В отзыве ректора семинарии архимандрита Евграфа (Музалевского-Платонова) о Василии Дроздове и еще одном семинаристе, Матфее Знаменском, содержится такая характеристика: "И по прилежанию, и по остроте ума, как в других науках, так и преимущественно в поэзии, они, без сомнения, лучше всех. Отличаются особенною скромностью".
В письмах к родным Василий сообщает о своих успехах в учебе, о назначении старшим по уходу за больными в семинарской больнице. Упоминает он и о том, что к нему благоволит и оказывает особое покровительство московский митрополит Платон (Левшин), патрон семинарии. При посещении митрополита Платона "он редко видит начальника, а чаще отца, наставника".
Василий посвятил митрополиту Платону и свои юношеские стихи:
Пой в песнях великих героев, Омир!
Дела же Платона ты петь не дерзай:
Поэты наклонны и правду превысить -
А как превозвысить деянья Отца?
Но в этом отношении не было подобострастия и желания быть замеченным. Как вспоминает Н. В. Сушков, однажды ректор, устраивавший по давнему обычаю в Лавре праздник в честь именин митрополита Платона, предложил Василию и другим ученикам написать стихи на латыни. Предполагалось, что во время праздника семинаристы прочтут свои сочинения митрополиту, после чего вступят с гостями в импровизированную беседу на латыни, чтобы продемонстрировать свои знания. Стихи на латыни Василий Дроздов написал, но от публичного чтения и разговоров, к неудовольствию ректора, отказался, сказав, что это театральное представление, а он не желает быть актером…
После окончании семинарии Василий остался в ее стенах преподавать греческий и еврейский языки, через три года стал учителем поэзии, еще через два был назначен преподавателем высшего красноречия и риторики. У него был особый дар публичных выступлений и проповедей – всегда умных, ярких, запоминающихся.
Первую речь на широкую публику Василий произнес 12 января 1806 года, когда Лавра праздновала день освобождения от поляков в 1610 году. В ней прозвучали очень важные для всего его будущего служения слова: "Религия в обществе есть пружина, по ослаблении коей все действия махины приходят час от часу в больший беспорядок".
Еще через три месяца, перед Пасхой, им было произнесено пламенное "Слово в Великий Пяток", начинавшееся с восклицания: "Совершишася!
(Ин. 19: 30) – возопил Иисус на Кресте, и возопил гласом велием, дабы он услышался в небесных, земных и преисподних…"
В августе 1806 года молодой преподаватель был официально назначен проповедником при Троице-Сергиевой Лавре.
Митрополит Платон предложил Василию избрать иноческий путь, ко всему прочему открывавший дорогу к высшим церковным назначениям, но тот колебался, в письмах спрашивал совета у отца. Михаил Федорович прислал довольно уклончивый ответ: "Все зависит от способностей и склонностей каждого. Их можно знать самому." – он хотел, чтобы Василий принял самостоятельно такое важное решение.
Два года прошли в размышлениях о принятии монашества, колебаниях и внутренних борениях.
"Я похож на такого человека, который стоит в глубокую ночь на пустой дороге, не хочет ни быть на одном месте, ни подвинуться впереди и при слабом свете звезд размышляет о темноте; который, однако, желает лучше ночевать с людьми в поле, нежели в лесу один или со зверями", – пишет Василий отцу в 1882 году.
Но вот "глубокая ночь" рассеивается: Василий Дроздов подал прошение о принятии монашеского пострига, называя это "доверенностью к провидению". В письме он сообщает об этом отцу: "Батюшка! Василья скоро не будет; но вы не лишитесь сына: сына, который понимает, что Вам обязан более, нежели жизнью".
16 ноября 1808 года в Трапезной церкви Троице-Сергиевой Лавры Василий Дроздов был пострижен в монашество с именем Филарет, в честь праведного Филарета Милостивого, а еще через пять дней – рукоположен в иеродиакона. "Тот же образ жизни; те же упражнения; та же должность; то же спокойствие, кроме того, что прежде, с некоторого времени, я иногда думал: что-то будет? Что-то выйдет? А теперь и этого не думаю", – делится он с отцом своими мыслями.
В 1809 году указом Синода иеродиакон Филарет был вызван в Петербург "для усмотрения и определения его соответственно его знанию и способности". Там вскоре он был возведен в сан иеромонаха.
Н. В. Сушков так описывает разговор Филарета с московским митрополитом Платоном перед отъездом в Петербург.
"– Подай же мне прошение, что ты желаешь остаться в Московской епархии.
– Желал бы, да сказать этого не имею права.
– Как?
– Я уже подал прошение: о пострижении меня в монашество. Произнеся тогда обет послушания, отрекся я от своей воли – и теперь другого прошения подать не могу".
Санкт-Петербург встретил Филарета неласково: "Я поехал в Петербург в начале января 1809 года. В это время были сильные морозы, доходившие до 30 градусов. Дорогой я простудил ноги, так что и в поздние годы чувствовал боль в ногах…"
Митрополит Платон продолжал хлопотать, чтобы Филарета вернули в Лавру, но ничего не получалось. В письме к епископу Августину от 31 января 1809 года он пишет: "Филарета не отдают! Весьма несовестно: ибо уже что рассматривать, когда было определено его здесь оставить? Но что же делать? Терпеть? Да терпению конца нет!"
В Петербурге Филарет определен преподавателем философии и жалуется в письме к отцу: "Вы знаете, что я люблю богословию, ибо нахожу в ней утешение, но теперь должен заниматься холодной философией. Ход здешних дел весьма для меня непонятен".
В Северной столице он с интересом присматривается к новой для себя жизни, такой шумной, непохожей на его будни в Лавре, и старается идти в ногу со временем. Находит в книжных лавках нашумевшую книгу Канта "Критика чистого разума" и специально выучивает французский язык, чтобы читать популярные тогда сочинения христианского мистика и теософа Сведенборга; шьет себе новое платье и по этому поводу пишет отцу: "Я стараюсь не идти вперед, но не отстать очень далеко".
Хорошо выглядеть его обязывает и последовавшая вскоре новая должность: Филарета назначают инспектором Санкт-Петербургской духовной семинарии и ректором учрежденного при семинарии Духовного уездного училища.
Митрополит Платон просит его у Синода для занятия ректорского места в Троице-Сергиевой Лавре, но на успешного преподавателя и проповедника есть виды в Петербурге, где как раз открывалась Духовная академия.
В начале 1810 года распоряжением Синода Филарет был переведен в Духовную академию на должность бакалавра богословских наук, "поручено ему же и обучение церковной истории". "Бог успокоил меня от многих забот, из коих тягостнейшие мне приносила должность инспектора, к которой я совсем не родился. Теперь я не вижу беспорядков, не слышу ссор, не беспокоюсь доносами: около меня тишина и книги", – пишет он отцу, вспоминая бесконечные инспекционные поездки и разборы жалоб в предыдущей инспекторской должности.
Но "идиллия", которой поначалу показалась служба в академии, быстро рассеивается: Филарета здесь окружает множество недоброжелателей и завистников, которых раздражают его блестящие способности и стремительная карьера. "Жаль только, что здешние дела не всегда идут прямою дорогою; а потому на что ни положишь руку, всегда должно опасаться, чтоб не подтолкнули. Это иногда беспокоит; однако и против этого есть средство. Надобно все принимать не от людей, а от Бога, и все сделается хорошим", – сдержанно упоминает он об этом в письме к отцу.
Зато своему другу по Коломенскому духовному училищу – священнику Григорию Пономареву рисует более широкую картину: "Вообрази себе место, где более языков, нежели душ; где надежда по большей части в передних, а опасение повсюду; где множество покорных слуг, а быть доброжелателем считается неучтивым, где роскошь слишком много требует, а природа почти во всем отказывает…" (1811 год, 5 января).
2 апреля 1811 года Филарет говорил в Петербурге слово на Пасху Христову, услышав в ответ не только одни похвалы. "Он [архимандрит Леонид (Зарецкий)] позавидовал мне и первую мою проповедь на Пасху назвал одою. Но митрополиту Амвросию она понравилась, и он, припомнив, как я часто говорил проповеди в Лавре, советовал мне заниматься этим более здесь."
Завистников становится еще больше, когда 30 июня 1811 года Филарет в награду за его проповеди был пожалован от императора наперсным крестом с драгоценными камнями.
В июле того же года Филарет был возведен в сан архимандрита.
Меньше чем через год его ждало новое повышение по службе: 11 марта 1812 года он был назначен ректором Санкт-Петербургской духовной академии и профессором богословских наук.
А помимо этого, указом императора Александра I был определен настоятелем Юрьевского монастыря вблизи Новгорода.
Филарету исполнилось тридцать лет – а он уже был архимандритом, настоятелем крупного монастыря, ректором академии, профессором, имел августейшие награды.
"Филарет за свои дела и заслуги, самые обыкновенные, получил награды самые необыкновенные и самым необыкновенным образом: будучи архимандритом, получил архиерейскую панагию, украшенную бриллиантами; будучи также в сане архимандрита, получил орден Св. Владимира 2-й степени, не имев прежде никаких орденов", – напишет в своих воспоминаниях бывший семинарский учитель, филолог и профессор Петербургского университета Я. В. Толмачев, один из недоброжелателей Филарета.
Были и другие завистники, считавшие его "холодным", высокомерным, незаслуженно обласканным властями.
"Попросите мне у Бога сил или помощи в немощах и терпения… Что еще сказать Вам? Мы живем в веке превращений и нечаянностей." – напишет Филарет отцу, сообщая новость о назначении ректором.
В должности ректора Санкт-Петербургской духовной академии Филарет находился в течение семи лет. Он преподавал и сам писал учебники, вносил изменения в программу преподаваемых дисциплин, одновременно решая огромное количество организационных вопросов.
Еще в свою бытность учителем семинарии он писал отцу, что не нашел книги, которая могла бы служить классической для преподавания: "Посему я почитаю нужным уроки означенных предметов писать для студентов, так чтобы из них со временем составилось Сокращение истории и древностей церковных".
Теперь он составил для супруги императора Александра I Елизаветы Алексеевны "Изложение разности между восточною и западною Церковью", сочинение "О нравственных причинах неимоверных успехов наших в отечественной войне", введение к книгам Ветхого Завета, стараясь привести знания по церковно-библейской истории в стройную систему.
Позднее, в 1823 году, появится знаменитый труд Филарета "Христианский катехизис православной кафолической восточной греко-российской Церкви", по которой в XIX веке будет обучаться вере вся русская молодежь.
Он по-прежнему много выступает публично – все и везде хотят услышать проповеди Филарета, этого нового российского Златоуста.
О его ораторском таланте можно судить на примере речи, сказанной в день памяти Преподобного Сергия Радонежского: "Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятой Троицы?
Вошел бы я в него на всенощное бдение, когда в нем, с треском и дымом, горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свечей, и пламень их досягает до неба, и Ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной… Отворите мне дверь тесной келии, чтобы я мог вздохнуть ее воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий Преподобного Сергия, который орошен дождем слез его."
В своих вдохновенных, поэтических проповедях Филарет был вровень со своим просвещенным веком – временем Пушкина, расцвета поэзии, русской классической литературы.
Сам Филарет спокойно относился к славе первого русского проповедника: лучше бы они послушали "молчания Исаакиева, которое, без сомнения, поучительнее моего слова".
После вторжения французских войск на территорию России в июне 1812 года Филарета вызвал к себе митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Амвросий (Подобедов) и попросил: "Напиши слово, как бы воззвание к народу, для расположения его к защите отечества, помощи ему кто чем может!" Пламенное воззвание нужно было написать уже к завтрашней литургии. Филарет написал и сам произнес эту речь в Александро-Невской Лавре, где в числе его слушателей были влиятельные государственные деятели Михаил Михайлович Сперанский и Александр Николаевич
Голицын. Их одобрительный отзыв о патриотической речи дошел и до императора.
30 ноября архимандрит Филарет совершил богослужение в храме Святого Духа, домовой церкви князя А. Н. Голицына, на котором лично присутствовал император Александр I.
Прошло всего три года после прибытия в Петербург, а Филарет уже был принят в высшие круги петербургского общества. Странно было теперь вспоминать о самой первой встрече с обер-прокурором Голицыным, с которым теперь его связывала дружба и многие общие дела. Она произошла на маскараде, когда князь Голицын был наряжен в странный костюм домино и представленный ему Филарет едва ответил на поклон и поспешил отойти в сторону.
"Каким же неуклюжим дикарем показался тогда я ему!" – молвил как-то с усмешкой владыка, вспоминая о первой встрече своей с Голицыным. "Что он должен был подумать обо мне? И теперь смешно, как придет на память мое неведение светских условий, мое недоумение при взгляде на его домино, мое неловкое от него удаление. Я совсем растерялся в этом шуме и суматохе. Да и как мне было знать, что домино есть принадлежность маскарадов, о которых я не слыхивал… Смешон я был тогда в глазах членов Синода. Так я и остался чудаком" (из воспоминаний Н. В. Сушкова).
В декабре 1812 года в Санкт-Петербурге было учреждено Библейское общество. Его председателем стал обер-прокурор Святейшего синода князь А. Н. Голицын, а ректор академии Филарет – одним из деятельных участников.
В августе 1814 года Филарет был утвержден в степени доктора богословия и за свою деятельность в должности ректора и проповедника награжден орденом Святого равноапостольного Владимира II степени.
Вот каким запомнил Филарета в эти годы архимандрит Фотий (Спасский): "Филарет был украшен звездою, крестом драгоценным; росту среднего, смугл видом, власы средние темнорусые, браду долгую имел, лицем всегда светел, весел быть казался, у него были глаза острые, проницательные…" Многие современники отмечали эти живые, на редкость проницательные глаза "с глубокой печатью постоянной упорной мысли".
Филарет был небольшого роста, кто-то пишет – очень маленького, и на вид казался слабым ребенком. Но первое впечатление сразу же менялось, стоило близко увидеть его лицо, услышать голос. Во всем его облике была особая сила духа, даже величие, поражавшее всех и державшее в некотором страхе. Особенно это было видно, когда Филарет проводил богослужение в храме, и тогда от его вдохновенного, сосредоточенного лица было невозможно оторвать взгляд.
Зимой 1816 года заболел его отец. Филарет молился о его выздоровлении, но, как он потом рассказывал, "нечто неведомое" подало ему весть о том, что разлука неизбежна. Протоиерей Михаил Федорович Дроздов скончался пятидесяти шести лет от роду. "Нельзя быть без печали, но и предаваться ей не должно. Бог есть Отец всех, имеет ли кто, или не имеет Отца на земле. У Него все живы", – напишет Филарет брату в Коломну и отправит письмо со словами утешения матери.
23 июля 1817 года архимандрит Филарет был назначен викарием Санкт-Петербургской епархии с оставлением за ним должности ректора академии и управляющего Новоспасским монастырем, а в августе рукоположен в епископа Ревельского. "Пал и на меня жребий от Господа взойти на высшую степень служения в Церкви Его, о чем я и помыслить страшился, зная важность и трудность сана", – пишет он родным.
В марте 1819 года Филарет был возведен в сан архиепископа и переведен в Тверскую епархию. В течение ста дней он объехал и обозрел всю Тверскую епархию, после чего был перемещен в Ярославль и затем – уже навсегда в Москву.
"Быть Московским архиепископом и Свято-Троицкия Сергиевы Лавры Архимандритом Преосвященному Филарету Ярославскому", – начертано на резолюции рукой императора Александра I под указом от 3 июля 1821 года.
Карьера Филарета складывалась так стремительно, словно какая-то невидимая рука вела его по лестнице, переводя со ступеньки на ступеньку. В возрасте тридцати девяти лет Филарет достиг ее вершины, возглавив московскую кафедру.
14 августа 1821 года архиепископ Филарет произнес в Успенском соборе Московского Кремля слово при вступлении в управление Московской епархией. Он будет ею руководить сорок шесть лет, до самой смерти, и многие про него скажут: этот человек – прирожденный архиерей.
Внимательный к людям и строгий по отношению к себе, умеющий держать дистанцию и одновременно всем доступный, обладающий необыкновенной трудоспособностью…
Одно только перечисление совершаемых Филаретом в разных храмах богослужений, инспекционных поездок по епархии, произнесенных речей и рассмотренных прошений займет несколько больших томов. Причем под каждым документом Филарет ставил свою резолюцию только после внимательного прочтения и изучения, вникая в нюансы каждого дела. Десятки московских храмов были построены или реконструированы и освящены по его благословению.
Историк и богослов Н. П. Гиляров-Платонов написал о владыке Филарете: "Он не выражал свое время, а руководил время. Никем никогда не оспаривалось его умственное и духовное первенство и его нравственное влияние".
Филарет был убежденным монархистом и верил в священство монархии.
Императора Александра I он впервые увидел еще во время учебы в Лавре и написал отцу: "Наконец мы увидели гения России с кротким, но величественным взором, ангельскою улыбкою, провожаемого собором харит. В 7 часов накануне праздника вступил Он в Лавру – и пасмурная ночь улыбнулась".
После того как Филарет возглавил московскую кафедру, ему выпало и на деле доказать свою верность государю. Незадолго до смерти император Александр I написал манифест-завещание, по которому право престолонаследия передавалось его брату Николаю Павловичу. Средний из братьев августейшей семьи, Константин Павлович отказался от престола, заверив письмо своей подписью, но об этом было известно не всем.
Свой документ император Александр I передал в Москву в запечатанном конверте, сделав на нем надпись: "Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования Моего, а в случае Моей кончины открыть Московскому епархиальному архиерею и Московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого действия".
После смерти императора Александра Павловича 19 ноября 1825 года начались большая неразбериха и народные волнения. Во многих городах народ по неведению, не зная о завещании царя, был приведен к присяге великому князю Константину Павловичу.
