Но продолжить не пришлось. На пляжик со смехом и полуматерным разговором на излишне повышенных тонах вывалилась компания из трех пацанов лет по 17–18. Все трое несли пакеты, из которых, не обращая внимания на мальчишек, тут же стали доставать пиво, закуску, еще что-то. Макс поморщился. Федька отмахнулся - парни устроились в стороне и друзей игнорировали. Но по "закону подлости" Саша решила перебраться к друзьям именно в этот момент.
Реакцию нетрудно было предугадать. Сашу окликнули - весело, но с матом. Она прошла мимо парней и приземлилась рядом с друзьями; буквально через пол минуты тут же один из троицы под одобрительные смешки дружков понес какую-то тягостную чушь, ему самому несомненно казавшуюся галантной. Саша с полминуты недоуменно слушала его, потом брезгливо попросила:
- Мальчишки.
- Она с нами, - равнодушно сказал Макс.
- А? - глумливо нагнулся к нему, приставив ладонь к уху, незваный компаньон.
- Она с нами! - заорал Макс ему в ухо так, что тот сел на песок и спросил:
- Ты чего?!
- Я думал, у тебя со слухом плохо, - любезно сказал Макс.
Это уже было оскорбление. Но предпринять каких-либо действий оскорбленный не успел. Выпитое в машине пиво притормозило его и без того нешикарную реакцию, поэтому Макс подождал, пока он встанет (пошатнувшись) - и влепил ему подъемом ступни между ног. Лицо агрессора стало грустным и полным раскаяния. Он встал на колени. Макс спросил участливо:
- Больно? - и добавил коленом в подбородок. Парень послушно завалился на спину.
Почти одновременно с ним упал успевший вскочить и один из двух его приятелей - этот покатился по песку с визгом, прижимая ладони к лицу. Никто толком не заметил, как Федька угодил ему в глаз подобранной галькой. До третьего любителя дикого отдыха медленно дошло, что он остался один, а двое в целом не мелких парней смотрят на него с нехорошим дружелюбием.
Он молча встал.
Сделал грозное лицо.
И бегом рванул в кусты. Через десять секунд взревела машина.
- Гла-аззз… глаз вы-би-иллл… - простонал, не отнимая рук от лица, валяющийся на песке парень. Федька зевнул и потянулся:
- Зачем он тебе, дураку? Бутылку и одним засечешь.
- Я вас… я вас порву-у…
- Федь, не надо, - попросила Саша, видя, что Федька встает. - И так инвалид.
- Да цел у него глаз, - отмахнулся Федька. Саша удержала его за запястье:
- Я не об этом. На голову инвалид, что возьмешь… Макс, твой-то жив?
Первый пострадавший сидел, сплевывая между ног кровь. Лицо у него было уже не просто грустным, а похоронным. На песке лежали два передних зуба.
- Металлкерамику вставишь, - посоветовал Макс. - две тыщи штука. Мама с папой потянут?.. Ну какие ж вы дураки, парни. Где вас только выращивают? - И Макс покачал головой.
Минут через пять эти двое убрались с пляжа. Было слышно, как они печально матерятся за кустами, убедившись, что друг их бросил. Потом началась возня, кто-то крикнул: "Не надо!" - и на пляж с "розочкой" от пивной бутылки вырвался "одноглазый". Глаз, заплывший кровью и запухший, в самом деле выглядел страшновато. Он открыл рот, собираясь произнести что-то обрекающее… но произнес только "ой!", причем очень по-детски. Перевел взгляд на свою руку, которая держала ту же "розочку", почему-то воткнутую в его собственное бедро. По стеклу сползала густая кровь.
- Ну вот, - сказал Федька, - как же ты наткнулся? Ну ничего, это неглубоко… - и он вырвал стекло сначала из правда неглубокой раны - даже скорее пореза - а потом из окаменевшей руки парня…
…- Пиво, пиво, пиво, - Макс хладнокровно потрошил пакеты. - Бананы. Консервы.
- Дорогие? - оживилась Саша, загоравшая носом в песок. - Лососина, икра?
- Дробь шестнадцать, - с невыразимым удивлением повертел в руках банку Макс. - Со свининой.
ГЛАВА 3
Господа Фостер, Бреннеке и МакЭлвин.
- Ему хорошо, - бормотал Макс, - послал нас к ненормальному, а сам укатил по магазинам. Я бы поменялся.
- Не ворчи, - легкомысленно сказала Саша. - В конце концов, его отец, а не наши с тобой матери нас поддерживают.
- Вот кстати, - вспомнил Макс. - А твоя-то что? Или ей Большой Ха так нравится?
- Совсем не нравится, - решительно отрезала Саша, - и не верит она ему. Но она связана положением.
- Дичь какая, - почти с отвращением вздохнул Макс, крутя головой. - Меньше всех для борьбы с преступниками могут сделать те, кто по чину должен с ними бороться… Мы пришли. Заходи первой, может быть, девчонку он сразу не убьет.
- Трус, - фыркнула Саша, берясь за фигурную ручку щеколды. И тут же отдернула руку - из-за глухой шиферной ограды, густо увитой диким виноградом, понеслось пение. Хриплый мужской голос надрывался - иначе не скажешь, без малейшей музыкальности, но с чувством:
А есаул догадлив был -
Он сумел мой сон разгадать, да -
"Пропадет, - он говорил, да -
Ой, твоя буйна голова…"
Пение приближалось. Саша попятилась за спину Макса. Тот оглянулся - зеленая окраинная улица, уходившая под откос, была пустынна, лишь возле колонки сидел здоровенный клочкастый пес. Он смотрел без сочувствия и вообще без интереса.
- Может это, - сказала Саша. - Пойдем? Потом как-нибудь.
- Поздно, - вырвалось у Макса.
Калитка бесшумно распахнулась. За нею на фоне буйной и бессмысленной садовой зелени, не знавшей руки хозяина с момента высадки на грядки и клумбы, стоял кряжистый усач неопределенного среднего возраста с загорелым лицом в сетке мелких белых морщин. Усач был брит наголо, левую сторону черепа уродовали пересечения диких шрамов. Китель старого советского образца, казачьи галифе и сапоги в гармошку придавали ему вид человека, знающего, чего ждать от жизни. Но куда больше привлекало внимание Макса и Саши длинная голубоватая шашка с потемневшим черно-золотым темляком. Хозяин дома держал ее в правой руке. Кончик шашки хищно пошевеливался, хотя кисть человека была неподвижна.
Макс громко сглотнул. Ему вспомнилось, как этой - ну, прошлой - осенью вот с этой самой шашкой Маршал гнался через полгорода за чиновником из администрации, пришедшим требовать плату за землю - гикал, свистел и орал, что "родной земли на поругание не отдаст". С полминуты подростки и бритый усач рассматривали друг друга. Потом он сказал хрипато:
- Мне чайники не нужны.
- У нас нет… чайников, - робко подала голос Саша. Маршал небрежно отмахнулся шашкой - воздух свистнул, ребята вздрогнули:
1. Тут перечислены фамилии изобретателей мощных охотничьих пуль, названых по этим самым изобретателям.
- Все равно. Миксеры, ножеточки и баптистские журналы мне тоже не нужны.
- Да мы и не предлагаем… - помотал головой Макс. Макс подозрительно прищурился:
- Тогда чего ошиваетесь у моей калитки? Кто вас послал? Вы агенты "Мхедриони"? Продались, да?
- Мы не агенты… - начала было Саша, но Маршал перебил:
- Вы тимуровцы и собираете металлолом на нужды голодающих сусликов Гватемалы. Плохая легенда.
- Да не тимуровцы мы!!! - Саша топнула ногой. - Какие суслики?! Мы по делу! Дайте сказать!
- Последнее слово, - Маршал небрежно положил шашку на плечо и почесал ею ус. - Говорите, пионеры-герои. Пока можете…
Ребята переглянулись. Макс вздохнул и сказал, глядя куда-то между ребят. Cаша решила подтолкнуть его мысль:
- Вы не думайте, - горячо сказала она, для убедительности распахивая глаза и хлопая ресницами, - мы не только бензин оплатим, мы за аренду…
- Причем тут бензин, пионерка, - Маршал сделал широкий жест левой рукой. - Не надо пошлостей. Вы знаете, кто я?
- Ну… - Саша смешалась, но ее поддержал Макс:
- Вы, - с долей лести сказал он, - командующий военно-воздушными силами Абхазии… - и осекся. Маршал улыбался:
- Я Сергей Степанович, - весело сказал он, щурясь, - местный сумасшедший… и действительно командующий вэвэвэс Абхазии. Которые слепили на пустом месте… Да вы не бойтесь, ребята, - он покачал в руке шашку. - Головные боли у меня бывают, что есть, то есть, но я вполне адекватен. Могу показать справку. А вам действительно нужен мотоплан?
- Вот так! - Саша, снова выступив на первый план, чиркнула ребром ладони по горлу. - Даже больше, честное слово!
- Проходите, - Сергей Степанович посторонился. - Поговорим. Кажется, есть о чем.
1. "Мхедриони" - "Всадники" в переводе с грузинского - боевая фашистская организация, созданная бывшим уголовником Джабой Йоселиани в начале 90-х годов ХХ века. Отряды "всадников" отличались упорством в боях с абахазами и осетинами, храбростью, но так же зверской жестокостью к пленным и полной неразборчивостью в средствах ведения войны.
* * *
Федька любил бывать в областном центре. Не из-за покупок, которые тут можно было сделать - ему нравилось наблюдать за людьми и представлять себе, как они живут. Мальчишку зачаровывала и волновала мысль, что у всех виденных им есть какая-то своя жизнь, отличная от других. Секунда - промелькнуло лицо немолодого мужчины за рулем "жигулей" шестой модели. Больше его Федька никогда не увидит, а мужчина Федьку и вообще не заметил… но где-то этот мужчина будет продолжать жить, что-то делать… Объяснить свои чувства лучше Федька не мог.
Но сейчас, если честно, Федька думал об этом мельком. Все еще провожая рассеянным взглядом "шестерку", он незаметно для себя переключился на другое - и вздрогнул, когда отец, открыв багажник, "нивы", загрузил в него солидный и явно тяжелый сверток. Через пару секунд Гриднев-старший занял место за рулем и побарабанил по нему пальцами. Лицо его было хмурым и задумчивым.
Федька перебрался на заднее сиденье и, перегнувшись через спинку, откинул, вжикнув молнией, край свертка. Его глазам предстало три "сайги-410 - с примкнутыми девятизарядными магазинами и сложенным над пистолетными рукоятками прикладами из темно-коричневой зернистой пластмассы. Отец молчал, и мальчишка, так же молча застегнув молнию, вернулся на свое место.
- Поедем домой, или хочешь куда-нибудь заглянуть? - нарушил молчание мужчина.
Федька потянулся, закинул руки за голову и, не глядя на отца, спросил:
- Па, ведь то, что мы делаем… это незаконно?
- Это уголовное преступление по нескольким статьям, - Николай Андреевич смотрел в лобовое стекло. - Если у нас ничего не получится, то вас ждет колония, откуда вы выйдете уже совершеннолетними… существами, а меня - тюрьма, откуда я не выйду вообще. Вовлечение несовершеннолетних в бандформирования… - отец посмотрел на сына внимательно и спокойно: - Еще не поздно отказаться, сынок. Одно слово - и мы даем откат. Ничего стыдного в том, что ты боишься, нет.
- Я не боюсь, - без малейшего гонора ответил Федька, постукивая пятками кроссовок в пол машины. - Правда не боюсь, па. Я просто хочу понять! - он сел прямо, стиснул пальцы на колене и посмотрел на отца больными глазами, в которых были гордость и вызов. - Я хочу понять, па! Ведь мы тоже не делаем ничего плохого, ничего - наоборот! Так почему же нам приходится… вот так, как будто партизанам на оккупированной территории?! Почему нам все мешают - власти, милиция, все, кто должен по-мо-гать?! Почему?!
На этот раз Гриднев-старший ответил не сразу. Далеко не сразу. Федька терпеливо ждал, не сводя глаз с отца. А тот молчал, молчал и постукивал пальцами по рулевому колесу, и смотрел никуда… Потом спросил:
- Помнишь, два года назад я купил тебе кассеты с пьесой по "Властелину Колец"?
- Помню, - удивленно бросил на отца взгляд Федька и поморщился: - Мне не понравилось. Издевательство какое-то, все с этими дурацкими акцентами говорят… А при чем тут это?
- А при том. Глупо или нет, а там есть в одной песне такие слова… - Гриднев старший кашлянул и прочитал: - Когда вместо солнца надвинется тьма,
Но рад этой тьме человек -
Так это не спятили люди с ума -
И вряд ли природа свихнулась сама -
Так вот он, спятивший век… Такое время, Федь. Черное с серым, серое с черным.
- Но люди-то… - начал Федька, и отец перебил его:
- Люди? Люди, сын, существа сложные. В них столько всего намешано… И каждый хочет жить хорошо и… и просто. Без хлопот, успеха без труда и все такое. Большой Ха и такие, как он, они ведь ни с потолка соскочили. и не из-за границы их прислали, хоть и приятно было бы так думать. Они на наших грядках выросли. И удобрялись тоже здесь… Кто-то жилы рвал, служил Родине - а кто-то бочком пристроился, да и посмеивался… Вообще, Федь, все беды человечества от трех вещей. От трусости. От лени. От сытости. И - ВСЕ. Больше никаких причин нет. Ни мафии, ни терроризма, ни взяточничества. Трусость. Лень. Сытость. Большой Ха и К этим очень умело пользуются.
- А нам что делать? - тихо спросил Федька, взяв себя за плечи. - Ну что нам делать?
- А вот это человек во все времена решает сам, - ответил отец спокойно. - Этого у него отнять нельзя. Просто большинство не имеют мужества решить, а потом разводят руками: обстоятельства, мол… Можно смириться. Можно бороться… - он обнял сына за плечо: - Так как?
- А тебе за нас не страшно? - не ответил Федька и, помедлив, привалился к отцу виском. - Другие за своих сыновей и дочерей трясутся, а ты - нате оружие, идите, добывайте правду…
- Страшно, - сказал Николай Андреевич. - Только ведь это не причина… Да, вы дети. Если бы мне лет тридцать назад кто-то сказал, что такое может быть, я бы решил, что это здорово, но невозможно. Но жизнь изменилась. Вас, детей - не обиделся? - должны защищать взрослые. Точнее… ваш возраст сам по себе должен быть защитой. Но "надвинулась тьма", сынок - и раз ваши годы больше не останавливают руки убийц, насильников, подонков, значит, вы должны уметь защищать себя и своих друзей сами. Любыми средствами, до последнего - и очень умно и хитро, помня: виновным в случае чего вы и окажетесь. Просто по тому, что задевший тебя будет лежать, а ты - стоять над ним. Это в глазах наших властей уже доказательство вины. То есть, ты прав - это партизанская война, самая настоящая. И там, - он поднял палец в потолок "нивы" у нас союзников нет. - Там трусость. Лень. Сытость. Поэтому мне вместо того, чтобы просто пойти в милицию и потребовать арестовать вора и
бандита, приходится покупать моему сыну ружьё и думать, как замаскировать ваши действия, чтобы на нас не пало подозрение в преступлении. Поэтому мать твоей Саши… не хмурься!.. сидит не на Петровке, а в нашем захолустье - даже в области не смогла удержаться. Поэтому твой Женька сделал то, что в моем детстве ни одному пацану просто не пришло бы в голову - ради денег предал друзей.
- Он не виноват, - сердито сказал Федька. Отец кивнул:
- Я его не виню, я просто говорю, что было… А трястись за своих детей? Да, это сейчас распространено. Только ни от чего это не спасет. Знаешь, у Киплинга есть "Эпитафия трусу, погибшему при бомбежке Лондона":
Побегал от повестки я немало,
Но с воздуха она меня достала.
Федька негромко засмеялся и сказал с улыбкой, но серьезно:
- Ну тогда что ж… Мы будем драться. В конце концов, на своей земле живем, не на чужой… А вот интересно - три "сайги" стоят тысяч тридцать, а у меня было только двадцать пять…
- Я сделал вложение в будущее, - важно заявил Гриднев-старший. - В вас. Дети ведь - наше будущее, так? И не такое уж печальное, как я погляжу на вас, - он толкнул сына в бок и сказал: - Может быть, все еще будет неплохо? В конце концов, с нами господа Фостер, Бреннеке и МакЭлвин!
ГЛАВА 4
Мы летим над Уругваем…
- А-а-а-а!!! - взревел Макс, цепляясь обеими руками за тоненькие, хлипкие поручни из дюралевых трубок, отделявших его от бездны.
- О-о-о!!! - бодро поддержал его Маршал с заднего сиденья. Вопль Сергея Степановича был едва различим, его отшвырнуло назад потоком рванувшегося навстречу воздуха, но Макс отчетливо отличил в нем восторг, которого сам не ощущал - бывший командующий ВВС веселился во всю.
- Сергей Степанович, па-да-ееееееем!!! - завопил Макс, пытаясь закрыть глаза, но от страха только шире распахивая их за толстыми стеклами очков. В ответ безумный летчик заорал сзади:
Все выше, и выше, и выше
Стремим мы полет наших птиц -
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!..
- Здорово, а?!
- Ааг… га… - Макс с облегчением перевел дух, видя, как верхушки деревьев, накренившись, вбок и влево - Маршал выровнял полёт. - Очень… - он поправил на шее висевшую на широком ремне камеру с телевиком и прислушался к своим ощущениям: штаны были сухие. Уже хорошо.
Слегка покачиваясь в воздушных потоках, легонький двухместный мотоплан летел над зелеными покрывалами Баклашовских лесов, тут и там прорезанными синими строчками речушек и продырявленными пятнышками лесных озер. Макс согласился на полет со скрипом - он из всех троих, включая Сашу, оказался самым легким. Не признаваться же было, что он боится высоты до икоты?!
Маршал, может быть, и был контуженым оригиналом, но свое дело знал. Они держались в воздухе уже почти два часа - больше планируя для неуловимых для Макса воздушных течениях с выключенным мотором, чем передвигаясь на нем. К высоко подтянутому левому колену Макса был притянут планшет с картой - точнее, копией копии - с которой он сверялся, по временам щелкая аппаратом. Они взлетели с загородного заброшенного поля, куда их доставил на "камазе" отец Федьки - чтобы не привлекать лишнего внимания.
Вообще лететь было интересно. Высота пугала, но Макс кое-как пообвыкся и временами начисто забывал и о страхе высоты и даже о своем деле. Мотоплан соскальзывал к верхушкам деревьев и плыл над ними - удирали серые белки, взлетели очумелые птицы, спасаясь от невиданного хищника… Или Маршал снижал аппарат прямо к воде лесной речки - опрометью бросался в чащу ничего не подозревавший олень, вода текла серой лентой прямо под ногами. Однажды мелькнула деревня - она не была обозначена на современной карте, и Макс понял, почему, когда Маршал снизился: деревня была пуста, по центральной улице, заросшей травами, трусил целый кабаний выводок. В другом месте - ближе к одной из немногочисленных дорог, пересекавших кое-где леса, возле пруда - мотоплан долго провожала воплями и неистовым размахиваньем рук компания туристов разного возраста и пола.