"Нужно, – писал Иссерсон, – чтобы эффект неожиданности был настолько ошеломляющим, чтобы противник был лишен материальной возможности организовать свою оборону… Иными словами, вступление в войну должно приобрести характер оглушительного подавляющего удара. <…> В тех или иных размерах о сосредоточении становится известно. Однако от угрозы войны до вступления в войну всегда остается еще шаг. Он порождает сомнение, подготовляется ли действительное военное выступление или это только угроза. И пока одна сторона остается в этом сомнении, другая, твердо решившаяся на выступление, продолжает сосредоточение, пока, наконец, на границе не оказывается развернутой огромная вооруженная сила. После этого остается только дать сигнал – и война сразу разражается в своем полном масштабе".
На совещании высшего командного состава РККА в Москве 23–31 декабря 1940 г. книга Г. С. Иссерсона была подвергнута критике, сам он понижен в звании до полковника и уволен из армии, а 10 июня 1941 г. арестован, судим и получил 10 лет лагерей.
В июне 1941 г., накануне вторжения в СССР, Иностранный отдел абвера осуществляет массированную вербовку агентов в среде армянских (партия "Дашнакцутюн"), азербайджанских ("Муссават") и грузинских ("Шамиль") политэмигрантов.
После подготовки в разведшколах Финляндии абвер-II забрасывает свыше ста эстонских эмигрантов в Прибалтику (операция "Эрна"). Две группы агентов-диверсантов в форме солдат Красной армии высаживаются на острове Хийумаа. Корабль с третьей абвер-группой вынужден уйти из территориальных вод СССР после столкновения с советскими погранкатерами в водах Финского залива. Несколькими днями позже эта диверсионно-разведывательная группа десантируется в прибрежных районах Эстонии на парашютах.
Для составления и уточнения "проскрипционных списков" советских граждан, "подлежащих уничтожению в первую очередь" (коммунистов, комиссаров, евреев), абвер забрасывает в СССР агентов из числа украинских эмигрантов.
Для координации деятельности органов разведки и контрразведки в русской кампании в июне 1941 г. при абвере создается специальный орган, получивший название "Штаб Валли".
"Несколько слов о "Штабе Валли", – вспоминал П. А. Судоплатов, – специальном органе абвера по тайной войне против СССР. Его возглавлял Баум – специалист по России в звании майора. Это показатель того, что противник, уверенный в быстрой победе, не развернул против нас центральный аппарат абвера, надеясь, что он свою работу по агентурному проникновению, насаждению у нас нового порядка совместно со службой безопасности осуществит после решения главной задачи – молниеносного разгрома Красной армии, который мыслился в основном в приграничном сражении. Недаром ведь 7 мая 1941 г. руководитель военной разведки Канарис и немецкий военный атташе в Москве, докладывая Гитлеру о соотношении сил, высказывались о предстоящей войне как о быстротечной кампании. <…>
У руководства немецкой разведки, можно сказать, произошло ослепление "молниеносной войной". Кроме того, они были уверены, что с помощью разведывательно-диверсионных акций и, опираясь на раскулаченное крестьянство в тылу нашей страны, им удастся создать "пятую колонну" наподобие той, которая успешно действовала в странах Западной Европы. В действительности же все сложилось иначе".
К началу июня 1941 г. абвер перебросил к границам Советского Союза и расположил на важнейших направлениях следующие диверсионные подразделения из состава полка "Бранденбург-800": 1-й батальон был размещен в районе Перемышля; два взвода из 1-го батальона сосредоточены в районе Сувалки; 8-я рота 2-го батальона – на северо-западной границе Восточной Пруссии; 9-я рота 3-го батальона – в составе ударной группировки группы армий "Центр"; 15-я легкая рота 4-го батальона – в районе города Рованиеми в составе армии "Норвегия".
В составе НКГБ специальное разведывательно-диверсионное подразделение, вновь названное Особой группой, начало воссоздаваться только 17 июня 1941 г. по личному распоряжению Берия. Этому предшествовала встреча Меркулова и Фитина со Сталиным. Нынешнему поколению, живущему в условиях постоянного массивного рекламно-идеологического и мыльно-сериально-картинного оболванивания, наверное, будет трудно понять позицию высшего военно-политического руководства Советского Союза в предвоенный период. Об этом времени с высоты прожитых лет беспристрастно и со знанием дела могут рассказать руководители внешней разведки СССР.
"Разведуправление Генштаба, ИНО НКВД, – вспоминает П. А. Судоплатов, – располагали важными источниками информации с выходом на руководящие круги немецкого военного командования и политического руководства, но не имели доступа к документам гитлеровского руководства. К тому же получаемая информация из кругов, близких к Гитлеру, отражала колебания в германском руководстве по вопросу принятия окончательного решения о нападении на Советский Союз. <…>
Еще в 1937 г. нашей разведкой под руководством заместителя начальника ИНО НКВД Шпигельглаза были добыты важные документальные сведения об оперативно-стратегических играх, проведенных командованием рейхсвера (позже вермахта). Этим документам суждено было сыграть значительную роль в развитии событий и изменении действий нашего руководства перед германо-советской войной. После оперативно-стратегических игр, проводившихся фон Сектом, а затем Бломбергом, появилось "завещание Секта", в котором говорилось, что Германия не сможет выиграть войну с Россией, если боевые действия затянутся на срок более двух месяцев и если в течение первого месяца войны не удастся захватить Ленинград, Киев, Москву и разгромить основные силы Красной армии, оккупировав одновременно главные центры военной промышленности и добычи сырья в Европейской части СССР.
Думаю, что итоги упомянутых оперативно-стратегических игр явились также одной из причин, побудивших Гитлера выступить в 1939 г. с инициативой заключения пакта о ненападении. <…>
Разведывательные материалы из Берлина, Рима, Токио, что подтверждают и обнародованные ныне архивные документы, регулярно докладывались правительству. Однако руководство разведки не было в курсе, что после визита Молотова в ноябре 1940 г. в Берлин начались секретные переговоры с Германией о разделе сфер влияния в мире. Таким образом, очевидная неизбежность военного столкновения вместе с тем совмещалась с вполне серьезным рассмотрением предложений Гитлера о разграничении сфер геополитических интересов Германии, Японии, Италии и СССР.
Лишь теперь мне очевидно, что зондажные беседы Молотова и Шуленбурга, посла Германии в СССР, в феврале – марте 1941 г. отражали не только попытку Гитлера ввести Сталина в заблуждение и застать его врасплох внезапной агрессией, но и колебания в немецких верхах по вопросу о войне с Советским Союзом до победы над Англией. <…>
К сожалению, наша разведка, как военная так и политическая, перехватив данные о сроках нападения и правильно определив неизбежность близкой войны, не спрогнозировала ставку гитлеровского командования на тактику блицкрига. Это была роковая ошибка, ибо ставка на блицкриг указывала на то, что немцы планировали свое нападение независимо от завершения войны с Англией. <…>
В разведданных была упущена качественная оценка немецкой тактики блицкрига. По немецким военно-стратегическим играм мы знали, что длительная война потребует дополнительных экономических ресурсов, и полагали, что если война все же начнется, то немцы прежде всего попытаются захватить Украину и богатые сырьевыми ресурсами районы для пополнения продовольственных запасов. Это была большая ошибка: военная разведка и НКВД не смогли правильно информировать Генштаб, что цель немецкой армии в Польше и Франции заключалась не в захвате территорий, а в том, чтобы сломить и уничтожить боевую мощь противника. <…>
Сегодня нам известно, что тайные консультации Гитлера, Риббентропа и Молотова о возможном соглашении стратегического характера между Германией, Японией и Советским Союзом создали у Сталина и Молотова иллюзорное представление, будто с Гитлером можно договориться. До самого последнего момента они верили, что их авторитет и военная мощь, не раз демонстрировавшаяся немецким экспертам, отсрочат войну по крайней мере на год, пока Гитлер пытается мирно уладить свои споры с Великобританией. Сталина и Молотова раздражали иные точки зрения, шедшие вразрез с их стратегическими планами по предотвращению военного конфликта. Это объясняет грубые пометки Сталина на докладе Меркулова от 17 июня 1941 г., в котором говорилось о явных признаках надвигавшейся войны".
Предоставим слово П. М. Фитину: "16 июня 1941 г. из нашей берлинской резидентуры пришло срочное сообщение о том, что Гитлер принял окончательное решение напасть на СССР 22 июня 1941 г. Эти данные тотчас были доложены в соответствующие инстанции.
Поздно ночью с 16 на 17 июня меня вызвал нарком и сказал, что в час дня его и меня приглашает к себе И. В. Сталин. Многое пришлось в ту ночь и утром 17 июня передумать. Однако была уверенность, что этот вызов связан с информацией нашей берлинской резидентуры, которую он получил. Я не сомневался в правдивости поступившего донесения, так как хорошо знал человека, сообщившего нам об этом. <…>
Несмотря на нашу осведомленность и твердое намерение отстаивать свою точку зрения на материалы, полученные Управлением, мы еще пребывали в состоянии определенной возбужденности. Это был вождь партии и страны с непререкаемым авторитетом. А ведь могло случиться и так, что Сталину что-то не понравится или в чем-то он усмотрит промах с нашей стороны, и тогда любой из нас может оказаться в весьма незавидном положении. <…>
С такими мыслями мы вместе с наркомом в час дня прибыли в приемную Сталина в Кремле. После доклада помощника о нашем приходе нас пригласили в кабинет. Сталин поздоровался кивком головы, но сесть не предложил, да и сам за все время разговора не садился. <…>
Подойдя к большому столу, который находился слева от входа и на котором стопками лежали многочисленные сообщения и докладные записки, а на одной из них сверху был наш документ, И. В. Сталин не поднимая головы сказал:
– Прочитал ваше донесение… Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?
Мы молчим. Ведь всего три дня назад – 14 июня – газеты опубликовали заявление ТАСС, в котором говорилось, что Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского Пакта о ненападении, как и Советский Союз. И. В. Сталин продолжал расхаживать по кабинету, изредка попыхивал трубкой. Наконец, остановившись перед нами, он спросил:
– Что за человек, сообщивший эти сведения?
Мы были готовы к ответу на этот вопрос, и я дал подробную характеристику нашему источнику. В частности, сказал, что он немец, близок нам идеологически, вместе с другими патриотами готов всячески содействовать борьбе с фашизмом. Работает в министерстве воздушного флота и очень осведомлен. Как только ему стал известен срок нападения Германии на Советский Союз, он вызвал на внеочередную встречу нашего разведчика, у которого состоял на связи, и передал настоящее сообщение. У нас нет оснований сомневаться в правдоподобности его информации.
После окончания моего доклада вновь наступила длительная пауза. Сталин, подойдя к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнес:
– Дезинформация! Можете быть свободны.
Мы ушли встревоженные. Многое пришлось передумать, напряженное состояние не покидало ни на минуту. А вдруг наш агент ошибся? А ведь я от имени Управления внешней разведки заверил И. В. Сталина в том, что информация не вызывает сомнений".
Продолжает рассказ П. А. Судоплатов: "В тот день, когда Фитин вернулся из Кремля, Берия, вызвав меня к себе, отдал приказ об организации особой группы из числа сотрудников разведки в его непосредственном подчинении. Она должна была осуществлять разведывательно-диверсионные акции в случае войны. В данный момент нашим первым заданием было создание ударной группы из числа опытных диверсантов, способных противостоять любой попытке использовать провокационные инциденты на границе как предлог для начала войны. Берия подчеркнул, что наша задача – не дать немецким провокаторам возможности провести акции, подобные той, что была организована против Польши в 1939 г., когда они захватили радиостанцию в Гляйвице на территории Германии. <…>
Я немедленно предложил, чтобы Эйтингон был назначен моим заместителем. Берия согласился, и в канун войны мы стали искать людей, способных составить костяк специальной группы, которую можно было бы перебрасывать по воздуху в районы конфликта на наших европейских и дальневосточных границах. Военный опыт Эйтингона был значительно больше моего, и поэтому в этом вопросе я в значительной степени полагался на его оценки – именно он выступал связующим звеном между нашей группой и военным командованием. Вместе с ним мы составляли планы уничтожения складов с горючим, снабжавших немецкие моторизованные танковые части, которые уже начали сосредоточиваться у наших границ.
20 июня 1941 г. Эйтингон сказал мне, что на него произвел неприятное впечатление разговор с генералом Павловым, командующим Белорусским военным округом. Поскольку они с Эйтингоном знали друг друга по Испании, он попросил дружеского совета у Павлова, на какие пограничные районы, по его мнению, следовало бы обратить особое внимание, где возможны провокации со стороны немцев. В ответ Павлов заявил нечто, по мнению Эйтингона, невразумительное, он, казалось, совсем ничего не понимал в вопросах координации действий различных служб в современной войне. Павлов считал, что никаких особых проблем не возникнет даже в случае, если врагу удастся в самом начале перехватить инициативу на границе, поскольку у него достаточно сил в резерве, чтобы противостоять любому крупному прорыву. Одним словом, Павлов не видел ни малейшей нужды в подрывных операциях для дезорганизации тыла войск противника".
А до нападения германской армии на СССР оставался всего лишь один день!!!
Глава 8
Горечь первых поражений
Разведывательно-боевая деятельность Особой группы при наркоме внутренних дел СССР, в последующем Управления НКВД – НКГБ СССР в 1941–1945 гг., лишь в последние десять лет стала находить достойное освещение в отечественной и зарубежной историко-публицистической литературе. В первую очередь это обусловлено тем, что до недавнего времени большинство материалов по данной теме имело грифы "особой важности" или "совершенно секретно". Даже сейчас, спустя более шести десятилетий после окончания войны часть этих материалов засекречена.
Кроме того, в силу специфики работы, связанной с особой ролью НКВД в организации партизанского движения на оккупированных фашистами советских территориях и оперативно-боевых мероприятий, проводившихся в странах Восточной Европы, эта тема по вполне понятным причинам практически до конца века находилась под жесточайшим запретом. И только в 1998 г. в своей известной книге – "Спецоперации: Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы" бессменный руководитель Особой группы при наркоме внутренних дел – IV Управления НКВД – НКГБ СССР генерал-лейтенант П. А. Судоплатов частично приоткрыл эти некогда абсолютно закрытые страницы из истории оперативно-боевой и разведывательной деятельности своих подчиненных.
К сожалению, Павел Анатольевич ушел из жизни, так и не успев рассказать многое из того, чем по праву может гордиться любой профессионал. Но сегодня за него и его боевых товарищей говорят архивы Коминтерна и специальных служб России. Сухим и бесстрастным языком совершенно секретных докладных записок, радиограмм и агентурных сообщений они поведали о многих блестящих разведывательных и диверсионных операциях, актах возмездия в отношении наиболее одиозных лиц нацистских служб и предателей, проведенных сотрудниками Особой группы.
Много лет за семью печатями хранились в спецхране многотомные дела разведывательно-диверсионных резидентур (РДР): "Братушки", "Олимп", "Весенние", "Авангард", "Арнольд", "Стар", "Горные" и десятки других. В центральном аппарате Особой группы – IV Управления НКВД – НКГБ и его разведывательно-диверсионных резидентурах против фашизма плечом к плечу с советскими разведчиками сражались болгары, испанцы, итальянцы, немцы, словаки, поляки и другие бойцы-интернационалисты. Колокол прозвонил для них 22 июня 1941 г.
Накануне вторжения в СССР абвер объявил готовность № 1 штабам "Валли-1", "Валли-2" и "Валли-3". Командиры спецподразделений фронтовой разведки групп армий "Север", "Центр" и "Юг" доложили руководству абвера о выдвижении на исходные позиции у германо-советской границы. В каждую из трех групп входили от 25 до 30 диверсантов из числа местного населения (русских, поляков, украинцев, финнов, эстонцев) под командованием офицера-немца. После заброски в глубокий тыл (от 50 до 300 километров от линии фронта) переодетые в военную форму Красной армии диверсанты абверовских подразделений фронтовой разведки в ночь с 21 на 22 июня приступили к акциям диверсий и террора.
Бранденбуржцы лейтенанта Катвица проникли на 20 километров вглубь территории СССР, захватили стратегический мост через реку Бобр (левый приток Березины) под Липском и удерживали его до подхода танко-разведывательной роты вермахта. Рота батальона "Нахтигаль" просачивается в район Радимно. Около полуночи на участке 123-й пехотной дивизии вермахта диверсанты-брандербуржцы расстреляли наряд советских пограничников, обеспечивая прорыв пограничных укреплений. На рассвете диверсионные группы абвера наносят удар в районе Августов – Гродно – Голынка – Рудавка – Сувалки и захватывают 10 стратегических мостов (Вейсеяй – Поречье – Сопоцкин – Гродно – Лунно – Мосты). Сводная рота 1-го батальона "Бранденбург-800", усиленная ротой батальона "Нахтигаль", форсирует реку Сан и захватывает плацдарм под Валавой. Спецподразделения фронтовой разведки абвера препятствуют эвакуации и уничтожению секретной документации советских военных и гражданских учреждений (Брест-Литовск).
24 июня диверсанты из "Бранденбурга-800" совершают ночное десантирование со сверхмалой высоты (50 м) между Лидой и Первомайским. Бранденбуржцы захватывают и, несмотря на жестокие потери, в течение двух суток до подхода немецких танков удерживают железнодорожный мост на линии Лида – Молодечно.
26 июня 1941 г. Финляндия объявляет войну СССР. Диверсионные подразделения "дальней разведки" проникают в советский тыл через разрывы в линиях обороны. Финские спецслужбы передают полученные разведдонесения в Берлин для систематизации и экспертизы.
28 июня диверсанты 8-й роты полка "Бранденбург-800" в красноармейской форме захватывают и производят разминирование подготовленного к взрыву отступающими советскими войсками моста через реку Даугава под Даугавпилсом. В ходе ожесточенных боев убит командир роты, обер-лейтенант Кнак, но все же рота удерживает мост до подхода передовых частей рвущейся в Латвию группы армий "Север".
30 июня 1-й батальон полка "Бранденбург-800" и усиленные роты батальона "Нахтигаль" занимают Львов и берут под контроль стратегические объекты и транспортные узлы. Оуновцы особо отличились не своими боевыми подвигами, а резней гражданского населения (украинской, польской и русской интеллигенции, евреев и коммунистов) по заранее составленным агентами абверштелле "Краков" "проскрипционным спискам". Помогали оуновцам айнзатцкоманды СД.