В апреле 1950 года Владимир Афанасьевич обратился по такому щекотливому делу к давней своей корреспондентке А. И. Груздевой, которая жила в Иванове:
"Многоуважаемая Альбина Ивановна!
Недавно я получил Ваше письмо от 12/IV с списком моих трудов, которые имеются в библиотеке Вашего факультета (А. И. Груздева училась в это время на географическом факультете Ивановского пединститута. - А. Ш.). Я пополню его вскоре несколькими оттисками рецензий последнего времени. А сегодня пишу Вам по следующему делу: в г. Иваново по ул. 12 декабря, 58, кв. 126 в общежитии проживает студентка Ивановского текстильного института 4-го курса Елена Федоровна Бондаренко. Я только что получил от нее письмо о том, что ее обокрали в общежитии и что у нее нет средств поехать на лето к своим родным в Красноярский край в Сибири. Будьте любезны сходить по указанному адресу и узнать, действительно ли там проживает такая студентка и, если она действительно нуждается, то сколько ей нужно послать денег на дорогу домой. Пользуюсь Вашим присутствием в г. Иваново для такого неприятного поручения потому, что следствием присуждения Сталинских премий нередко являются письма с просьбой о помощи, посылаемые лауреату людьми, которые никакой помощи не заслуживают, а пользуются возможностью получить деньги от доверчивых людей, которые сами, конечно, не могут проверить, правда ли то, что им пишут в письме. А бумага, как известно, все терпит, и ловкий человек может придумать все, что угодно. Я уже получил около 25 писем из разных мест… и по мере возможности проверяю, заслуживают ли авторы помощи, которую просят.
В ожидании любезного ответа.
С приветом - В. Обручев.
По получении ответа от Вас я вышлю деньги т. Бондаренко, если она этого заслуживает".
Три недели спустя Владимир Афанасьевич вновь писал в Иваново:
"Многоуважаемая Альбина Ивановна!
Я получил Ваш ответ с справкой относительно студентки Бондаренко и очень благодарю за нее. Но мне не совсем понятна Ваша оценка обращения Бондаренко за помощью ко мне как нетактичного. Ее обокрали, и она потеряла возможность уехать на лето на родину, отдохнуть и повидать своих близких. Получение мною Сталинской премии внушило ей мысль обратиться ко мне за помощью не в виде подарка, а в виде ссуды для оплаты расходов по путешествию. И я бы охотно помог ей таким образом. Но так как я ее лично не знаю, а получение премии вызывает у некоторых людей надежду на возможность поживиться и в расчете на доверчивость человека, получившего крупную сумму, выпросить себе денег, например, на наряды, на покупку чего-нибудь нужного или даже лишнего. Я получил целый ряд писем с подобными просьбами. Например, одни просят послать им денег на покупку баяна, другие на радиоприемник, третьи даже на постройку избы, на лечение, на поездку на курорт. И приходится просить у них подтверждения необходимости помощи в виде справки от домоуправления или больницы. В случае Бондаренко я воспользовался тем, что она живет в том же городе, что и Вы, и просил Вас навести справку, тем более что она студентка, как и Вы. Может быть, ей следовало обратиться в комсомольскую организацию за ссудой по случаю своего несчастия, а не ко мне? Есть ли у комсомольских организаций такая возможность помочь пострадавшим, выручить их из беды? Я охотно помогу Бондаренко в виде ссуды, которую она мне, конечно, вернет со временем. Помня свою молодость, когда я получал государственную стипендию, которая не обеспечивала всех потребностей жизни (я, например, обедал через день, а один день довольствовался вместо обеда бутылкой снятого молока), я издавна помогаю учащейся молодежи, если узнаю о ее нуждах.
Выпускные экзамены уже начались. Желаю Вам полного успеха в них.
С сердечным приветом - В. Обручев".
И, наконец, третье письмо - отрывок из него:
"…Вы любезно дали мне отзыв о ней и строго высказались, что она не заслуживает помощи, так как комсомолке это не прилично, не соответствует ее званию. И все-таки я ей послал небольшую сумму на оплату дороги; мне было жаль, что она три года уже не могла посетить своих родных, не имея на это средств…"
Бывало, конечно, что люди беззастенчиво пользовались добротой Обручева.
Некий И. М. - назовем его так - написал Владимиру Афанасьевичу первое письмо еще пионером. Потом - второе, третье, десятое… Потом, став студентом, попросил денег на покупку приемника. Вслед за этим на лечение, на поездку в Карловы Вары. А после кончины Владимира Афанасьевича пришел просить денег у родственников и очень обиделся, получив отказ:
- Владимир Афанасьевич всегда давал…
В детстве И. М. писал - я знаю, что стану известным, что стану великим… А после кончины немало сделавшего для него человека продал в архив его письма. Не отдал, а продал по сходной цене. Так они и хранятся в архиве, эти проданные письма: "Дорогой И…"
К счастью, это только исключение. Наверное, чаще все-таки уроки доброты не проходят бесследно. И три года спустя Владимир Афанасьевич с удовлетворением писал:
"Студентка из Иванова, которой я помог съездить на лето в Сибирь, писала мне и хотела вернуть деньги. В ответ я просил ее послать их одной нуждающейся на Кавказе…"
В 1950 году В. А. Обручеву была вторично присуждена Сталинская премия 1-й степени - на этот раз за труд "История геологического исследования Сибири" в пяти томах. В 1953 году он был награжден орденом Ленина за выслугу лет, а затем еще одним орденом Ленина - пятым по счету - "за выдающиеся заслуги и в связи с 90-летием".
Торжественное заседание проходило в Москве, в Институте геологических наук. Выступали академик Д. И. Щербаков, академик Д. В. Наливкин, ученики. А на дачу в Мозжинку (под Звенигородом), где все последние годы жил Обручев, приехали президент Академии наук академик Александр Николаевич Несмеянов и главный ученый секретарь Президиума академик Александр Васильевич Топчиев.
Владимир Афанасьевич редко уже выезжал в Москву - замучили бронхиты, воспаления легких, которые возникали при малейшей простуде.
"Начавшаяся после дня моего 90-летия… нагрузка меня всякими просьбами, присылками статей на отзыв, на помещение в журнале довели меня до полного переутомления, и я уже полтора месяца назад получил предложение врача прекратить умственную работу, а недавно, в конце дня, занятого с утра до вечера писанием, правая рука начала так дрожать, что я вынужден был прервать работу и три дня лежал в кровати. Как видите, я опять пишу, но вынужден теперь соблюдать большую осторожность и сильно сократить умственную работу вообще и письменную в особенности".
Однако Владимир Афанасьевич по-прежнему оставался директором Института мерзлотоведения АН СССР и по-прежнему стремился быть в курсе всех дел института.
Вспоминает Андрей Маркович Чекотилло, который долгие годы был заместителем директора и сотрудником Института мерзлотоведения:
"По своей натуре и долголетней привычке В. А. Обручев не мог оставаться без работы, без неустанного труда, который ограничивался только физической возможностью, состоянием здоровья (…). Необходимо подчеркнуть, что В. А. Обручев работал без чьей-либо помощи, у него не было ни секретаря, ни референта, и только его жена Ева Самойловна кое в чем помогала ему, но в очень ограниченных размерах. Много времени приходилось тратить на отзывы по диссертациям и разные заключения, вплоть до заключения по макету Детской энциклопедии (…). Но больше всего беспокоило Владимира Афанасьевича положение его детища - Института мерзлотоведения, носившего его имя и директором которого он был до последних дней жизни. По состоянию здоровья В. А. Обручев вынужден был переехать из Москвы на постоянное жительство на даче в академическом поселке Мозжинка… Там он принимал приезжавших по разным делам своих заместителей по Институту мерзлотоведения, ученого секретаря и других сотрудников института. Владимир Афанасьевич тяготился своей обязанностью быть директором института, не имея физической возможности уделять ему столько времени и внимания, сколько было нужно. Он не раз говорил мне начиная с 1946 года: "Ну какой я директор, если не могу бывать в институте даже на заседаниях Ученого совета?" Но его не освобождали от этой должности, и он с присущей ему добросовестностью старался выполнять свои обязанности директора института как можно лучше, насколько ему позволяло состояние здоровья…"
Из писем Владимира Афанасьевича
16.09.53 г.
"…я работаю одним правым глазом, левый уже с 1948 г. видит только свет в окне, а правый уже два года поддерживается ежедневным впрыскиванием утром и вечером йодистого калия, но последние недели все-таки так ухудшился, что газетную печать я могу читать только, добавляя лупу к очкам".
25.06.54 г.
"…соблюдая осторожность… я могу еще существовать и работать, но уже не так, как прежде, когда я ни воскресного и никакого другого отдыха не соблюдал. Но больше мешает моей работе слабость зрения; я работаю только правым глазом, который начал также сдавать, и, вероятно, вскоре понадобится операция… исход которой предсказать нельзя. Как видите из этого письма, я могу еще писать кое-как, но без операции протяну недолго".
10.10.55 г.
"…я давно уже вижу только одним правым глазом… и уже с весны я не могу разбирать им печатный шрифт. Необходима операция, но врачи при осмотре глаза находят, что сейчас еще нельзя, он все видит (пишу еще свободно), и операцию отложили до весны".
Работать в полную силу Владимир Афанасьевич уже не мог. Но на письма отвечал, как всегда, аккуратно. Особенно радовала его переписка с клубами юных геологов, юных географов, юных путешественников.
Долгие годы Обручев добивался, чтобы геологию преподавали в школах. "Геологию, - писал он, - часто называют наукой о "мертвой природе" в отличие от наук о живой природе, таких, как зоология и ботаника. Но, в сущности, эта природа вовсе не "мертва, а живет своеобразной жизнью под воздействием воздуха и воды, солнечных лучей и мороза. И внимательный наблюдатель может уловить и проследить эту жизнь, подметить ее течение и результаты. Не меньше, если не больше, чем зоология и ботаника, геология учит человека сознательно относиться к явлениям и формам окружающей природы и понимать их… Вот почему знакомство с основами геологии так необходимо".
Одно время геология действительно появилась в школьных программах, но потом ее все-таки отменили. Владимир Афанасьевич продолжал настойчиво "бороться за геологию", продолжал публиковать страстные статьи: "Геология в средней школе", "В защиту забытого предмета", "Значение геологии в школе и жизни", "Школьникам надо знать геологию", "Краеведческий музей может быть создан в каждой школе"…
Обручева радовали письма школьников, он стремился помочь каждому, кто хотел узнать побольше о жизни Земли, о своей Родине.
Рассказывает директор Яснополянского детского дома Дориан Михайлович Романов:
"В 1953 году знаменитому ученому и путешественнику академику Владимиру Афанасьевичу Обручеву исполнилось 90 лет. Географический кружок, незадолго перед тем созданный в Яснополянском детдоме № 2, решил послать поздравление юбиляру. Владимир Афанасьевич не только ответил кружковцам, но и прислал посылку с научно-популярными книгами по геологии. "Что мне хочется посоветовать вам? - писал ученый. - Создавайте свой краеведческий музей. Даже в одной небольшой комнате можно собрать коллекции, дневники, записи наблюдений, образчики местного искусства. Недавно мне рассказали о юных краеведах города Кяхты Бурят-Монгольской АССР. Каждое лето отправляются они путешествовать по родному краю. Ребята собирают образцы горных пород и минералов, ведут наблюдения за животными, собирают ботанические коллекции, изучают историю Забайкалья. Свои находки и наблюдения они передают музею, оказывая большую помощь сотрудникам музея в их научной работе. Итак, мне остается лишь пожелать вам счастливого пути и богатых находок".
Книги, присланные Владимиром Афанасьевичем - "Плутония", "Земля Санникова", "В дебрях Центральной Азии" и другие, - кружковцы читали нарасхват. На занятиях кружка мы прочитали вслух "Занимательную геологию" В. А. Обручева, "Занимательную минералогию" и "Рассказы о самоцветах" А. Е. Ферсмана и… увлеклись геологией. Ребята говорили и мечтали только о камнях…"
С клубом юных геологов Ленинградского Дворца пионеров, которым руководил Владимир Федорович Барабанов, Владимир Афанасьевич переписывался много лет.
14 мая 1950 года:
"Дорогие молодые товарищи!
Недавно я получил ваше приглашение на отчетный вечер сектора геологии вашего Общества и пригласительные билеты. Большое спасибо за приглашение! К сожалению, я приехать на ваш вечер не мог, так как по состоянию здоровья (…) выезжать даже в Москву могу очень редко и только летом! Приходится большую часть времени проводить в комнате за работой или за чтением.
Скоро начнется лето, и юные геологи отправятся на экскурсии в разные места нашей обширной Родины. Для участников экскурсий нужно некоторое снаряжение. Имеется ли таковое у вас в достаточном количестве? Я мог бы помочь вам в приобретении его, послав некоторую сумму кому-нибудь из распорядителей или казначею вашего общества. Напишите мне его имя и отчество и точный адрес, чтобы я мог вскоре выслать деньги.
С сердечным приветом и пожеланиями успеха на весенних испытаниях! В. Обручев".
29.05.50 г.
"Многоуважаемый Владимир Федорович!
Получил Ваше письмо от 25/V по вопросу об организации летней экскурсии юных геологов и могу помочь этому хорошему предприятию, послав 1000 р. на приобретение анероида, минералогических луп, полевых дневников и рюкзаков…
Меня очень тронуло намерение юных геологов поднести мне коллекцию самоцветов и камней, отшлифованных ими. Но у меня нет никаких коллекций, все, что было когда-то, попало в музеи, где коллекции доступны всем. Поэтому лучше будет, если юные геологи увезут эту коллекцию в Крым и подарят ее Дому пионеров в "Артеке" на Южном берегу, который после германского нашествия восстанавливается и будет очень рад получить такую коллекцию…"
Чуть позже Обручев шлет почтовый перевод:
"Многоуважаемый Владимир Федорович! Перевожу 1000 рублей на экскурсию юных геологов под Вашим руководством, на покупку инструментов и рюкзаков… С приветом В. Обручев".
Владимир Афанасьевич переписывался с десятками клубов - "от Кривого Рога на юге Украины до Кемерова в Кузбассе и Бердска на реке Оби". В последние годы и сыновья помогали ему в этой переписке. Все они тоже стали геологами - не могли, наверное, не стать.
Как знает читатель, еще в 1905 году Владимир Афанасьевич взял в экспедицию двух старших сыновей. Сотни километров прошли они до Джунгарии. Владимиру было тогда семнадцать, Сергею - четырнадцать лет. Можно было бы сказать, что жизненный их путь определился уже в юношеские годы. Владимир поступил на горное отделение Томского технологического института, в 1908, 1909 и 1911 годах участвовал в алтайских экспедициях Василия Васильевича Сапожникова. А Сергей за годы учебы в реальном училище еще дважды (в 1906 и в 1909 годах) работал с отцом в Пограничной Джунгарии.
Владимир Афанасьевич очень гордился первыми опубликованными работами своих сыновей - картой монгольского Алтая, которую составил Владимир, и картой Джунгарии, вычерченной Сергеем.
Но дальнейший путь в геологию был прямым только у Сергея. В 1910 году он поступил на естественное отделение физико-математического отделения Московского университета, сразу после окончания был оставлен на кафедре геологии, а затем стал сотрудником Геологического комитета.
Владимира осенью 1911 года отчислили с четвертого курса за революционную деятельность и выслали из Томска. Потом Московский коммерческий институт, потом война, революция…
Младший, Дмитрий, в 1918 году окончил гимназию, вместе с родителями уехал в Харьков, в Симферополь и, вернувшись в Москву, окончил в 1924 году университет по специальности "Зоология позвоночных".
Но и он и Владимир пришли в конце концов в геологию.
В 1921 году Владимир Владимирович занимался изучением Курской магнитной аномалии, потом работал в Институте прикладной минералогии, а начиная с 1934 года - в Совете по изучению производительных сил АН СССР. Он занимался вопросами географии полезных ископаемых и экономики горного дела и защитил диссертацию по теме "Сырьевая база черной металлургии Казахстана".
Дмитрий Владимирович стал палеонтологом, доктором наук, крупнейшим специалистом по ископаемым рыбам. Он создал советскую школу палеоихтиологов, которая по праву считается ведущей в мире, и был избран Почетным членом знаменитого Линнеевского общества, Нью-йоркской академии наук, Лондонского геологического общества и многих других.
С именем Сергея Владимировича связано открытие грандиозного хребта Черского на северо-востоке нашей страны, открытие Полюса холода северного полушария, открытие Тунгусского угленосного бассейна. Он внес большой вклад в открытие золота на Колыме, олова на Чукотке, нефти в районе Ухты. В 1953 году Сергей Владимирович был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР. Как и отец, он был блестящим "полевиком", много путешествовал. Как и отца, его считают "своим" и геологи и географы.
Все три сына Владимира Афанасьевича унаследовали фамильные способности к языкам. Сергей Владимирович, например, овладел английским, французским, немецким, итальянским, испанским, португальским, шведским, латинским, чукотским. И еще - латынью, и еще - языком эсперанто.
Унаследовали сыновья и фамильные литературные способности. Дмитрий Владимирович более 30 лет оставался редактором "Трудов Палеонтологического института". Владимир Владимирович был инициатором издания и редактором томов сочинений Г. Н. Потанина и книги В. В. Сапожникова "По Алтаю". А среди литературных работ Сергея Владимировича, кроме многочисленных книг о его путешествиях, есть и такие неожиданные, как "Анатоль Франс в халате и без", "К расшифровке десятой главы "Евгения Онегина", "Над тетрадями Лермонтова"…
Но самое главное - все три сына унаследовали лучшие фамильные черты характера - поразительную работоспособность, неизменную доброжелательность к людям.
Рассказывает уже известный читателю Дориан Михайлович Романов:
"В 1960 году мы впервые встретились с сыновьями В. А. Обручева. ("Мы" - члены Клуба юных геологов. - А. Ш.) Они пригласили нас на квартиру отца и долго рассказывали о его жизни, путешествиях и открытиях. Кабинет Владимира Афанасьевича - настоящий музей: в нем хранились вещи, привезенные им из экспедиций, подарки знаменитых ученых, семейные реликвии.
Общительный и разговорчивый Владимир Владимирович рассказал ребятам историю рода Обручевых, среди которых были сподвижники Петра I, участники войн с Наполеоном, известные военные деятели и революционеры-демократы. Главной реликвией семьи считался старинный карандаш, завернутый в бумагу с надписью "Трудолюбивый карандаш"…
Уходили мы, переполненные впечатлениями, с новыми подарками для своего геологического музея - книгами, фотографиями, журналами…