- Зачем же, ради Бога, с черного хода, - говорит он. - Но все равно добро пожаловать. Добро пожаловать в полицейский участок Вестанвика!
А затем сразу же случается столько всего!
- Держи его, Патрик! - кричит старший полицейский. - Он выпрыгнет в окно.
Эрнст был уже на полпути к открытому окну, и Расмус с удивлением увидел, как его папа, словно тигр, прыгнул наперерез вору и в последний миг помешал Эрнсту выскочить в окно.
Но есть еще один человек, который хочет удрать.
Молча и решительно бежит Альфредо к зеленой двери, в которую вошел, но там уже стоит пара дюжих полицейских, которые безжалостно загоняют его обратно, в кабинет дежурного.
- Полицейский ушасток, дорогая мамошка, - бормочет он, - я шеловек коншеный…
Но он добровольно протянул руки и не противился, когда старший полицейский надевал ему наручники.
- Ну што ж, если ты арестован, знашит - арестован, - так всегда говорила моя мамошка…
- Но кое-чему она забыла тебя научить в тот самый момент, когда ты пошел в начальную школу, - пробормотал Расмус.
Альфредо бросил на него мрачный взгляд:
- Да, я нашинаю в это верить. Ей бы наушить меня никогда не красть, не пристрелив сперва всех, кто хочет взглянуть на меня одним глазком.
Он ударил себя по лбу обеими руками!
- "Объединенное акционерное общество "Металлолом"!… Ах, я шеловек коншеный!
- Вини в этом самого себя, - хмуро сказал Расмус. - Могли бы отдать Глупыша, как обещали!
"Воры - точно дураки, - думал Расмус. - Вот бы сказать им то, что говорит всегда магистр Фрёберг: "Шевелите мозгами, будете лучше думать!" Если уж ты вор, нечего так глупо, как баран, тащиться в полицейский участок. Нет, воры не думают, вот в чем их ошибка. Может, потому, что Альфредо никогда хорошенько не думал, он так мало беспокоился о том, что с ним будет. Он, бывает, побеспокоится немножко об этом и тогда жутко злится. Но потом он словно все забывает, точь-в-точь как маленькие дети. Противно, когда огромные, толстые дядьки ведут себя как маленькие дети; и никогда не знаешь, что они могут выкинуть. Магистр Фрёберг обычно говорит, что много бед на свете происходит оттого, что часть людей продолжает оставаться маленькими детьми, хотя внешне это и незаметно. Вернее, он имеет в виду таких, как Альфредо. А вообще-то и Эрнст тоже такой. Он, верно, тоже маленький ребенок, хотя и в другом роде. Поэтому-то он здесь, и опускает глаза, и дрожит всем телом, и вообще ему худо.
- Как быстро ты скис, Эрнст! - сказал Альфредо. - Что - манжеты жмут?
Эрнст посмотрел на него.
- Заткнись! - сказал он.
Но потом и для Эрнста и для Альфредо нашлось кое-что другое для обозрения. Из кабинета старшего полицейского выскочил маленький песик, песик, который увидел своего хозяина и поэтому лаял, и вилял хвостом, и ужасно радовался.
Альфредо застонал:
- Эрнст, мы ведь запирали эту животину в погребе, а может, мы не заперли ее? Дорогая мамошка, этот пес, должно быть, призрак!
Расмус взял на руки песика-призрака, и тот лизнул его в лицо.
- Патрик, - сказал СП, - надо их обыскать, а потом, пожалуй, запустим их в камеру к Берте.
Альфредо так и подскочил:
- Берта здесь? Вы арестовали милую бедняжку Берту?
Старший полицейский кивнул, и Альфредо решительно повернулся к нему:
- Запомните, если вы посадите меня в камеру, где сидит Берта, я напишу жалобу в управление тюрем!
Старший полицейский успокоил его:
- Не бойся! Вы получите каждый такую маленькую одиночную камеру, какая вам и не снилась.
Альфредо напустил на себя благородный вид и дал себя обыскать. Расмус вытянул шею: ему хотелось увидеть, что это папа выкопал у Альфредо в карманах.
- Боже мой, что это такое? - сказал папа.
Протянув руку, он показал СП маленького серого игрушечного крысенка с заводным ключиком сбоку.
- Ах, это веселая маленькая игрушка, - объяснил Альфредо. - Вчера, когда шел дождь, Эрнст играл с крысенком весь день; Боже, сжалься надо мной, как злилась Берта!
Расмус и Понтус посмотрели друг на друга, и Понтус чуточку хихикнул: он вспомнил, как однажды давным-давно хихикал из-за этого крысенка.
- Крысенок мой, - сказал Расмус.
Альфредо кивнул:
- Да, отдай его шалопаям-мальшишкам, я полушил его от них.
Расмус взял крысенка. Он сохранит его на память о всемирно знаменитом шпагоглотателе Альфредо!
Затем папа выудил часы из нагрудного кармана Альфредо. Расмус и Понтус видели их еще раньше. Это были дешевые серебряные часы с эмалевым циферблатом.
- Ах, мои шасы, неужели у вас нет сердца и вы отнимете их у меня! - умоляюще произнес Альфредо. - Мои самые первые шасы, вы отнимете их!
Расмусу стало почти жаль его, когда папа только покачал головой и положил часы ко всем остальным вещам.
- К сожалению… - любезно произнес его отец. - Стало быть, это старое воспоминание детства?
Альфредо подмигнул ему:
- Да, в моей юной жизни это были самые первые часы, которые я стибрил. Ничего не поделаешь, становишься немного сентиментальным, да, сентиментальным.
Эрнст с отвращением посмотрел на него.
- И слышать не хочу, как ты все врешь, - вполголоса пробормотал он. - Вчера ты говорил, что часы достались тебе по наследству от дяди Константина.
Но Альфредо его не слушал, он заискивающе улыбался полицейским властям и больше уже не был человеком конченым. Он был теперь идеальным, образцовым заключенным, готовым изо всех сил угождать полицейским и тюремщикам и развлекать их легкой шуткой в подобающий момент.
Вскоре обыск Альфредо закончился, и, пока регистрировали его личные вещи, он бесцеремонно опустился на скамейку, где Расмус и Понтус сидели с Глупышом.
- Да, присяду-ка я, пожалуй, здесь и поболтаю с шалопаями-мальшишками, - сказал он. - Подвиньтесь-ка!
- Ты ведь хотел пристрелить нас, - пробормотал Расмус.
- Только немножко выстрелить в воздух. Подвиньтесь!
Они подвинулись, чтобы он мог втиснуть свою огромную тушу рядом с ними.
- Ну, так говорите же, - потребовал он.
Он, разумеется, считал, что их долг - развлекать его, поскольку они доставили его сюда, а все остальные как раз в этот момент были заняты.
Понтус напрягся изо всех сил, придумывая тему для разговора.
- Ты все равно - самый заправский старый ворюга, да, именно так, Альфредо! - заявил он в виде небольшого вступления.
Альфредо кивнул:
- Да, да, я заправский старый ворюга, поэтому на меня и надели такие красивые манжеты.
Расмус в раздумье - ему было не по себе - посмотрел на его наручники.
- Хотя, собственно говоря, ты ведь все равно думаешь, что быть вором здорово?
Альфредо покачал головой:
- Если собираешься избрать эту карьеру, будь готов ко всему понемножку.
- Ш-ш-ш, - прошептал Расмус, - и не мечтай, чтоб я стал каким-то там вором.
- Вот как, а я-то думал, ты хочешь полушить от меня то, что называется консультацией по выбору профессии? Не-а, Расмюс и Понтюс, вам, верно, никогда не бывать какими-то там ворюгами. Остерегайтесь только булавок, - сказал он.
Понтус вопросительно взглянул на него:
- Булавок?
Альфредо кивнул:
- Да, инаше вам ни ворами, ни шпагоглотателями не стать. С булавок и нашалась моя погибель.
- Как это? - спросил Расмус.
- А вот так! Штобы стать шпагоглотателем, нашинаешь еще маленьким ребенком глотать булавки. А где бедному маленькому ребенку взять булавки, если не украсть их? Ну, а дальше сами знаете, как это бывает… Нашинаешь с булавки, коншаешь серебряными кубками… Так со мной и было.
Расмус взглянул на часы. Скоро пять… ничего себе воскресное утро! Он зевнул, и тут к ним подошел отец:
- Послушайте-ка, ребята, вы свое дело сделали. Я думаю, бегите-ка домой!
Он погладил Расмуса по взъерошенным волосам:
- Забирай Глупыша, иди домой и ложись спать, иначе ты не проснешься к тому времени, когда мы пойдем на весенний праздник.
Альфредо сказал с философским видом:
- Подумать только, какой шудной может быть жизнь! Одни идут на праздник, а другие под арест!
- Да, само собой, - сказал Расмус. - Но ведь это немного зависит и от того, как себя поведешь.
Альфредо заискивающе улыбнулся его отцу.
- Этот Расмюс - красивый и умный ребенок! Хотя и непришесанный, - добавил он, бросив взгляд на взъерошенную шевелюру мальчика. - Если пойдешь на праздник, тебе придется немного пришесаться, так мне кажется.
Глава одиннадцатая
Воскресное утро… Какое чудесное изобретение! А это воскресное утро - самое лучшее из всех. Рядом с ним снова был Глупыш, так уверенно прижавшийся мордочкой к его руке, словно никогда не был в плену у разбойников. Расмус согнул ладонь над его темной головкой и пробормотал:
- Глупыш, я так тебя люблю, так люб…
Глупыш вздрогнул и тотчас проснулся. Он оживленно взглянул на хозяина.
- Э, нет, и не пытайся, - сказал Расмус. - Ты уже был на улице… в пять часов утра, будь добр, вспомни это!
Он посмотрел на часы. Двенадцать! Елки-палки! Ведь уже не воскресное утро, а ясный полдень, и скоро пора отправляться на весенний праздник.
Из кухни доносился слабый аромат жареной ветчины, а он валялся тут, разглагольствуя с самим собой - что лучше: остаться в кровати рядом с Глупышом или же встать и пойти завтракать. И тут он услышал, как кто-то приоткрыл дверь.
- Да, он уже проснулся, - сказала мама.
И они вошли к нему все вместе, мама, и папа, и Крапинка, и мама несла ему на подносе завтрак. Он внезапно забеспокоился.
- Я ведь не болен, - сказал он.
Мама была настоящим чудом, она обнаруживала, что у тебя температура, задолго до того, как ты сам это замечал, и тогда загоняла в постель, хочешь ты этого или нет. Но иногда в определенные дни, когда у тебя была, например, пустяковая письменная работа по географии и тому подобные контрольные, и ты, лежа в кровати, придумывал, будто у тебя температура, да и в самом деле уже чувствовал, какой ты весь теплый и больной, она говорила лишь:
- Без глупостей! А ну, встать и бегом!
Однако сейчас она поставила перед ним на кровать поднос и даже не сказала, что Глупыш должен спать в своей корзинке, она только смеялась.
- Нет, ты не болен, но папа говорит, что ты все-таки заслужил омлет с ветчиной.
Отец махал свежим номером "Вестанвикской газеты", которую держал в руках.
- Да, Расмус, почитай газету, ты увидишь.
- Напечатано объявление? - живо спросил Расмус.
Папа кивнул.
- Да, это само собой, но…
Крапинка кинулась на Глупыша. Она стащила его к себе на пол и бурно ласкала.
- Маленький, любименький Глупыш, подумать только, ты вернулся домой… А ты знаешь, что тебя просили позвонить по телефону: "Вестанвик, 182"?… Сделай это, пожалуйста, чтобы мы знали, как ты себя ведешь!
Расмус не мешал ей развлекаться: конечно, это его песик, но Крапинка спала, когда он утром вернулся с Глупышом домой, а сейчас - пускай немного поразвлекается. Одна только мама не спала тогда и стала сразу такой счастливой при виде Глупыша, что заплакала. И еще она чуточку поплакала из-за того, что Расмуса не было дома и что он гонялся за похитителями серебра.
Но сейчас она не плакала, а принесла ему омлет с ветчиной и свежую французскую булочку, чудесно! Расмус с большим аппетитом накинулся на еду. Папа, стоя возле него, раскрыл газету.
- Послушай только! - сказал он.
- Да я знаю объявление наизусть, - сказал Расмус, его рот был набит ветчиной: - "Убежал Глупыш, маленькая жесткошерстная такса…"
- Дурачок, - сказал папа. - "Последние известия, - прочитал он. - Похитители серебра схвачены. Фантастический вклад Объединенного акционерного общества "Металлолом".
Расмус вытаращил глаза.
- Это о нас написано в газете?… Им что - больше и писать не о чем?
Отец с упреком посмотрел на него:
- И ты так говоришь о "Разбойничьей истории века"? Так называет эту историю газета, а вовсе не я.
- И газета запоздала на пять часов, только чтобы дать этот материал, - сказала мама.
Крапинка оценивающе посмотрела на брата:
- Да, ты - настоящий герой, даже если сам об этом и не знаешь, и Понтус - тоже.
- Ш-ш-ш, - прошипел Расмус.
Он радовался, что кроме Понтуса и его самого никто не знает, как они стали героями, даже СП и папа ничего не знают о "Корпусе Спасения Жертв Любви" и думают, что они влезли к фон Ренкенам как раз для того, чтобы узнать, чем занимаются там Эрнст и Альфредо. Подумать только, если бы в газете было написано про "Каталог дешевой распродажи" - вряд ли бы Крапинка так радовалась.
- Ну, а теперь я хочу знать одну вещь, - решительно сказала мама. - Послушай-ка, малыш, а что, собственно говоря, ты делал в четверг ночью вне дома?
Так, этого вопроса он ждал все время! Он запихнул в рот большой кусок ветчины, чтобы, пока он его прожевывает, выиграть время и подумать.
Потом он посмотрел на маму невинными голубыми глазами:
- Ты сама сказала как-то на днях, что в такие светлые майские и июньские ночи, собственно говоря, вообще не надо спать.
Мама засмеялась.
- Но это не имеет отношения к маленьким школьникам, - сказала она.
- Ну ладно, какое нам теперь до этого дело, - сказал папа. - Мы, верно, и сами были молоды, и крались по ночам тайком вокруг вигвама своих недругов.
- Только не я, - уверила мама.
- Не-а, но зато тебе так никогда и не удалось схватить парочку похитителей серебра, - засмеялся папа.
Когда Расмус остался один и покончил с завтраком, он основательно прочитал все, что было написано в газете о нем и о Понтусе. "Страховое общество барона фон Ренкена присудит обоим мальчикам награду", - было напечатано там черным по белому.
"Елки-палки, до чего нудно, какие еще награды можно получать от Страхового общества… Может, небольшую дурацкую страховку? Спасибо, что я знаю о награде, которую обещал папа… Бесплатное мороженое во время весеннего праздника!"
Он прочитал объявление и был так счастлив, что маленький песик, жесткошерстная такса, вовсе не убежал.
- Подумать только, Глупыш! О тебе тоже написано в газете… в двух местах. Ты герой, Глупыш, ты знал об этом?
Глупыш тявкнул. Он знал, казалось, и об этом.
Затем Расмус выпрыгнул из кровати. Он тщательно умылся и совершенно противоестественно причесал волосы, ведь он обещал это Альфредо! Затем, надев рубашку и синие джинсы, вышел в кухню.
- Нет, знаешь что, - сказала мама. - В таком виде, пожалуй, на весенний праздник ты не пойдешь. Надень фланелевый костюм.
Расмус был глубоко оскорблен. Он тут умывался и причесывался, перейдя все границы благоразумия, но жертва была напрасной, этого даже не заметили, а только стали возникать с возражениями по поводу его будничной одежды.
- Если надо надевать выходной костюм, - с досадой сказал он, - я лучше останусь дома.
Мама кивнула.
- Вот как? Тогда оставайся! - сказала она.
Расмус обиженно посмотрел на нее.
- Ш-ш-ш, тогда, значит, я зря умывался?
Мама осмотрела его уши:
- По-моему, ты, в виде исключения, помылся хорошенько, верно?
- Да, даже слишком, - сказал Расмус.
Притянув его к себе, мама погладила его по мокрым, причесанным волосам.
- Как красиво ты причесан… и ты абсолютно сам до этого додумался! Ты, верно, никогда не станешь взрослым?
Нет, он не сам до этого додумался, ему это было не нужно… Это явно входило в интересы государства - как он причесан, одет и умыт; даже старые ворюги вмешивались в это дело.
- Ты видел, какая нарядная Крапинка? - спросил папа.
- Ш-ш-ш, девочка - это же совсем другое дело, - сказал Расмус.
- Разве? - спросила Крапинка.
Встав перед ним, она закружилась. На ней было что-то розово-клетчатое, и юбка так красиво колыхалась; Расмус даже признался самому себе, что Крапинка "красивая". Но ведь девчонки любят шуршать шелками. Хотя вид у нее, у Крапинки, был не веселый, ну… ни капельки!
- Выше голову, Крапинка! - сказал папа. - Как можно не радоваться, когда идешь на праздник и сам похож на цветок шиповника.
Крапинка встала перед небольшим зеркалом, висевшим у мамы на стене кухни, осмотрела свое грустное лицо и скорчила гримаску.
- Цветок шиповника с веснушками на носу, да?
С этими несчастными веснушками, которые выступали у нее на лице каждую весну, Крапинка вела нескончаемую войну.
У Расмуса тоже выступали весной веснушки, но он как-то не замечал, чтобы они ему мешали.
Да и мама тоже так думала.
- Знаешь, Крапинка, а веснушки придают только прелесть, - сказала она.
Крапинка скорчила гримаску:
- Да, веснушки всегда придают прелесть… другим.
И она пошла.
- Привет! Мне надо быть там заранее, мы будем репетировать!
- Ну как, - спросил Расмус, когда она исчезла, - можно мне надеть синие джинсы или нельзя?
Папа умоляюще посмотрел на маму:
- Он же может, верно, надеть их… как маленькую награду?
Расмус тоже умоляюще посмотрел на маму:
- Можно мне надеть их?
Мама еще раз погладила его по гладко причесанным волосам и сказала:
- В награду за честность и рвение на службе государству, он… не наденет фланелевый костюм на весенний праздник!
- Красиво, - оценил Расмус. Потом, еще немного подумав, спросил:
- А что, здесь, в доме, все решает мама?
- Нет, ты тут ошибаешься, - сказал папа, - ты тут совершенно ошибаешься! Раньше все решала мама…
- Разве теперь она больше этого не делает?
- Не-а, видишь ли, Крапинка стала такая взрослая, что у нас теперь так называемое коллегиальное правление.
Но мама только смеялась:
- Чепуха, конечно же, все решает папа. И теперь он решил, что нам пора поторапливаться.
Но тут Глупыш залаял, чтобы напомнить о своем существовании, и Расмус оживился.
- Я решаю еще один вопрос, - сказал он. - Да, и я тоже! Я решаю, что Глупыш идет с нами.
Глупыш громко залаял. "Глупыш идет с нами!" - он считал, что такие слова должны намного чаще произноситься в этом доме.
Мама наклонилась и погладила песика.
- Да, это ему, пожалуй, необходимо, - сказала она. - После всего, что он пережил… Но ты, разумеется, наденешь на него цепочку…
Глупыш залаял. "Цепочка" - это слово, наоборот, желательно вовсе упразднить.
Затем он еще сильнее залаял, потому что раздался стук в дверь и в дом вошел Понтус, веселый и краснощекий… и в синих джинсах.
Рванувшись вперед, Расмус толкнул его. Он сделал это потому, что страшно обрадовался при виде Понтуса, и еще потому, что на друге его были синие джинсы, да и сам он, Расмус, был подобающе одет, когда пришел Понтус. И потому что Глупыш был дома, и еще по многим причинам, которые он как раз сейчас вспомнить не мог.
- Ты видел, что про нас написано в газете? - оживленно спросил Понтус.
Расмус кивнул.