной варежкой, пулей помчалась в сторожку.
– Эх, ухнем! – толкая тяжёлые санки вверх по скользкой тропе, приободрял себя Митька, оставшись один на один с сумерками, тяжёлыми санками, скользкой тропой и огромной луной, которая смотрела на него, как глаз Циклопа.
"Как-то жутковато становится и очень тихо. Надо отдохнуть немного и завязать порвавшуюся верёвку, – подумал Митя и остановился передохнуть перед последним рывком. – Всего десять метров, каких-то десять метров, а там уже будет легко тянуть эти санки по ровной лесной дорожке"…