К письму были приложены два редких издания "Комментариев к кодексу Юстиниана" на латинском языке, которые поступили к нам в Берлин из Центра. Я попросил адвоката В.Фогеля отправить их из Западного Берлина. В.Фогель с большой любовью смотрел на эти раритеты. Ему было жалко выпускать их из рук.
Об этих событиях уже много писалось и скоро, надеюсь, все же выйдет из печати книга Д.П.Тарасова "Товарищ Марк", в которой на основе документальных материалов об этом будет рассказано подробно.
От себя мне остается только добавить, что накануне обмена Абеля на Пауэрса у руководителя Аппарата уполномоченного КГБ СССР в ГДР генерала А.А.Крохина прошло последнее совещание. Задавалось много всяких, порой ненужных, не имеющих отношения к делу вопросов. Так бывает, когда в операцию включаются лица, ранее к ней непричастные. За дни непосредственной подготовки к операции я порядком устал (двое детей, жена на лечении в Москве, вечные наши хозяйственные заботы по дому). Чтобы успеть все сделать по службе и дома, я встал и сказал: "Все ясно. Если я завтра утром просплю, то операция по обмену пройдет благополучно". Это было дерзко, но я все-таки по-настоящему проспал. Рано утром проснулся от стука в дверь. Машина уже ждала меня внизу, в ней сидели разъяренные начальники. На место обмена я приехал невыспавшимся и небритым. Н.А.Корзников сказал тогда Д.Доновану, что "жена и дочь Абеля почти до смерти замучали меня, задергали". Все оказалось кстати. Обмен прошел хорошо. Р.И.Абель вернулся домой. Хотелось бы только заметить, что мы передали американцам Пауэрса в хорошем пальто, зимней пыжиковой шапке, физически крепким, здоровым. Абель же перешел линию обмена в каком-то серо-зеленом тюремном балахоне и маленькой кепочке, с трудом умещавшейся на его голове. В тот же день мы потратили с ним пару часов на приобретение ему необходимого гардероба в берлинских магазинах.
Скромный служащий Дривс уже был не нужен. Я распрощался в ресторане на Фридрихштрассе с адвокатами Д.Донованом и В.Фогелем.
Позднее в своих воспоминаниях адвокат Д.Донован напишет, что у родственника Абеля большие волосатые руки. Прочитав это, я долго рассматривал кисти своих рук, но ничего подобного не заметил. Видимо, для устрашения своей общественности он воспользовался приемом гиперболы.
Через сутки Абель улетел в Москву.
Я встретился с ним еще раз в конце 60-х годов в столовой нашего здания на Лубянке во время своего приезда в Центр из Китая. Он узнал меня, подошел, поблагодарил, сказал, что нам надо все же пообщаться хоть через 5 лет. Я не мог, поскольку в тот же вечер улетал.
Судьба распорядилась так, что я посетил дачу Р.И.Абеля в 1972 г., в годовщину его смерти. Дочь Р.И.Абеля Эвелин подарила мне сделанную отцом гравюру на меди "Домик в лесу". Гравюра долго висела в моем рабочем кабинете, а потом "переехала" ко мне домой и сейчас постоянно напоминает мне о нем.
Это дело оставило особый отпечаток в моей памяти. На его агентурную и оперативную реализацию ушло несколько лет интересной и напряженной работы.
11 июля 1993 г. исполнилось 90 лет со дня рождения Р.И.Абеля. Накануне, в том самом "домике в лесу", мы встретились с его дочерью Эвелин, в чьих "кузенах" мне довелось побывать в те далекие годы. Встретились в очень узком кругу только непосредственно причастные. Мне не захотелось принимать участие в "официальном мероприятии". Мне дорога память об этом разведчике как о человеке. Мы ценили друг в друге что-то свое, связывающее нас взаимно, невысказанное. Так бывает…
Арест Абеля в Нью-Йорке в известной мере сказался на нашей работе в США. Однако ФБР не смогло накрыть всю сеть. Агентура была временно выведена или законсервирована.
Однако "свято место пусто не бывает". Замена Абелю готовилась с учетом последствий его провала. На Западе наш разведчик известен из прессы как "Георгий". Нужно было тщательно все отработать и обеспечить документально. Возникла необходимость заинтересовать западных работодателей в конкретном специалисте (нелегале), создать условия для контроля за ходом его проверки, постараться, чтобы его там "ждали с нетерпением".
Один из наших сотрудников, А.Корешков, бросил идею проникнуть в находящийся под контролем спецслужб пункт специальной связи, через который проходят все служебные почтовые отправления. Мои непосредственные руководители идею подхватили, и я превратился почти на два месяца в "инспектора Клейнерта". Перед этим немецкие друзья экзаменовали меня перекрестным опросом на пригодность к очередной ролидобрых полтора часа, пока их начальник, генерал-майор Вайкерт, не сказал: "Пусть идет, выдержит".
Роль инспектора Клейнерта заставила меня вспомнить присказку одного французского полководца перед боем: "Дрожишь, скелет. Дрожишь. Ты задрожишь еще сильнее, когда узнаешь, куда я тебя поведу".
Я пошел и выдержал, завел друзей, знакомых, выполнил свою инспекторскую функцию, памятуя о том, что "страшней начальства немцев нет" (как говорили у нас в дивизионе на фронте).
Группа обеспечения операции работала в одном ритме с Западом, заинтересованным в "Георгии" как специалисте. Фирмы ждали его.
Перехватив документы проверки и направив необходимые для внедрения "Георгия" на Запад подтверждения, инспектор Клейнерт возвратился в Восточный Берлин.
Чего только не пришлось изучить, прочитать или просто понять, "делая жизнь" "Георгия" и других нелегалов. Ведь каждое слово в характеристике или рекомендации имело свое второе, понятное только "боссу" или "шефу бюро персонала", значение. Расшифровка этих терминов была весьма сложна, но необходима, чтобы обеспечить продвижение "Георгия" в нужном направлении. Вот посмотрите только, насколько изобретательны кадровики всех уровней в кодировании истинного смысла служебной характеристики.
Если в ней написано: все работы выполнял с большой прилежностью и интересом, - следует читать: он старался, но без особого рвения.
Обладает профессиональными знаниями, проявляет здоровую уверенность в себе - мало знаний, большая глотка.
Постоянно старался выполять порученную работу к удовлетворению руководства - способности средние.
Своим поведением являлся примером для окружающих - абсолютным нулем не был.
Добросовестный коллега - делал, что мог.
Прилагал все свои способности - результаты работы слабые.
Все задачи выполнял в соответствии с действующими требованиями - … но никогда не проявлял инициативы.
К порученным заданиям относился с пониманием - … но его устраивало все.
Мы ценили его старания - был карьеристом.
Старался установить хорошие отношения с шефом - был подхалимом.
Над всеми порученными заданиями работал с большим усердием-… но без всякого успеха.
Благодаря своей общительности способствовал улучшению общего климата пьяница, разбазаривал рабочее время на прибаутки.
К коллегам относился с большим уважением и чувствительностью- искал сексуальные контакты.
Руководство довольно выполнением порученной ему работы- посредственные результаты.
Руководство постоянно выражало удовлетворение выполнением порученной ему работы - на него можно положиться.
Порученную работу выполнял к полному удовлетворению руководства - хорошие результаты.
Порученную работу постоянно выполнял к полному удовлетворению руководства очень хорошие результаты.
Он покидает нас по обоюдному согласию - мы его уволили.
Он покидает нас по собственному желанию - мы ничего не имеем против.
Через несколько дней мы провожали "Георгия". На дружеской прощальной вечеринке он окрестил меня "министром документаций", оставил мне интересные книги на немецком языке, которые изучал в период подготовки. Сейчас порой их читает моя внучка.
Провожая меня в отставку, как бы напоминая о самом трудном участке работы в нелегальной разведке и о том периоде службы, друзья вручили мне "Именное свидетельство" "Союза неформалов". Я глубоко признателен им за шутку, за улыбку. Многие нелегалы, в которых мне удалось "вдохнуть жизнь иностранца", до сих пор нет-нет да вспоминают обо мне.
…"Георгий" выехал в США почти одновременно с возвращением Абеля в Центр и проработал там около 15 лет. В том месте, где он жил, его немного недолюбливали за… нацистское прошлое, хотя специалистом в своей отрасли и по внешней политике США он был первоклассным. "Георгий" возвратился домой, выполнив задание. Через некоторое время он приехал в Ленинград навестить родственников, там заболел и умер от… перитонита. Спасти его не смогли. Говорить о работе "Георгия" подробнее и сегодня еще не время. И так сказано уже много. Американские и немецкие разведчики весьма заинтересованы в том, чтобы узнать его легенду, места работы, через его связи установить, кто же это был, как смог преодолеть все преграды и стать "своим".
Все годы жизни "Георгия" в США вместе с ним была наша разведчица, из иностранных граждан. Они "жили дружной семьей", в которой было все: и любовь, и дружба, и ссоры, и размолвки, и - самое главное - кропотливая разведывательная работа. Помню, в самом начале сотрудничества она ко всему относилась скептически, с большим недоверием. После смерти "Георгия" попросила отпустить ее на отдых. Мы согласились. В конце 80-х я встретился с одним разведчиком, который оказывал ей помощь в необходимых случаях, и попросил поинтересоваться, не желает ли она вернуться к активной работе. Через некоторое время она ответила, что с удовольствием сделала бы это, но… только с "Георгием". Она отказалась, желая сохранить память о верном друге.
Возвращаясь домой, я долго думал, сидя в кресле самолета, об ее ответе. Я знал обоих около 30 лет, знал несходство их характеров и при этом глубину привязанности друг к другу, умение преодолеть себя ради интересов дела…
В беседе с американцами зимой 1992 года, я пошутил, сказав, что "Георгий" принес им большую пользу, и за это они со мной еще не рассчитались. Мы имели информацию- и только, а они с его помощью осуществили технический прорыв, достигли серьезных результатов. Поэтому было бы неплохо, если бы они увеличили на определенную сумму предоставляемый России 24-миллиардный кредит. Мои американские собеседники правильно меня поняли и через свою прессу известили свое правительство о моем предложении.
Администрация Соединеных Штатов его, к сожалению, не заметила.
…Один мой знакомый, который был в курсе этой операции, здороваясь, говорит с хитрецой: "Ннспектор Клейнерт". Как много это значит!..
Роль "инспектора Клейнерта" привела и к переменам в моей работе. Мне пришлось взять на себя выполнение ряда других оперативных функций, заняться по решению руководства и вербовкой агентуры для обеспечения деятельности нелегальной разведки.
Выполняя различные поручения, я изъездил всю страну вдоль и поперек, внимательно приглядываясь к людям, их нравам, привычкам. Впоследствии, когда я "разъезжал" по разным странам, большую пользу принесли мне рекомендации немцупутешественнику, которые я вычитал в книге "Единожды один хорошего тона" ("Einmal eins des guten Tons"), изданной в ФРГ в начале 50-х годов… Этих десяти основных правил поведения немца за границей, на мой взгляд, необходимо придерживаться каждому уважающему себя и свою нацию человеку (и русскому, и американцу, и китайцу и т. д.). Попробуйте не согласиться с ними:
1. Никогда не забывай: в Германии ты немец среди миллионов немцев. За границей ты немец, по словам и поступкам которого судят о всей нации.
2. Не скрывай, что твои родители немцы, но позаботься о том, чтобы иностранец был этим приятно удивлен.
3. Придерживаешься ты глупой точки зрения, что за границей все много хуже, чем дома, оставайся дома. Думаешь, что на чужбине все лучше, не возвращайся домой.
4. Путешествуя по чужой стране, не привлекай к себе внимания замкнутостью. Чем ты тише, тем громче о тебе говорят другие. Будь в меру общителен.
5. Одевайся так, чтобы оставаться неброским.
6. Пой только тогда, когда тебя попросят.
7. Не стремись превзойти встречного, если видишь, что он сильнее. Если же ты сильнее в чем-то, дай себя победить, чтобы завоевать надежных друзей.
8. Не забывай, что только названия достоинств и пороков могут переводиться на другие языки. Однако, что они означают, в каждой новой стране ты будешь узнавать заново.
9. То, что тебе кажется странным в чужом народе, постарайся понять. Не удается самому, разузнай у других.
10. Находясь за границей, стремись только понять или узнать, но ни в коем случае никого не поучай.
Хотелось бы очень много написать о бывших сотрудниках Министерства безопасности ГДР, с которыми меня связывают годы совместной работы на трудном участке. Нынешняя обстановка в Германии не дает мне права назвать их, как не дает права перечислить имена тех, кто помогал в конкретных делах, - просто немцев, которые, возможно, помнят и Дривса, и Клейнерта, и Драгова (под этой фамилией меня знали сотрудники МГБ ГДР). Всем им говорю спасибо за дружбу и помощь.
Хотелось бы рассказать и о встречах с обыкновенными гражданами Германии, о сложных судьбах людей разных поколений, об их отношении к России, к русским. Я не могу это сделать, так как не уверен, что не доставлю им нежелательных хлопот или осложнений.
В конце лета 1963 г. я вернулся в Москву.
В декабре 1992 г. в газете "Мы/We" была опубликована статья Б.Иванова "Барон фон Хоэнштайн дает урок маркетинга", в которой сообщалось об одной из наших операций по проникновению в БНД, завершившейся вербовкой сотрудника этой спецслужбы. (Подробнее об обстоятельствах данного дела - в главе "Нужная работа"). Подобные публикации в российской и зарубежной прессе, опрос ряда сотрудников восточногерманской разведки в БНД после прекращения существования ГДР, привлекли более серьезное внимание федеральной разведывательной службы Германии к нашей нелегальной разведке и, в частности, к моей персоне.
Через французского журналиста Мориса Хужманна, оказывавшего помощь Маркусу Вольфу в подготовке и публикации его книги во Франции, они обратились ко мне с просьбой встретиться с корреспондентами журнала "Фокус". Я согласился.
Мы встретились в июне 1994 г. у меня в фирме и проговорили несколько часов: бывшие противники в дружеской беседе. Оказывается, это возможно. Господа Йозеф Хуфельшульте и Томас Томашек вели себя с присущим немцам тактом и аккуратностью. Сотрудники американских и германских спецслужб не лишены чувства уважения к своим бывшим противникам. Сотрудников "Фокуса" интересовали вопросы, касающиеся управления нелегалами, их подготовки, моей работы в Германии, места Германии в спектре задач советской нелегальной разведки, ее взаимодействия с подразделениями спецназа КГБ, а также мое отношение к их стране. Было видно, что гости хорошо подготовились к беседе. Я сожалею, что не смог в полной мере удовлетворить их любопытства, но думаю, они понимали невозможность этого. Йозеф Хуфельшульте прислал мне из Мюнхена гранки интервью, где все было дословно изложено, а через две недели также без искажений и приписок опубликовано 4 июля 1994 года в 27-м номере журнала "Фокус".
30 лет назад я покинул Германию как разведчик; ушли из Берлина и последние официальные подразделения российской разведки, а прошлое все еще продолжает волновать БНД и БФФ ФРГ, не правда ли, Томас Томашек? Что ж, должно пройти еще лет 100–150, прежде чем раскрытие других оперативных материалов станет более или менее возможным.
Глава 4. "Пасека" (Китай)
После возвращения из Германии, несмотря на положительные результаты в работе, мне не нашлось места в центральном аппарате нелегальной разведки. Для него я был новичком. Хоть и опытным, но новичком, а таких туда брали неохотно. К тому же, тогдашнему руководству были известны мои взгляды на организацию работы и использование нелегалов, что отдельными руководителями воспринималось в 1963 г. с опаской и настороженностью.
Я не стал спорить и был направлен отделом кадров на курсы усовершенствования оперативного состава (УСО). Учеба на курсах, обилие свободного времени давали возможность проверить правильность своих взглядов, ознакомиться со взглядами на организацию и ведение разведывательной деятельности других сотрудников разведки.
Время шло, его нет-нет да разнообразили выходки нашей почты. Кто-то, наверное, незлонамеренно, шутя, стал бросать в наш почтовый ящик газету "Жэньминь жибао" на китайском языке. В семье на это не обратили внимания. Но сразу же об этом вспомнили, когда в декабре 1963 г. в кадрах разведки мне предложили прервать учебу и начать подготовку к командировке в КНР. Почему выбор пал на меня, не владеющего китайским языком, не знаю, но резкое обострение советско-китайских отношений требовало организации разведывательной работы по КНР, которую мы прекратили в октябре 1949 г., ко всему прочему, передав китайским органам безопасности свою агентуру, совершив недопустимый для любой разведки промах в угоду пожеланиям и просьбам временных союзников. Ошибочность этого шага сказывается и по сей день.
Задача передо мной была поставлена трудная. Ведь с 1949 г. китайские разведчики и контрразведчики проходили подготовку у нас, были частыми гостями на Лубянке. Мы широко распахнули им свою душу и раскрыли сокровенные секреты, но не обратили внимания на отдельные особенности действий китайской верхушки.
Дипломаты и разведчики-китаисты еще помнили, что после своего прихода к власти, во время первого парада на площади Тяньаньмынь, Мао Цзедун сказал Чжоу Эньлаю: "Ну что? Несбыточное, как видишь, с советской помощью осуществилось". На это Чжоу ответил: "Теперь бы с их помощью и удержаться." "Удержимся, но не будешь же ты считать их постоянными союзниками?" - бросил Мао.
Этот вроде бы безобидный обмен мнениями не был случайным, он отражал истинные взгляды Мао Цзедуна. Как стало известно в ходе последующих наблюдений и сбора данных, слегка оправившись после последней гражданской войны и взяв власть в свои руки, китайское руководство еще в 1952 г. развернуло глубоко законспирированную разведывательную работу по СССР, готовило пакет территориальных претензий к Советскому Союзу. Ко всему этому добавлялись острые разногласия по вопросам лидерства и задачмеждународного коммунистического движения, отягощенные еще и отношениями между главами обеих стран.
Начальник Первого Главного управления генерал А.М.Сахаровский, напутствуя меня на работу в Пекине, просил быть осторожным, терпеливым, все перепроверять, не забывать об истории Китая и его отношений с Россией, а также об особенностях психологического склада китайцев, который во многом определяет их отношение к другим странам и их поведение с иностранцами.
В конце августа 1964 г. я улетел в Пекин.
Итак, 1964–1968 гг. я провел в Китае. Пожалуй, это было наиболее критическое время в советско-китайских отношениях. Наши китаеведы и сами китайцы называли его "хорошее плохое" до мая 1966 года, и потом - "плохое-плохое" время.