- Я не могу осудить тебя за это, мой двойник Стефан Мерула. Скорей я могу тебе позавидовать. Ты более свободен в своих желаниях, чем я. Тебя никто не осудит за твое увлечение, а мне этого нельзя, хоть я и питаю к этому интерес. Я должен тебе признаться, что с малых лет у меня было стремление кому-то подражать, повторить чьи-то жесты, вдруг преобразиться. Но меня всегда останавливали. Во мне заглушали эту потребность. К тому же я был так безмерно занят науками и поэзией, что у меня не оставалось свободной минуты. Посуди сам: я сын прославленного ученого Манилия Тегета, который жаждет свои знания передать мне в наследство. Но мой благородный отец нередко забывает, что его знании накоплены долгими годами. А мне всего девятнадцать лет… Как же я могу вместить все это в мою еще совсем глупую голову?..
- Удивительное совпадение! Мне тоже девятнадцать!.. Могущество богов непостижимо!
Они еще долго стояли среди беломраморных колонн форума и уже не обращали внимания на веселый праздник пекарей, на музыку, на пляски юных танцоров и на прыжки привлеченных толпой акробатов. Двое юношей не переставали делать открытия, столь загадочные и таинственные, что у каждого голова шла кругом от изумления. Они не так долго были знакомы, но уже многое узнали друг о друге. И все это было откровением, потому что удивительно совпадали их вкусы, наклонности и интересы. И хотя они были совершенно разными, потому что знания, полученные Антонием от отца-философа, и знания, полученные Стефаном от бывшего раба, были различны, очень многое сближало их. Они были разными, но их роднило врожденное чувство благородства, сходные вкусы и общность интересов, несмотря на то что различными были возможности каждого проявлять свои интересы. Если Стефану было можно проявить свое творческое начало, подражая уличным артистам - мимам, то Антонию можно было выразить себя в разумных философских рассуждениях, которые он вел с отцом и друзьями отца, людьми образованными и учеными. К тому же Антоний писал стихи. К поэзии он обратился рано. Еще тогда, когда впервые написал сочинение, порученное ему взыскательным учителем философом Тегетом.
- Наше сходство в какой-то мере роднит нас, не правда ли? - спросил Антоний Стефана. - Надо нам еще повстречаться с тобой и поговорить о многом. Если ты ближайшие несколько дней потратишь на свои дела, связанные с продажей зерна, то в начале следующей недели ты будешь уже свободен. Не правда ли? Встретимся здесь, на форуме, у этих колонн.
- Обязательно встретимся! - воскликнул Стефан и, прижав обе руки к груди, низко склонился перед Антонием. - Я буду очень рад.
Стефан долго еще стоял у колонн форума. Не обращая внимания на праздник пекарей, он думал об удивительной встрече. Как ни старался, он не смог объяснить себе происшедшего иначе, как каким-то колдовством. Но от кого исходило это колдовство? Какое божество сделало их сходными и столкнуло в тот единственный день, когда он очутился в Помпеях и так случайно был увлечен народным празднеством? Об этом следует хорошо подумать. А пока надо, не теряя времени, отправиться к Юлию Полибию - будущему эдилу. Дельный эдил. Он уже сейчас, заранее, позаботился о запасах зерна для пекарей, хочет оправдать доверие помпейцев.
Отправляясь в Помпеи с грузом зерна, Стефан Мерула и представления не имел о том, как горячо заинтересованы в быстром выполнении этого дела такие важные личности, как эдилы. Сидя в своем поместье и помогая отцу на винограднике, Стефан не мог знать, как тесно переплетаются интересы богатых людей, владеющих пашнями, с интересами ремесленников, рабов и эдилов в Помпеях. Он только знал о том, что зерно должно быть доставлено по назначению, что следует получить столько-то денег и по поручению матери надо посмотреть устройство самой хорошей пекарни, чтобы потом сделать такую же пекарню в маленьком городишке, недалеко от поместья.
Вольноотпущенник Мерула, еще будучи рабом и помощником управляющего в этом имении, лелеял мечту когда-нибудь, когда он уже откупится и будет свободным, стать хорошим пекарем. Он считал это дело благородным, потому что без хлеба не может прожить ни бедный, ни богатый, ни хозяин поместья, ни раб, и руки, создающие хлеб, благословенны.
"Твоя судьба будет более счастливой, - говорил отец Стефану. - Мне удалось выкупить тебя, пока ты еще молод, когда впереди много сил и желания твои могут исполниться, если ты будешь хорошо трудиться и не будешь предаваться лени, твои мечты сбудутся. Будь внимателен, сынок, не бегай за мимами, не трать времени попусту. Побывай у самых лучших пекарей Помпеи, у тех, кто уже прославлен своим богатством. Я знаю, там есть среди них вольноотпущенники, которые собственными руками создали свое благополучие. Тяжким трудом они заработали деньги на выкуп, а когда стали свободными, честным и благородным трудом приобрели свое богатство. II мы, сынок, пойдем тем же путем. Посмотри внимательно, как сделаны печи, чтобы нам сделать самую хорошую печь…"
"А есть ли у тебя деньги для этого, отец? Сколько нужно этих денег? Скоро ли ты их наберешь?"
"Пока еще нет этих денег, сынок. Пока еще не выплачены долги. Уже год, как мы свободны, а долг еще висит надо мной.
Однако я надеюсь и долг выплатить, и собрать две тысячи сестерций, которые нужны первое время на обзаведение хозяйством пекаря. Мы начнем с малого. Ведь у нас с тобой крепкие руки, не правда ли?"
Об этом разговоре Стефан вспомнил сейчас, когда расстался с Антонием, который был так бесподобно похож на него и который, по всей видимости, был очень богат и очень знатен. Из какой тонкой белоснежной шерсти была сделана его тога! Как красива была Эта серебристая шерстяная накидка!.. А какой дорогой перстень у него на указательном пальце!.. Впрочем, он сам сказал, что живет в богатом поместье на окраине Помпей. Однако при такой знатности такая простота в обращении кажется неправдоподобной. Никогда в жизни Стефан не встречал человека столь богатого, знатного и столь простого. И хоть отец, Мерула, восхищается благородством своего хозяина, и хоть он считает его добрейшим за то, что тот принял от него выкуп и предложил управлять имением, в котором отец двадцать лет был рабом, все равно невозможно сравнить благородство хозяина и благородство Антония. Тут сразу видно, что Антоний - человек необыкновенный. Хотелось бы посмотреть на его отца… Какой он из себя?..
Весь остаток дня Стефан провел в заботах о порученном ему деле. Он больше не отвлекался. Он даже не остановился, когда прошел мимо акробатов, которые показывали свое представление недалеко от гладиаторской школы. Он точно выполнял все, что ему было поручено отцом. Последил за тем, чтобы быстро разгрузили поклажу, чтобы сдали зерно в хранилище, чтобы накормили ослов. А когда все это было сделано, Евтих тщательно все записал на вощеных дощечках и очень ловко подсчитал, сколько нужно получить денег от пекарей, сколько нужно уплатить в харчевню и на постоялый двор, где остановились на ночлег.
Старый отпущенник Евтих был удивительно ловок в счете, он умел в уме производить такие вычисления, что иному не сделать этого на пяти вощеных дощечках. Мерула знал, кому доверить деньги хозяина. Посылая Евтиха с ценным грузом и дав ему в помощники своего сына, он мог считать, что сам отправился в это трудное путешествие. А Потин Мерула очень хотел, чтобы зерно прибыло вовремя. Он хотел, чтобы хозяин поместья был доволен и дал бы ему обещанное вознаграждение. Ему нравились обязанности управляющего, но все же мечта о собственном доме и пекарне не оставляла его. Потин Мерула был уверен, что замысел его осуществится. Да и как было не верить, если осуществилось самое главное - он откупился, он свободен и сын его, Стефан Мерула, уже никогда не узнает горьких дней рабства.
II
ОТЕЦ АНТОНИЯ
"Антоний, ты будешь философом…" Так говорил сыну известный римский философ Манилий Тегет, который не перестал считаться римским философом, хотя последние восемнадцать лет безвыездно жил в Помпеях. Труды Манилия Тегета были общеизвестны и снискали ему славу почтенного ученого, человека мыслящего и в высшей степени благородного. Его друзья нередко восхищались беседами, которые всегда украшали праздничный обед и были главной приманкой для молодых поклонников Тегета.
Одни любили его рассуждения о Платоне и Аристотеле, другие ценили его высказывания об Эпикуре. А вот Антоний с удовольствием приходил на беседы, посвященные его любимому поэту и ученому Титу Лукрецию Кару.
В свое время Манилий Тегет много и часто читал сыну отрывки из знаменитой поэмы Лукреция "О природе вещей". Бывало, сын говорил о том, что ему скучно и неинтересно, а отец с величайшим терпением объяснял ему отдельные фразы, перечитывал страницы, снова объяснял и так постепенно заставил Антония вникнуть в сущность учения великого поэта.
Антоний долгое время не понимал значения философских рассуждений Лукреция. Его больше увлекали поэтические достоинства его произведений.
Но прошло время, Антоний повзрослел, и ему стали дороги не только поэтические образы, но и размышления ученого. Антонию нравились рассуждения поэта о гармонии и единстве в природа Он помнил строки трудные, но удивительно верные:
…Силе нельзя никакой нарушить вещей совокупность,
Ибо и нет ничего, куда из вселенной могла бы
Скрыться материи часть и откуда внезапно вломиться
Новая сила могла б во вселенную, сделать иною
Всю природу вещей и расстроить порядок движений…
То, что доселе всегда рождалось, то будет рождаться
В тех же условиях, и жить, и расти постоянно, и крепнуть.
Столько, сколько кому суждено по законам природы…
Антоний был потрясен своим открытием, когда, начитавшись Лукреция, вдруг понял, сколь велика сила человеческого мышления, которое в состоянии проникнуть в тайны природы. Антоний читал описания того, как рождались миры, как наступала смерть и разрушение космических тел и как рождались новые миры… Все это было так грандиозно, так удивительно, так малопонятно и в то же время пленительно, что Антоний не переставал думать об Этом и нередко обращался к отцу с такими вопросами, на которые старый философ с трудом давал ответы.
Манилий Тегет много заботился о том, чтобы сын получил хорошее образование и был его достойным преемником. С тех пор как Антоний впервые взял в руки вощеную дощечку и стиль, отец не переставал напоминать ему о том, что он, Антоний, его единственный сын, будет знаменитым философом и продолжит почетное дело, начатое отцом задолго до рождения Антония.
Унаследовав большое поместье, которое давало семье Тегета полное обеспечение, Манилий Тегет почти не занимался хозяйством. Он целиком положился на своего вилика Манилия Квинта, хотя и затруднялся сам себе ответить на вопрос: так ли честен этот вилик, как аккуратен в записях, или только аккуратен, а честен лишь на словах. Мать Антония не раз сетовала на беспечность мужа, который не удосуживался собирать взносы от должников в первые дни календ.
Календы наступали в тот вечер, когда впервые показывался бледный серп луны и глашатай на улицах громко оповещал о том, что наступили календы, словно люди сами не видели молодого, только что народившегося серпа. Но кричал глашатай главным образом для должников, чтобы те не забыли и позаботились скорее сделать взнос. Не всегда находились честные должники. И не каждый из них торопился со взносом. Но должники Тегета знали, что вилик Квинт любым способом заставит их уплатить. Они только не знали, делает ли записи в свой толстый календариум грозный вилик, или часть этих взносов попадает в его бездонный мешок.
Если бы Манилий Тегет пожелал, он бы всегда мог проверить правильность записей. Но он очень редко делал это: он жалел время. Старый философ считал кощунством тратить время на хозяйственные дела. Он нередко говорил о том, что жизнь слишком коротка, чтобы безрассудно тратить свои дни. Манилий Тегет писал свои философские сочинения каждый день, неустанно, сразу же после завтрака, когда в благоухающем цветами перистиле было необыкновенно прохладно и приятно.
Струи воды, бившие из маленьких мраморных фонтанов, осыпали каплями дамасские розы, мальвы, ирисы и маргаритки. Удобное деревянное ложе, устроенное в тени виноградных лоз, под шатром сиреневых глициний, было покрыто очень мягким шерстяным тюфяком и пестрым ковром. На продолговатом мраморном столике с резными ножками обычно лежали вощеные дощечки, костяные и железные палочки для письма и толстые свитки книг. Их было много в богатой библиотеке Тегета. Ученый создавал ее долго, не жалея средств, и теперь его комната была набита драгоценными свитками. Их было так много, что уже стало тесно хозяину, и потому в жаркие дни он занимался в своем любимом перистиле.
Среди ученых города много говорили о знаменитой библиотеке Тегета. Рассказывали о том, как он купил за большие деньги рабов-переписчиков, которые будто бы трудились от рассвета до заката, переписывая труды римских и греческих философов, поэтов и трагиков. Вот почему рядом с книгами Платона и Аристотеля можно было найти произведения знаменитых поэтов. Они-то и привлекали внимание Антония, он читал на память стихи Горация, Овидия, Вергилия. Юношу привлекали и драматические произведения, которые ставились в театрах Рима.
Библиотека Манилия Тегета славилась в Помпеях не только книгами, но и превосходными скульптурами знаменитых учёных. Прекрасная голова Сократа была сделана искусным римским ваятелем, вольноотпущенником из греков. Голова Эпикура была изваяна рабом-сирийцем, которому дали бронзовый медальон знаменитого во всем мире мудреца и велели перенести его портрет в мрамор.
Старый раб-сириец Элий Сир был куплен в подарок Антонию в день его совершеннолетия. В этот день, когда Антонию исполнилось шестнадцать лет, был устроен большой семейный праздник.
Рано утром Антоний снял перед алтарем богов - покровителей дома Тегета - свою детскую тогу, окаймленную пурпурной полосой, и облекся в мужскую белую тогу. Затем был праздничный обед, и отец в присутствии гостей и Антония прочел свои любимые строки из Горация:
Есть кувшин вина у меня, Филлида.
Десять лет храню альбанин душистый.
Есть и сельдерей для венков, разросся плющ в изобилье.
Кудри им обвей, ослепишь красою.
В доме у меня серебро смеется.
Лаврами алтарь оплетен и алчет крови ягненка.
Полон двор людей, суета, хлопочут.
И снуют туда и сюда подростки,
Девушки. Огня языки завились клубами дыма.
Когда родители и гости проводили Антония на форум, там его занесли в списки граждан Помпей, и все близкие поздравляли его.
Вернувшись домой, отец позвал Элия Сира и сказал Антонию, что отныне этот раб-ваятель станет его собственностью и, следовательно, будет выполнять те работы, которые пожелает сын.
Первая работа, которую Антоний поручил Элию Сиру - скульптура любимого поэта Лукреция Кара, - должна была быть сделана из отличного куска белого мрамора. Антоний сам достал у друзей отца портрет Лукреция. А потом он много дней проводил рядом с рабом Элием Сиром, с любопытством наблюдая, как оживает холодный мрамор и как возникает облик красивого, умного и жизнерадостного человека, с правильными чертами, с орлиным носом и очень благородным выражением лица.
- Ты с любовью делаешь свою работу, - заметил как-то Антоний, когда в куске белого мрамора уже обозначились черты знаменитого человека. - Я уверен, что отец вознаградит тебя по заслугам…
- Знаешь, мой юный господин, - отвечал с горькой усмешкой ваятель, - я отлично помню изречение одного мудрого человека, моего соотечественника. Он говорил: "Жди от другого того, что ты другому сделал". Поверь, мой господин, я всегда жду с великим терпением. Но жду напрасно. Свидетель тому - моя несчастная жизнь.
- Но ведь ты занимаешься любимым делом, - возразил Антоний, - разве в этом нет радости?
- Есть, мой юный господин. Я люблю свое занятие и предан ему. Но это все, что я имею. Перед тобой нищий раб. Разве этим мало сказано?
- Настанет день, и ты откупишься, Элий Сир. Я уверен. Кстати, скажи мне, кем был тот мудрый человек? Назови его имя.
- Это был Публий Сир. Родом из Сирии. Он долгое время был рабом в Риме. Но он был счастливей меня. Он сумел собрать деньги и откупиться. И он стал известным писателем. Его очень любили мимы. Он придумывал для них множество остроумных историй.
- Как странно, что я ничего не знаю о нем! - воскликнул Антоний. - Ведь я большой любитель мимов и никогда не пропускаю зрелищ на улицах. Но скажи мне, Элий Сир, почему ты не смог откупиться? Разве хозяин не платил тебе за работу?
- Он был очень скаредным. Он не только не платил мне за работу, но не позволял трудом своим добыть хоть мелкую монету. Я не имел права сделать кому-либо даже маленькую скульптуру, чтобы получить за нее деньги. Как видишь, дар, данный мне богами, не помог мне выкупиться и стать свободным. Но, к счастью, умер мой хозяин. Вдова продала меня Манилию Тегету, и вот я стал твоей вещью.
- Клянусь Геркулесом, ты неправ, Элий Сир! Я не считаю тебя вещью. Я никогда не буду относиться к тебе дурно. Поверь мне, я потребую, чтобы отец платил тебе за работу. Он ведь платил другим ваятелям, когда захотел украсить свою библиотеку портретами великих мужей.
Элий Сир отложил свой резец, отбросил молоток и в изумлении уставился на своего юного господина, который говорил слова, столь удивительные и непривычные для него, что ему даже показалось, будто он ослышался. Но Антоний и в самом деле все это сказал и при этом смотрел на Элия Сира серьезно, без надменной усмешки, какая, по мнению раба, должна была постоянно украшать лицо богатого господина.
- Я верю тебе, господин, - ответил тихо Элий Сир. - Мой соотечественник Публий Сир нередко восклицал: "О, жизнь, долгая для несчастного, короткая для счастливого!" Я всегда думал о том, какая долгая и несчастная у меня жизнь. Но вот ты обнадежил меня, и я подумал: может, она вдруг обернется для меня счастливой, и тогда, пожалуй, она покажется мне слишком короткой…