Поэтому ни о каких "откровениях" и "прозрениях" в электричке не может быть и речи – хотя для легенды это красиво.
В жизни все проще и дольше – как всегда.
Всю зиму 1981 года мы болтались по улицам, сидели и пили у Майка, сидели у Цоя или у меня и без конца слушали музыку – от The Who и The Beatles до Игги Попа и The Stranglers (на Игги Попе особенно настаивал Гребенщиков, который некоторое время был совершенно очарован его творчеством, – правда, с БГ мы общались тогда еще заочно, ходили на квартирные концерты "Аквариума", один раз – на концерт, кажется в ДК Цюрюпы, после которого поехали в гости к Файнштейну и там весело напились).
Витька начал писать песни – как-то само собой получилось – вдохновленный музыкой Болана, он написал "Песню для МБ", показал он ее позже "Друзей", но, оказывается, написана она была пораньше, и больше всего напоминала "Spaceball Ricochet" T. Rex – любимым нашим альбомом в ту пору был Slider, и Витька постоянно напевал Metal Guru.
Появилась "Восьмиклассница" – с мелодической линией слизанной у XTC, конкретно – взят кусок из песни "Ten Feet Tall". Цой той зимой гулял – иначе и не скажешь – с молодой девчонкой, которой не было и шестнадцати, – и отношения их были непорочны и чисты, а мы все посмеивались над Цоем; в конце концов он с "восьмиклассницей" расстался, а в истории осталась песня, которую теперь любят петь в подземных переходах, и я ни разу не слышал, чтобы переходные певцы и гитаристы сыграли и спели ее правильно.
Выросли "Алюминиевые огурцы", написанные под впечатлением осенней поездки в колхоз (Витька учился в ПТУ, и всех учащихся осенью отправляли в поля – помогать нерадивым колхозникам собирать чахлые урожаи).
Витька собирал огурцы – серыми осенними днями, под дождем, огурцы торчали из глинистой грязи, были серыми и холодными на ощупь – так и стали они "алюминиевыми". Эта песня вызывала несколько лет (сейчас не знаю, не слежу) оживленные беседы и обсуждения – "О чем?", "Про что?" – как всегда, находились и находятся толкователи, увидевшие и услышавшие в ней какой-то высший смысл, какой-то подтекст, хотя ничего похожего в ней никогда не было. Там был – и есть – образ "алюминиевых огурцов" на грязном колхозном поле, а все остальное – просто валяние дурака, попытки поиграть с фонетикой так, как это делал Гребенщиков. Кстати говоря, "Огурцы" – в некотором смысле – недоразумение. Написана песня была очень быстро и без особенных раздумий – в результате получился классический русский "бард-рок", или, проще говоря, "русский рок", – обожаемый массами, но ненавидимый самим Витькой – все, что было им написано кроме "Огурцов", к стилю "русский рок" не относится никаким боком, так же как и песни "Аквариума" и "Зоопарка". Однако "Огурцы" – чистая бардовщина, которой Витя постоянно пытался придать окраску настоящей музыки, – в результате ни одной внятной аранжировки этой песни до сих пор не существует. По структуре – гитарное вступление предполагает совершенно другой ход развития мелодии, но после него в куплете начинается обычный, скучный, сто раз уже сделанный другими авторами речитатив, но в припеве автор спохватывается и вспоминает о своем любимом занятии, о мелодии, и "Я сажаю алюминиевые огурцы а-а на брезентовом поле" – вполне себе достойный мелодический кусочек, после которого опять начинается скучная бардовщина. Витя крутил песню и так и сяк, в результате бросил ломать голову и пел ее на концертах "соло" – как есть, – под гитару примитивным чесом.
На нашем втором концерте в рок-клубе, когда на сцене было аж три гитариста – Цой, я и Каспарян, – Юра неожиданно для всех вдруг влепил в этот чисто русский бард-рок американское кантри-соло (Юра тогда торчал на Creedence CR), и получился уже такой винегрет, что все попытки разобраться с "Огурцами" были оставлены навсегда.
Однако народ эту песню полюбил – а чего ее не полюбить: сыграть ее может любой, хотя спеть рефрен и не каждому дано, но все поют его как бог на душу положит, а текст пропевается легко – благодаря урокам фонетики, почерпнутым Витей в песнях БГ.
Влюбленность в музыку "Битлз" сыграла свою роль – в тот период Витя написал действительно несколько шедевров, записанных на "45" и не ставших народными – просто по причине того, что певцам из подземных переходов трудно осилить гармонию красивейшей песни "Бездельник № 2" или "Дерево" – с его настоящей, сильной мелодической линией.
"Бездельник № 1" появился раньше второго и внешне выглядит попроще, хотя петь его тоже весьма сложно и из всей нашей компании с ней справлялся только Витька – а Олег Валинский предложил двухголосье в припеве, сделавшее ее по-настоящему русской – не "русскорокерской", а хорошей русской песней.
"Бездельник № 2", кстати говоря, чуть позже и "добил" "Аквариум", который в полном составе прослушивал программу группы "Гарин и Гиперболоиды" (это первое название "Кино"), они услышали здесь настоящую музыку, и решение о том, приглашать молодую группу в студию Тропилло или нет, было однозначным – "да".
Эта песня – одна из самых профессионально сделанных песен во всем наследии русскоязычной рок-музыки, кроме того, она одна из самых интересных и талантливых, здесь есть момент просветления, момент "музыки сфер" – можно называть это как угодно, но это именно то, что сделало когда-то "Битлз" группой номер один во всем мире, – волшебная гармония и неожиданная, легкая мелодика.
"Просто хочешь ты знать" – тоже не стала народной песней – и сейчас я отлично понимаю почему. И Витя это понял – чуть раньше. Но об этом печальном открытии – впереди, сейчас же – о песне. "Просто хочешь ты знать" – мажорная, классическая брит-поповая песня, а брит-поп в нашей стране не приживется никогда, несмотря на то что все отечественные музыканты из этого самого брит-попа выросли.
Под влиянием Болана была написана и "Папа, твой сын никем не хочет быть" (которая так и не была завершена), Игги Поп навеял "Асфальт" и "Мне не нравится город Москва", а собственная Витина фантазия – "Ночного грабителя холодильников", который на первых московских концертах вызвал в небольших залах вполне себе большой фурор.
Летом мы совершенно неожиданно для себя оказались в Крыму – с палаткой на берегу моря. С собой у нас было две гитары и денег ровно столько, чтобы купить обратные билеты в Ленинград. "Мы" – это Витя, я и Олег Валинский, которй уже ушел из института (ЛИИЖТ), так же как и я из ВТУЗа.
Летом Витя жил у меня, мама моя уехала в отпуск, и мы бездельничали вдвоем, питались в ближайшей столовой двойными гарнирами (8 копеек порция) и пили пиво в купчинских ларьках.
Олег предложил поехать в Крым – у него, как у работника железной дороги, была возможность купить билеты – которых для простых смертных "в сезон" просто не было, плюс были, кажется, еще какие-то скидки.
Мы, как настоящие битники, легкие на подъем, встали с моих кухонных табуреток и поехали в Крым.
Там, собственно, между питьем бесконечного сухого вина и драк с местной гопотой, и формализовалась группа, впоследствии ставшая называться "Кино".
Кстати говоря, название это Вите не нравилось, выбрано было от полной безысходности и утверждено было в качестве временного – пока не озарит что-нибудь по-настоящему интересное. Но – думать дальше было лень, и название прижилось.
На тот момент времени новая ленинградская группа в составе трио – Цой, Валинский и я – назвалась "Гарин и Гиперболоиды". Придумал название Витька, и оно всем нам ужасно нравилось. Сначала он предлагал "Ярило", но "Ярило" было отвергнуто, и Витька выложил неубиваемый козырь – "Гарин и Гиперболоиды" было совершенно западным, крутым названием, столь же диким, сколько и абсурдным, наглым и отвергающим всякие даже мысли о конкуренции со стороны других групп с унылыми названиями "Зеркало", "Россияне" или там какой-нибудь никому не понятный "Джонатан Ливингстон".
Осенью мы уже довольно плотно общались с Гребенщиковым, и однажды, на одной из коллективных пьянок у меня дома в Купчино, Борис вместе с женой Людмилой прослушал целиком весь набор Витиных песен, которые мы вдруг взяли и сыграли – на протяжении часа без перерыва.
Прослушав весь материал БГ, впал в ступор – это было заметно и со стороны, – и все, на что его хватило тогда, – это настоятельное требование немедленно вступить в рок-клуб.
Мы записались на прослушивание – без этого было никак – и пришли в назначенный день, с двумя гитарами и бонгами.
Мы еще не доиграли и половины программы, а мне уже стало ясно, что все гитарные красивости и тонкости, которые мы изобретали (поскольку музыкального образования никто из нас не имел, то нам действительно приходилось изобретать давно уже изобретенные западными музыкантами приемы и мелодические ходы), здесь никому не нужны и комиссия их просто не слышит, а фонетические находки Вити в его текстах вызывают только брезгливые гримасы.
Комиссия – имен называть не буду – тогда была ориентирована на очень своеобразное понимание рок-музыки и эталоном для них являлись, вероятно, косноязычные и примитивные строчки, выкрикиваемые Юрой Шевчуком, – кричал он так громко, что было слышно и из Уфы, и разражался таким протестом против всего вокруг, что дрожь пробирала комиссию до самых пяток. Градус протеста был столь высок, что Юра до сих пор не может остыть, хотя все вокруг поменялось и развернулось ровно на сто восемьдесят градусов, – а протест ДДТ все тот же, словно мы до сих пор находимся в прошлом веке, в 1982 году.
В общем, если бы не "Аквариум" в лице Михаила Файнштейна, входящего в комиссию по приемке новых групп, – не видать бы Вите рок-клуба никогда.
Комиссия решительно забраковала песни Цоя, особенную ненависть вызвала их "безыдейность", – и только Фан сумел уговорить людей, несущих свет рок-музыки в темные массы, принять группу в рок-клуб "условно", с "испытательным сроком" – я до сих пор не понимаю, что это означало, вероятно, на протяжении этого срока, предполагала комиссия, Цой напишет пару песен протеста и станет этим похож на "настоящего рок-музыканта".
Но, так или иначе, мы стали членами клуба и регулярно ходили на субботние собрания. Большая часть рок-клубовских зубров, в лице тех же "Зеркал" и прочих социально ориентированных рокеров, нас не то чтобы не любила, а просто за людей не считала. Впрочем, Майк и БГ тоже не были у "зубров" в фаворе, поскольку не протестовали против чего бы то ни было.
Удивительным образом значительная часть этих социально – в прошлом – ориентированных "правильных" рокеров сейчас записывает и успешно продает кавер-версии песен Цоя и дает интервью о том, как они лично общались с "великим". Но так было и будет всегда.
После процедуры приемки в клуб Цой впал в бешенство и мы мрачно напились вина в коммуналке у Майка.
Через пару дней БГ утешил Витьку, сказав, что на мудаков не надо обращать столько внимания и так уж сильно рефлексировать, – и Цой воспрял. Мы стали репетировать и готовиться к будущим (когда-нибудь они же должны были состояться?!) рок-клубовским концертам – но тут неожиданно Олег сообщил, что его забирают в армию.
Мы с Цоем остались вдвоем. У нас не было инструментов (две разбитые гитары – это все весьма условно), не было барабанщика (а что за группа без барабанщика?) и не было грамотного аранжировщика вокальных партий – с чем Олег справлялся блестяще, а современные копиисты Цоя на это просто забили и не считают нужным заморачиваться.
Однако, как и полагается битникам, мы не унывали.
Зимой наш друг Пиночет (Игорь Покровский) устроил нам пару концертов в Москве – это был наш первый самостоятельный выезд – и он был, конечно, криминальным. Обо всех выездных концертах нужно было сообщать в рок-клуб и согласовывать с его администрацией (а та, в свою очередь, согласовывала эти концерты с КГБ).
Майк уже был отлучен от выступлений в клубе за излишнюю свободу творчества – а точнее, за несколько поездок в Москву без уведомления рок-клуба. БГ находился на грани отлучения.
Мы долго думали, стоит ли нам ехать в столицу, или нужно сначала спросить разрешения в рок-клубе. Цой решил вопрос, сказав, что если БГ и Майк делают так, то мы тоже будем делать как Майк и БГ.
И мы поехали.
Концерты проходили – один – в квартире Сергея Рыженко, где мы, собственно, и ночевали, а второй – уже не помню, где именно.
Рыженко – музыкант группы "Последний Шанс", потом – "Машины Времени" и еще потом (совсем недолго) – ДДТ и "Аквариума". Вот как бросало по миру шоу-бизнеса этого талантливого скрипача и певца.
Однако в момент нашего приезда он еще играл в "Шансе", доживающем свои последние дни (ну, или годы – вялотекущая деятельность арт-группы продолжалась еще довольно долго, с серьезными перерывами); "Шанс" играл детские песенки про "Кисулю и Крысулю" и на какой-то момент нам все это понравилось, но потом, подумав, мы решили, что уж слишком сильно это напоминает интеллигентскую фигу в кармане: претензии у группы были явно серьезные и они позиционировали себя как некий авангард, то есть что-то, идущее вразрез с официальным искусством, а значит, по представлениям того времени, и с генеральной линией партии. На концерты "Шанса" собиралась порой вполне диссидентски настроенная публика, да и сами артисты декларировали полную политическую оторванность от советской действительности.
При этом продолжали петь про своих "Кисулю и Крысулю". Что-то в этом было нелепое и даже неприличное.
Но мы не вдавались тогда в такой серьезный анализ, мы просто пили с Рыженко вино, репетировали и – на следующий после приезда день дали первый концерт в его квартире.
Собралось довольно много народу – в том числе и участники группы "Последний Шанс", Артемий Троицкий, поэт Леша Дидуров, который тут же начал читать свои стихи, какие-то незнакомые нам художники, писатели, журналисты и просто околобогемная публика.
Мы очень сильно нервничали, потому что впервые в жизни играли перед публикой совершенно трезвыми.
Это сказалось.
Сыграли мы всю программу довольно чисто и легко, но уж слишком зажато, как сказали бы журналисты, мало что смыслящие в музыке, исполнительском мастерстве и искусстве вообще, – "без энергетики".
Когда я слышу от журналистов слово "энергетика", меня начинает тошнить. Я решительно не понимаю, что они имеют в виду, говоря про энергетику. Спрашивать их бесполезно, просить конкретизировать – что же это такое? – бессмысленно. Никто не ответит.
В большинстве случаев – на самом деле – "энергетика" – это когда артист точно попадает в долю или свингует и свинг (то есть сдвиг доли) получается именно таким, каким хочет артист. То есть опять-таки – попадает в долю. Вот и вся энергетика. Это и певцов касается – они тоже должны в долю попадать и петь ритмично внутри фразы – наши "русскорокеры" над этим тоже особенно не запариваются и вокалом, в общем, не занимаются. Прости, Кинчев, тебя я люблю и тебя не имею в виду, ты поешь, ты в порядке. Не касается это и БГ – у того вообще всегда все было в порядке. Не касается, кстати говоря, и отечественных поп-певцов – с ними занимаются продюсеры и объясняют им "как надо". И у них часто "как надо" получается. Другое дело, что поют они зачастую очень плохие песни, но здесь не об этом – а об "энергетике". Попадая точно в долю, артист начинает внутренне танцевать, двигаться – а уже от каждого зависит, начинает ли он прыгать или просто покачиваться, – и у зрителя складывается ощущение этой самой "энергетики". А она не в прыжках и не в поту на лбу артиста – она в музыке, она в точном попадании.
И все дела. А то накрутят шаманства, заклинаний – "энергетика", то-се…
Публика разошлась, в общей массе довольная событием: еще бы – приехали подпольные артисты из Ленинграда – это уже событие.
Тогда в очередной раз мы увидели, что музыка сама по себе очень мало кому нужна. Нужны "подпольщики" и "протестанты".
"Протестант" выйдет на сцену, и он, что называется, хоть палец покажи – публика уже будет довольна лишь тем, что палец ей показывает протестант – и не боится, собака, ведь!
Таких артистов и сейчас полным-полно, существуют они в небольших дешевых клубах, у них есть своя аудитория, которая ходит на все их "протестные концерты", и у них есть свои сайты в Интернете, где они продолжают протестовать уже на вербальном уровне.
В квартире Рыженко остались особо преданные нам слушатели – в их числе были и Троицкий и Дидуров, – и они попросили нас поиграть еще. И мы сыграли всю программу еще раз – и на этот раз получилось действительно очень круто. Витя расслабился и выдал весь свой репертуар без сука, что называется, без задоринки – и вдвоем мы прозвучали великолепно. Где-то есть запись этого, второго, концерта – хотя и запись первого, которую выпустил "Мороз", иногда сильно меня вдохновляет, хотя "Кино" я практически не слушаю, вернее, слушаю раз в два-три года – по сильной ностальгии.
После этой поездки гастроли в Москве посыпались на нас как из короба – почти каждый месяц мы катались в столицу, и эти поездки стали для нас уже привычной, хотя и скромной статьей дохода.
С наступлением весны проявился и Гребенщиков – наконец официально устроивший нам прослушивание – на квартире у Файнштейна, на Васильевском острове, – для музыкантов группы "Аквариум" и лично для Андрея Тропилло, который должен был принять решение, записывать ли никому не известную молодую группу в студии или не записывать.
Запись в студии была по тем временам совершенно немыслимой роскошью, и, конечно, на взгляд Тропилло (совершенно правильный), музыканты должны что-то из себя представлять – иначе нет смысла тратить на них драгоценное подпольное время звукозаписи.
Цой представлял из себя именно это "что-то", а наш дуэт звучал вполне прилично и необычно – и "Аквариум" вместе с Тропилло решил, что альбом "Гарина" будет записан.
Примерно тогда же Гребенщиков сказал нам, что "Гарин и Гиперболоиды" – это не современное название, что сейчас другая эпоха и Iron Butterfly, Jefferson Airplane и The Mothers Of Invention остались в прошлом.
"Название должно быть броским и хлестким, из одного слова, запоминающееся и крутое", – сказал он. Я согласился, хотя название "Аквариум" всегда казалось мне аморфным и безликим – несмотря на то, что я считаю "А" лучшей группой России и сейчас, а к названию я просто привык.
Лекция про название была нам прочитана на квартире у Гены Зайцева – легенды и "отца" ленинградских хиппи, с которым Гребенщиков приятельствовал.
Цой же над хиппи всегда иронизировал, они были не близки его артистической душе – и правильно, как выяснилось. Я с годами в движении хиппи тоже сильно разочаровался, а Цой вообще никогда их не любил и, будучи в гостях у Гены Зайцева, очень за собой следил, чтобы не ляпнуть что-нибудь неподобающее.
Мы слушали второй альбом Майка – "LV" – альбом довольно слабый, хотя несколько неплохих песен на нем все же имелись. Прослушав альбом два раза и убив кучу времени на придумывание названия, мы отправились по домам и на подходе к станции метро "Технологический институт" увидели светящуюся вывеску – "Кино. Космонавт". То есть перед нами был кинотеатр "Космонавт".
– "Кино", – сказал я. – Давай остановимся. А?
– Хреново, – ответил Витька. – Это не название.
На следующий день он позвонил и сказал – что пусть уже будет "Кино", сил никаких нет думать дальше.