Доримант:
Изволь.
(Читает.)
"Люблю говоришь а сам не пришел. Люблю так приходи сижу без гроша и очинно грустная пришли мне гинейку чтобы на представление где поют.
Завсегда к твоим услугам
Молли".
Нам известны имена куртизанок того времени, снискавших благодаря любовникам-литераторам несколько двусмысленное бессмертие - мисс Крессвелл, мисс Росс, мисс Беннет, мисс Фостер и Бетти Моррис, "работавшие" на дому в Мурфилдсе или Ветстоун-парке. Кое-кого из этих женщин упоминает в стихах и Рочестер, отмечает он и рифмованное возражение Бетти Моррис некоей "даме из большого света, обозвавшей ее наложницей Бакхерста":
Мне с мудрецом сношаться веселей,
Чем Вам, мадам, с десятком кобелей.
Возможно, именно ее и воспел Бакхерст под именем "бедовой Бесс":
Бывало, в постели она принимала
Мужлана-судью или сквайра-нахала,
Но вхожа и в ложи теперь, и в партер,
И самый пригожий при ней кавалер, -
И там, где проходит, нежна и желанна,
Сердца принимаются бить в барабаны.
Рочестер ходил к девкам вовсе не для того, чтобы утешиться, получив отказ у какой-нибудь благородной дамы. Правда, он писал Сэвилу: "Я тут серьезно поразмыслил над тем, что из трех главных занятий нашей эпохи, кои суть женщины, политика и пьянство, мы с тобой по-настоящему преуспели только в третьем", но и на первом из вышеперечисленных поприщ ему, при желании, нашлось бы чем похвастаться.
17 декабря 1677 года Сэвил писал ему:
Чуть не позабыл привести еще один аргумент в пользу твоего возвращения в Лондон: сюда прибыла труппа французских комедиантов, отправившаяся было в Голландию, но волею ветров занесенная в наши края - и теперь выступающая в Уайтхолле с таким успехом, что тысячу раз жаль того, что тебя с нами нет, особенно с оглядкой на одну пятнадцатилетнюю актрисульку, краше и милее которой свет не видывал с тех пор, как оставила сцену твоя приятельница. Нет, совершенно серьезно, она целиком и полностью в твоем вкусе, и истинным позором для англичан было бы, покинь она Альбион, сохранив усердно рекламируемую ею девственность, лишить ее каковой здесь ни у кого не хватает ума, целеустремленности или денег. Король вздыхает в безутешном отчаянии и говорит, что этот орешек не по зубам никому, кроме разве что сэра Джорджа Даунинга или лорда Ранела.
В 1679 году все тот же Сэвил в письме из Парижа упоминает о "двух шотландских графинях в точности в твоем вкусе… и в ожидании твоей светлости, поскольку, как я слышал, ни та, ни другая не готовы уступить никому, кроме тебя". В другом письме одну из этих дам называют по имени - леди Кинноул. А в 1670 году Сэвил зовет друга вернуться из Эддербери - где Рочестер провел весь январь после крестин сына, - с тем чтобы поэт обрушился с нападками на таможню, которая, заботясь, на свой лад, об общественной морали, сожгла целую партию дилдо: "Видишь, милорд, какие безобразия творятся, стоит тебе уехать. Поразмысли же над тем, достойно ли жечь дрова в деревенской печи, пока в Лондоне не остыл еще прах этих мучеников. Ведь твоя светлость - наш генерал в войне плясунов с мужланами". Стихотворение Рочестера "Синьор Дилдо", возможно, представляет собой ответ на этот вызов Сэвила:
Синьор Стоялец, он же Постоялец,
Надежный как морковь, свеча и палец,
Всегда к услугам; список же услуг
Звучит скорей как перечень заслуг.
О "плясунах", упоминаемых Сэвилом, мы кое-что знаем от Пеписа, который, поговорив 30 мая 1668 года с Гарри Киллигрю со товарищи за ужином в Нью-Эксчейндж, понял "что это за компания, которую позже начали называть плясунами; Гарри рассказал, как он и другие молодые аристократы встречались с леди Беннет и другими дамами - и танцевали голыми, и занимались всеми прочими непотребствами". Леди Беннет уже была нами упомянута как мисс Беннет, наряду с Бетти Моррис и мисс Крессвелл.
Если амурные дела Рочестера в самом низу социальной лестницы затрагивали обитательниц Ветстоун-парка, то на самом ее верху речь шла как минимум об одной королевской фаворитке. Мисс Робертс была дочерью священника, а умерла она за год до Рочестера - и практически по той же причине, - проведя последние дни под духовным руководством доктора Бернета. Она оставила короля "ради личности и любви лорда [Рочестера], ибо в любви он ее как раз и заверил. Но внимание одной-единственной женщины, пусть и самой прекрасной в мире, вскоре наскучило лорду, и он ее оставил". Так сказано "Сент-Эвремоном" - и буквально то же самое заявил сам Рочестер Бернету, который свидетельствует: "На его взгляд, усилия, предпринимаемые для того, чтобы сохранить верность женщине (абстрагируясь от уз брака и отрицая хотя бы теоретическую возможность развода), являются слишком грубым посягательством на права свободного человека".
Брошенная Рочестером, мисс Робертс без труда вернула себе благосклонность короля. Верности Карл не требовал, как, впрочем, и не сулил. Он ничего не имел против того, что был у Нелли Гвин третьим - не третьим мужчиной, естественно, а третьим мужчиной по имени Карл в длинном списке ее любовников, - и позволял леди Каслмейн наставлять ему рога с целой ротой разночинцев - от лорда Монмута до канатоходца Джейкоба Холла.
Мисс Робертс оказалась едва ли не единственной фавориткой Карла, так и не ставшей мишенью сатир Рочестера; судя по всему, и после любовного разрыва она с ним дружила. В июле 1678 года (за год до ее смерти) Сэвил, находясь на леченье в Лезер-лейн, написал Рочестеру:
Признаюсь тебе, я сам себя не узнаю, пропустив за семь месяцев через глотку невероятное количество ртути, и узнавал бы того менее, не будь рядом мисс Робертс. Да, она тоже здесь, живет в одном доме со мной, и мы то и дело наталкиваемся друг на дружку, как парочка сумасшедших в Бедламе. По сравнению с тем, через что приходится пройти ей, собственные страдания кажутся мне смехотворными. Это просто неописуемо - или, вернее, я не стану этого описывать, чтобы не лишить бедняжку удовольствия рассказать тебе все самой.
С именем Рочестера связывают и Нелли Гвин, что, безусловно, еще более примечательно. Правда, никто не оспаривает того факта, что, став королевской фавориткой, она Карлу не изменяла. Даже в сатирах Рочестера отсутствуют насмешки над ее неверностью. Да и сам тон сатир на Гвин не так резок, как в нападках на леди Каслмейн и герцогиню Портсмут; более того, в этих стихах порой проскальзывают лирические нотки:
Достойное занятье для девицы
Освободить мужчину из темницы,
В которой он ученостью томится.
Здесь, в Оксфорде, родителей она
Похоронила, бедная, одна,
Потратила кровавые гроши,
Лишь бы поминки вышли хороши,
И страстотерпец, отошедший в ночь,
Постиг во гробе: не скупится дочь.
Так знай же, дщерь достойная, тебя мы
Проводим, раскачав колокола,
Из трубок воскуряя фимиамы
И чаши осушая без числа.
Согласно многочисленным свидетельствам, Рочестер сохранил дружбу мисс Гвин, несмотря на однажды предпринятую им атаку на "всенародную подстилку". В единственном дошедшем до нас ее письме Нелли упоминает графа в числе друзей, отсутствие которых при дворе повергает ее в уныние; в 1677 году, когда мисс Гвин пришлось взять в долг, Рочестер выступил ее поручителем. Нелли, с ее добросердечием, могла пригреть на груди змею или представить королю собственную потенциальную соперницу, как это и произошло в эпизоде, с тревогой описанном Сэвилом в письме Рочестеру:
Я тут самую малость занялся шпионажем, потому что твой неизменный друг женского пола - и время от времени (особенно сейчас) и мой тоже - замешан нынче в истории, делающей ее всеобщим посмешищем и могущей однажды закончиться к нашему вящему неудовольствию. Дело заключается, если я правильно информирован, вот в чем: леди Эрве, вечно плетущая козни и постоянно готовая пополнить их список какой-нибудь новою, в поте лица своего трудится над тем, чтобы ввести в игру мисс Дженни Миддлтон. Нечего и говорить тебе, каким опасным может быть появление новой курочки в старом курятнике; хорошо хоть у ее светлости практически нет доступа к нашему Карлушке Великому. Поэтому она заманивает бедняжку Нелли по два-три раза в неделю на ужин к Ч[иффинчу], куда прибывает и сама со своей протеже; так что глупышка Нелли, сама того не ведая, сводит короля с Дженни, о чем леди Эрве громким шепотом и докладывает каждому встречному и поперечному у бедной мисс Гвин за спиной. Этот подвох разоблачила бы любая, но только не Нелли с ее головокружением от успехов и упорным нежеланием поверить в то, что друг может оказаться врагом. Вот я и решил поставить тебя в известность, потому что, хоть и водимся мы с твоей светлостью при дворе с совершенно разными людишками, дружба наша заставляет меня смотреть в оба, замечая любой случай, который может затронуть кого-нибудь из твоих друзей, как сейчас и происходит с Нелли. Нелли, с которой ты так дружишь и которая так великодушно и милосердно беседует со мной в моем нынешнем жалком состоянии.
Но адресатом этого письма был больной человек, ожесточившийся и против мира, и против собственного прошлого. Пусть он дружил с Нелли Гвин, пусть, по мнению иных, был ее любовником, но его ответ на сообщение о грозящей ей опасности проникнут невероятным цинизмом:
Я неизменно советовал даме, за которую ты вступаешься, одно и то же: Ни в чем не бери примера со своих соперниц, живи в мире со всем миром, будь поласковее с королем и даже не думай науськивать его на кого-нибудь, да и вообще не буди в нем сильных чувств, это ни за что не пойдет тебе на пользу, отвечай согласием на малейшие любовные порывы с его стороны и не будь дурой - не строй из себя ревнивицу; напротив, рукой, телом, душой, сердцем, умом и всеми прочими прелестями, которыми ты обладаешь, старайся доставить ему максимальное удовольствие, исполняя при этом малейшую его прихоть; что же касается новых увлечений, то у палки два конца, и на каком из них окажешься ты, еще не известно; будь не промах и сама, порой это помогает. Так что, сам видишь, мои советы изрядно расходятся с твоими, а уж хороший я сводник или нет, судить не мне. Некоторые дали бы ей другой совет - исполать.
В этих строках с их горьким заключительным аккордом можно усмотреть следы трагического и, не исключено, постыдного отречения, а восклицание "хороший ли я сводник или нет, судить не мне" уместно сопоставить с созданной примерно в те же дни Рочестеровой переделкой "Императора Валентиниана" Джона Флетчера, а именно с теми стихами, в которых император требует от своих клевретов заманить к нему на ложе Луцину:
У жен спросите, как себя вести,
Чтобы с ума красавицу свести;
Назначьте цену - и пустите в торг
Обман, угрозы, просьбы и восторг;
Солгите, наконец, что я влюблен,
Что потерял покой, утратил сон,
Что вознесу ее превыше всех, -
И вас вознагражу я за успех!
И все же реальные доказательства того, что у Нелли Гвин была хотя бы мимолетная интрижка с Рочестером, отсутствуют. В лондонском Музее Виктории и Альберта хранится памфлет, озаглавленный "Поэтическое послание графа Рочестера Нелли Гвин". Опубликованный анонимным издателем в середине XVIII века, он, как утверждается, скопирован с трехтомного рукописного собрания сочинений Рочестера, преподнесенного Карлом II французскому королю. Первый стих гласит: "Мой ангел, Нелли, Вам пятнадцать лет"; в дальнейшем же, соперничая в непристойности разве что с еще более примечательным "Содомом", автор "Послания…" детально расписывает прелести Нелли Гвин и воспевает свою (якобы имевшую место) интимную близость с нею. Если это стихотворение и впрямь принадлежит перу Рочестера, то можно не сомневаться в том, что актриса хотя бы однажды побывала в его объятьях, но как раз доказательства подлинности "Послания…" отсутствуют. Чисто стилистически его нельзя счесть недостойным пера нашего героя, да и (с оглядкой на шарлатана Александра Бендо) необходимо упомянуть о наличии у автора стихотворения определенной учености (в том числе в области химии) и несомненного глубинного знания тайн тогдашней женской косметики.
Нелли Гвин читает английский эпилог к "Мнимому больному":
Мы благородней всех, докажем это людям / Тем, что любить всех преданнее будем
Что же касается других косвенных доказательств этой связи, то надо упомянуть об одном стихотворении, включенном писателем-порнографом Александром Смитом (именовавшим себя капитаном Смитом) в его книгу о дворцовых скандалах. Речь идет о "Школе Венеры", которую сам Смит приписывает Этериджу; в стихотворении есть строка, возможно, и породившая соответствующий слух. Тема заявлена уже в начальном трехстишии:
Жизнь акробатки Нелли,
И все прыжки в постели
До гроба с колыбели.
Один из эпизодов в "жизни акробатки Нелли" (после того как актер Чарлз Харт передал ее с рук на руки лорду Бакхерсту) описывается так:
Попав у Бакхерста в немилость,
В отчаянный загул пустилась:
Имел ее и стар, и мал,
И Вилмот-умница лизал.
Подобные наветы и имел в виду Рочестер, написав с заведомой иронией:
Бедняжка натерпелась и на сцене,
Где черные пред ней метались тени,
И тщетно добивался девства Харт,
И тоже тщетно Бакхерст, весь - азарт.
Да, тщетно! Ведь она была невинна
Как мой язык, как ваша половина, -
И хоть клевещет: "Спал я с ней!" весь двор,
Невинной остается до сих пор.
В "Воспоминаниях Нелли Гвин", переизданных в наши дни репринтным способом, утверждается: "Вот уж лорд Рочестер не был влюблен в меня ни в коем случае. Его страстью была мисс Барри, а до нее мисс Бутель, тогда как мисс Гвин всего лишь играла на сцене". О мисс Бутель нам почти ничего не известно. Блистала она вроде бы во второстепенных ролях, хотя сыграла и Клеопатру в пьесе "Всё за любовь", и - по контрасту - святую Екатерину в "Любви тирана".
Изо всех этих женщин ни одна не оставила в жизни Рочестера столь отчетливого следа, как мисс Барри. Считается, что "он никогда никого не любил так преданно, как мисс Барри", - и этот вывод делают на основе дошедших до нас писем, в которых его любовь можно проследить по этапам страсти, нежности, ревности и разочарования. Совершенно очаровательная в общении, мисс Барри не была писаной красавицей, однако лицо ее было выразительно, а манеры изящны. Она утверждала, что доводится дочерью полковнику Роберту Барри (впоследствии адвокату); согласно одному из источников, она была рекомендована в театр одной из своих приятельниц, некоей леди Дэйвенант. Дебютировав на подмостках в 1674 году, Элизабет Барри не снискала лавров, и коллеги по ремеслу усомнились в том, что из нее может получиться мало-мальски удовлетворительная актриса. Именно тут, как утверждают, и появился Рочестер, предложивший пари, согласно которому он обязался превратить ее за полгода в одну из ведущих исполнительниц в труппе театра Дорсет-Гарден. Он увез ее в деревню и принялся обучать тому, как для достижения этой цели воспользоваться мелодичностью голоса, данной ей от природы.
Мисс Барри была на редкость сообразительна и восприимчива, но слух у нее отсутствовал, улавливать подсказанную ей мелодию она не могла и тут же принималась фальшивить; что, впрочем, случается на сцене с большинством дебютантов. Чтобы избавить ее от этого недостатка, лорд Рочестер велел ей тщательно вникать в смысл каждого произносимого ею слова, он научил ее не просто петь и декламировать, но выражать голосом обуревающие персонаж чувства, научил подчинять всю себя образу, заданному ролью. Рассказывают, что ради этого он не только наставлял ее лично, но и принуждал репетировать каждую роль, стоя на подмостках, не менее тридцати раз; причем не менее двенадцати раз - в сценическом костюме.
Пари он выиграл. В 1675 году Рочестер начал интересоваться поэтом Томасом Отуэем. Именно по рекомендации Рочестера в Дорсет-Гардене была поставлена первая пьеса Отуэя "Алкивиад", причем одну из ролей дали мисс Барри. Это была незначительная роль Драиллы, однако мисс Барри удалось в ней блеснуть. Добиться роли для своей возлюбленной означало сделать ее предметом вожделения для толпы; любой, у кого водились деньги, не видел в этом ничего зазорного. Сами расходы, на которые пришлось пойти Рочестеру, свидетельствовали о силе его желания; это был начальный период любви, в полной мере раскрывшейся позже, когда любовь и желание самой мисс Барри уже не были столь однозначны.
Конечно, Рочестер тут же объявил раздоры и ревность приметами подлинной любви:
Священна ревность, ибо в ней
Заветный эталон
Того, что нет любви сильней
И что любовь не сон.
И высмеял собственные подозрения с неприкрытой нежностью к их объекту:
Мадам, теперь, любя Вас, я, как мне кажется, имею право и на ревность; Ваша соседка, придя прошлым вечером, держалась сущей шпионкой, каждое ее слово, каждый взгляд свидетельствовали о том, что она участвует в посягательстве на Вашу любовь или Ваше постоянство. Да будет ее приход лишним доказательством того, сколь напрасны мои страхи; во всяком случае, именно на это я и надеюсь. Да не разделит ни один мужчина вкушаемого мною неземного блаженства без того, чтобы я проклял его; если же доведется ему испытать нечто сходное при одной мысли о Вас, до Вас не дотронувшись, я буду счастлив, хотя он не заслуживает и этого. И все же мой жребий куда незавиднее, потому что тот, кто вкусит Вас, сподобится столь священной силы, что с легкостью отведет и проклятия, насылаемые мною на его голову.