○
Фельдшер осторожно обтер лицо раненого носовым платком. Стена людей подалась назад, чтобы дать место и свет. В зарешеченных прямоугольниках окон вагона мелькали вершины сосен и разворачивалось бледное небо.
- Пан Станислав!.. - Фельдшер легонько шлепнул ладонью по щеке раненого.- Опаментайцесь, пан Станислав!
Раненый открыл глаза и несколько секунд смотрел на окружающих, ничего не понимая. Он словно выплыл из другого мира, в который не было входа этим людям вокруг.
- Вам лучше, пан Станислав? Кто вы такой? Откуда вы?
Станислав уперся ладонями в пол, приподнял плечи.
- Я из Толанди. Земля за Большой Соленой Водой.
- Здорово отделали парня, - вздохнул кто-то. - Они били его по голове. Мы шли рядом в колонне. Я видел. Он падал несколько раз.
- Не волнуйтесь, пан Станислав. Успокойтесь. Вспомните, кто вы такой.
- Я свободный шеванез из рода Совы. Я из земли Толанди, - повторил Станислав и поднялся с пола. Некоторое время он стоял, покачиваясь, и казалось, что он вот-вот упадет. Лицо его побледнело. Кровь снова потекла темной струйкой из раны на лбу. Он вытер ее тыльной стороной руки. Глаза его быстро обежали людей, метнулись к потолку вагона, внимательно осмотрев все углы, будто ища выход из дребезжащей клетки.
- Пан в эшелоне, который идет на юг. Швабы всех нас приговорили к смерти. Если пан из лагеря, он должен знать приговор, - сказал фельдшер.
Станислав двинулся вдоль стены к грубо сколоченным нарам. Люди раздвигались, уступая ему дорогу.
- Пусть ляжет, - сказал кто-то. - Он, наверное, сильно ослаб.
Состав увеличивал ход. Вагон мотало из стороны в сторону.
Дребезг незакрепленных оконных щитов заглушал голоса. В щелях дверей посвистывал ветер.
- Я сам видел, как беднягу били прикладом по голове, - снова повторил голос из толпы. - По дороге на станцию он падал несколько раз.
- Матерь божья… - вздохнул кто-то.
Станислав присел на нары и, казалось, задремал. Но через минуту он встрепенулся и начал шарить рукой по стене. Он ощупывал стену сантиметр за сантиметром, пока не нашел то, что искал. И тогда на окровавленном лице его появилось подобие улыбки.
- Май-уу, - пробормотал он, разглядывая толстый шестидюймовый гвоздь, наискось торчащий из стены.
Гвоздь на треть выдавался из темных досок обшивки, и заметить его можно было только случайно. Возможно, он остался после разборки клетей, в которых перед этим перевозили скот.
Пальцы Станислава ощупали гвоздь и с неожиданной силой согнули его у доски. Несколько быстрых вращательных движений - и вот он уже в руках того, кто назвал себя шеванезом из рода Совы.
- Май-уу, - повторил он, пробуя ладонью граненое острие.
Не глядя на окружающих, опустился на колени и прижал ладонь к полу. Несколько раз он переползал с места на место, пока не нашел широкую щель между досками настила. Очистив ее от набившейся земли, он всадил острие в край доски и отщепил от него узкую лучину. Потом еще одну. И еще.
Он работал быстро и точно. Было видно, что он привык держать в руках нож. Через несколько минут щель расширилась настолько, что в нее можно было сунуть пальцы. Люди кругом молча смотрели на то, что он делает. У парня в рабочем комбинезоне оживилось лицо.
- Добже, пан Станислав, - пробормотал он. - Это настоящее дело.
Он присел на корточки рядом со Станиславом и нащупал конец половицы, там, где она стыковалась с соседней. Ногтями поддел шероховатый торец и, закусив губы, отодрал тонкую щепку. Сверху дерево было рыхлым, но белое нутро его оказалось твердым и дальше не поддавалось. Вагон был добротной довоенной постройки и рассчитан на сотню тысяч километров пробега.
- Пся крев… - прошептал парень, разглядывая ободранные пальцы. - Если бы какую-нибудь железку…
В пальцах фельдшера блеснул желтоватый кружок и перешел в руку парня.
- Случайно завалялась в кармане.
Парень поднес к глазам ладонь.
На ней лежала монета в пять грошей. Желтая, из твердого сплава, еще не потертая, выпущенная казначейством Польши в 1937 году. Еще в начале 1939-го на нее можно было купить пять коробок спичек или чашечку душистого кофе в кавярне. Или ежедневную газету "Голос польский".
Сейчас она не имела никакой цены, вытесненная оккупационной маркой. Просто металлический кружок, с двух сторон покрытый чеканным рельефом.
- Подойдет! - улыбнулся парень.
Он втиснул край монеты в щель между досками и нажал. Белая древесина треснула и откололась.
- О Великий Маниту, помоги… - пробормотал Станислав, всаживая острие гвоздя рядом с монетой.
Никто из окружающих не понял его слов. Вряд ли во всем эшелоне мог найтись хоть один человек, знакомый с алгонкинскими наречиями.
○
… Было далекое-далекое детство в стране темных лесов Толанди. Сколько Больших Солнц прошло с того времени? Теперь уж и не сосчитать. Прошлое затянулось дымкой, стало похоже на зыбкий сон. Взмахнув крыльями, оно навсегда улетело в Страну Вечности и Воспоминаний. Что осталось от прошлого? Тихая Песня Прощания, которую пела мать в День Удаления. Песня, слова которой на всю жизнь остаются в душе:
О ути,
Ты уходишь в далекий и трудный путь,
Чтобы забыть обо мне.
Будь же сильным и смелым
И шаги твои пусть направит
Великий Дух.
Свет костра у подножия Па-пок-куна, что зовется Скалой Безмолвного воина. Неторопливый голос Овасеса, объясняющего, как нужно держать в руке метательный нож, чтобы полет его был прямым и точным. Горячее плечо лучшего друга - Прыгающей Совы - рядом с твоим плечом. Высокая фигура отца, держащего на поводу черного мустанга. Серебряный смех сестренки Тинагет. Отблески утренних зорь - Горкоганос - в водах реки Макензи. Ручей Золотого Бобра, где он одной стрелой убил сразу трех диких уток. И скала Орлов, похожая на гнездо Духа Тьмы, где он с Танто прошел гибельный перевал…
Где сейчас Танто, дорогой старший брат? Наверное, у форта Симпсон, что стоит у впадения Лиарда в Макензи. В это время они всегда приходили туда и меняли беличьи шкурки на муку, сахар и толстое синее сукно. О, если бы сейчас он был рядом!
○
- Пан Станислав, ее уже можно оторвать.
Четыре руки одновременно просунулись в щель и уцепились за край доски, изгрызенный гвоздем.
- Кто знает эти места? Где мы?
- Наверное, скоро будет Енджеюв, - ответили от двери. - Сплошные леса. От Кельце до Енджеюва километров пятьдесят.
- Хотел бы я знать, как пойдет эшелон: через Мехув на Краков или через Енджеюв на Сосновец?
- Он пойдет самым коротким путем, пан. Швабы не любят терять время, - мрачно пошутил кто-то.
Половица с треском оторвалась. Ветер хлынул в вагон. Вместе с ветром ворвался железный грохот колес, запах дыма и смазки.
- Вторую! - сказал Станислав.
Концом оторванной половицы он поддел вторую доску и вырвал ее из пола. Парень в комбинезоне таким же приемом выломал третью.
Станислав опустился у проема на колени.
Там, внизу, на расстоянии человеческого тела, в стуке колес и скрежете сцепных крюков, неслись шпалы, размытые скоростью в серый туман. Неслась земля, неслись запахи чащи, неслась свобода.
○
Перед глазами мелькнула вечерняя поляна, уши поймали топот копыт мустанга и еще один топот, неотвратимый, настигающий. Топот коня Овасеса. Ближе, ближе… Он слегка поворачивает голову и видит учителя с широким ремнем в руке, занесенной для удара. Сейчас, вот сейчас ремень с шипеньем рассечет воздух и опустится на голые плечи… Надо уйти от удара, подхлестнув коня или применив какой-нибудь из приемов, которым учил Дикий Зверь.
Тело само собой делает рывок влево, руки скользят по кожаной подпруге, удерживающей попону, поляна встает дыбом, потом трава ее оказывается перед самым лицом… серые, размытые скоростью полосы… дробный грохот копыт… скользкая от пота шкура мустанга у щеки… Еще рывок - и он снова на спине коня, только уже с правой стороны. Ремень не достал его. Овасес проносится мимо.
Май-уу! После занятий, когда они будут отдыхать у костра, учитель посмотрит на него и кивнет головой - высшая похвала.
○
Земля под вагоном неслась со скоростью мустанга. Парень в комбинезоне положил руку на плечо Станислава и кивком показал на пролом.
- Пошли, - сказал Станислав.
И в этот момент по составу прошел толчок. Лязгнули буфера завизжали тормозные колодки. Люди качнулись вперед, потом их швырнуло назад. Парень в комбинезоне навалился на Станислава Серый туман внизу превратился в бегущую лестницу шпал.
Снова толчок. Лязг сцепных крюков. Шипенье сжатого воздуха
Остановка.
- Что это? Кто знает?
- Похоже на путевой пост, - ответили от двери.
Вдоль вагонов - топот бегущих ног, слова команды, звон жести
- Швабы! Они идут сюда!
Лязгнула щеколда. Визгнув катками, отъехала тяжелая дверь Открылись темные сосны, перелесок, стог сена, темно-синяя полоска неба. И на этом вечернем фоне - затененное каской лицо солдата. Глаза равнодушно оглядели плотную массу людей. Ничего человеческого не было в этом взгляде, холодном, как взгляд змеи. Так смотрят на камни, на бесформенные куски металла, на пыль.
Левая рука солдата вытянулась вперед и резко выбросила вверх два пальца, как во время игры в "чет-нечет".
- Цвай менш - форан! - Кивком головы солдат показал в сторону леса.
Люди, сжавшись, молчали.
Тогда возникла правая рука, медленно поднявшая на уровень пола черный автомат с тонким стволом. Ствол уставился на толпу
- Цвай менш - форан!
Двое передних неуверенно шагнули вперед.
- Шнелль! Шнелль! Ауф дем вассер!
Двое соскочили с подножки и, подхватив прямоугольный жестяной бидон, стоявший у ног солдата, подгоняемые ругательствами бросились к ручью, протекавшему вдоль насыпи.
В глубине теплушки, прикрыв своими телами пролом в полу, касаясь головами друг друга, лежали Станислав и парень комбинезоне.
…Воняющую лигроином воду пили пригоршнями, мочили в ней лоскуты, оторванные от рубашек, носовые платки. Через несколько минут двадцатилитровый бидон опустел, почти не облегчив жажду людей.
Состав снова несся среди лесов, над которыми разворачивались тяжелые грозовые тучи.
И еще долго лицо Станислава ощущало на себе дуновенье пепельно-серых крыльев Духа Смерти.
ЧАЩА
Солдаты охраны на площадке тормозного вагона глубже надвинули каски. - Будет дождь, - сказал младший, взглянув на небо.
- Тут смотри в оба, как бы он не оказался свинцовым, - отозвался старший. - Говорят, эти проклятые леса нашпигованы бандитами.
- На имперский состав они не посмеют напасть. Если, конечно, не захотят своей смерти! - заносчиво сказал младший.
Старший усмехнулся.
- Много ты понимаешь, сосунок. Поездил бы с мое на этих имперских составах, затянул бы совсем другую песню. Эти славянские варвары и воюют по-варварски. Когда разбивают их основные силы, население уходит в лес и собирается в бандитские шайки. Они нападают небольшими группами и сразу же исчезают.
Он достал из кармана френча сигарету и закурил, пряча огонек зажигалки от ветра в рукав шинели.
- На этой самой дороге уже было одно такое дело. Они сделали завал и обстреляли эшелон, в котором везли в рейх рабочую силу. Убили двоих наших. Теперь для проверки полотна впереди состава пускают дрезину с пулеметной установкой. В случае опасности ребята с дрезины дадут сигнал желтой ракетой. Но все-таки посматривать по сторонам не мешает.
Младший, облокотившись о борт тормозной площадки, плотнее захватил в ладонь рифленую рукоятку автомата. Прищурив глаза, он всматривался в лесные сумерки, густевшие по обеим сторонам железной дороги. Каска его поворачивалась то вправо, то влево.
"Зря я его назвал сосунком", - подумал старший. - Совсем молодой парнишка и слегка смахивает на моего Клауса. Ишь ты, как испугался! Того и гляди, в штаны наложит. Надо его успокоить".
- Ты из каких мест, парень? С юга или из Пруссии? Никак не пойму по твоему выговору. То вроде южанин, а иногда будто остзеец.
- Я из Саксонии, из Вернигероде. Слышал?
- Это недалеко от Галле, да? Слышал, конечно. Но никогда у вас не был. Говорят, красивые места.
- Красивые! - воскликнул, оживляясь, младший. - Они не красивые, они прекрасные! Наша земля недаром называется землей тысячи утренних зорь. Посмотрел бы, какие у нас озера! А леса! Разве это лес? - ткнул он стволом автомата в сторону бегущих вдоль вагона деревьев. - Это трущоба. А наши леса веселые, светлые. А какие у нас девушки!
- Каждая лягушка свою лужу хвалит, - многозначительно изрек старший. - Для меня, например, лучше моего Потсдама на всем белом свете ничего нет. Вот наведем порядок у этих паршивых поляков, обзаведемся землицей, фермами, как обещал фюрер, приезжай-ка тогда ко мне. Я тебе такое у нас в Потсдаме покажу - ахнешь! Теперь уж недолго, неделька-вторая - и войне конец… Эй, друг, ты чего там увидел, бандитов, что ли?
- Смотри! - вытянул руку младший, и на лице его переметнулись удивление и страх. - Вон, видишь, еще один. Что это такое, а?
Старший вгляделся в сходящиеся вдали нити рельс, на которых неведомо откуда появилось два темных пятна. Будто два потерянных кем-то мешка лежало на шпалах. Они так быстро уходили назад, что ничего нельзя было рассмотреть подробно. И только когда на полотне появилось третье пятно, он сообразил, что это такое. Выругавшись, рванул с шеи свой шмайсер и, приложившись, выпустил длинную очередь в лестницу убегающих шпал. Рядом загрохотал автомат младшего.
○
… Станислав опустил ноги в пролом, потом осторожно протиснулся в него сам. Внизу лязгала и грохотала земля.
- Падай ничком, на руки. Постарайся, чтобы тебя не перевернуло. Самое главное, чтобы не перевернуло. И не шевелись, пока не пройдут все вагоны! - сказал парень в комбинезоне Станиславу.
Станислав усмехнулся.
… Еще там, у скалы Одинокого Воина, Дикий Зверь учил семилетних ути падать с мустанга на полном скаку так, чтобы не сломать себе ключицы и ребра. Падать и замирать, чтобы преследователи приняли тебя за мертвого. А потом, ящерицей извиваясь между камнями, уползать в безопасное место. Сколько синяков было у него на плечах, сколько раз он до крови ссаживал колени и руки, прежде чем далась ему эта наука!
Он повис на одной руке, подогнув колени и слегка раскачиваясь в такт качанию вагона. Затем, выбрав момент, отцепился от края пролома. В тот же миг сильный удар оглушил его и занес ноги в сторону. Но тело, натренированное в лагере Молодых Волков, знало, что нужно делать. Оно как бы припечаталось к земле, слилось с ней. Вихрь, несущийся над головой, дохнул в лицо жаром и пылью, заставил крепче зажмурить глаза. Когда гром пронесся над ним и стал удаляться, он приподнял голову. Впереди, на расстоянии полуполета стрелы, между рельс лежало темное пятно. А еще дальше, там, где быстро уменьшалась задняя стенка последнего вагона, сверкнули красные молнии и воздух вокруг завизжал от пуль. Станислав прижался щекой к шпале, подождал, пока не перестали грохотать короткие многозарядные ружья охраны, переметнулся через рельс и скатился по насыпи в заросший высокой травой кювет. Только тут он поднялся на ноги.
Лес стоял рядом плотной темной стеной. Ветер шел по вершинам деревьев. Черно-синее облако закрывало восточную часть неба. Ноздри ощутили запахи смолы, сырости, хвои, прелых листьев и поздних осенних цветов. Это были запахи чащи и свободы.
Он сделал вдох полной грудью. Разбитые губы дрогнули в чуть заметной улыбке. Впервые за последний год жизни на земле, которую белые называли Европой, он ощутил себя человеком. Не гонимым, не презираемым выродком, как именовали его швабы в черных мундирах, а настоящим сыном земли, огромной и прекрасной…
- Э-э-эй, приятель!
Станислав вздрогнул и обернулся, и увидел, что кто-то бежит по насыпи, размахивая руками. Приглядевшись, он узнал парня, который помогал ему взламывать пол.
- Жив?.. - задыхаясь, остановился возле него парень. - Ну, нам повезло! За мной прыгал еще кто-то. Кажется, швабы его пристрелили…
- Надо посмотреть, - сказал Станислав.
- Идем.
Они двинулись по дну канавы, напряженно прислушиваясь к каждому шороху, готовые в любую минуту нырнуть в подлесок. Но кругом было спокойно, только воздух становился все гуще. Быстро смеркалось. Черно-синяя туча закрывала теперь полнеба.
- Они могут пустить по нашим следам собак,- сказал парень.- Они всегда так делают. С первой же станции пошлют на дрезине охрану с овчарками.
- Мы не оставим следов, - усмехнулся Станислав.
Парень удивленно посмотрел на него.
- По воздуху полетим, что ли?
Станислав не ответил. Он уже знал, что горожане ведут себя в лесу, как дети, попавшие в незнакомое место. Даже старые люди, живущие недалеко от леса, плохо разбирались в силе ягод и трав, которые там росли. Белые больше прислушивались к шороху раскрашенных бумажек, которые называли деньгами, чем к голосам природы. Самый маленький Мугикоонс из лагеря Молодых Волков был опытнее, чем взрослый белый.
Станислав шел не частым, но широким шагом. Несколько раз он нагибался, разглядывая что-то на склонах канавы. Наконец выдернул два пучка какой-то травы, отряхнул с корней землю и спрятал траву в карман.
- Здесь не растет кванони, - пробормотал он. - Зато есть сахкиегун.
Еще издали они увидели два тела на железнодорожном полотне.