Газетчики. Наказание Господне
Моя болезнь немыслимо подхлестнула интерес ко мне, причем не всегда добрый.
Однажды меня спросили, существуют ли люди, с которыми мне не хотелось бы общаться. Только принципы, внушенные с детства мамой, помогли мне сдержаться и не ответить резко: "Да, газетчики!"
Передо мной сидела симпатичная девушка-репортер, которой очень-очень хотелось раздобыть какую-то сверхинтересную информацию об Одри Хепберн. Я ответила уклончиво:
- Не очень комфортно общаться с теми, кто старается проникнуть на мою личную территорию глубже, чем я хотела бы допустить сама…
Девушка поскучнела, старательно пряча предательски блеснувшую в глазах влагу. Ах, как нехорошо вышло! Получилось, что звезда поставила на место неугодившую репортершу.
Я заговорщически улыбнулась:
- Хотите, расскажу, как я влюбилась впервые? Это было в пять лет, а предмет моей страсти был совсем взрослым… Мне всегда нравились мужчины постарше…
Девушка оживилась, принялась делать какие-то пометки в блокноте, вероятно, чтобы не забыть, что в пять лет можно влюбиться в двадцатилетнего. А я просто рассказывала ей одну из тысяч голливудских историй.
Этот репортаж, кажется, так и не появился, девушку-репортера я тоже больше не встречала. Боюсь, ее просто высмеяли в редакции, а я даже не запомнила, что это было за издание, чтобы позже разыскать и извиниться. Мне до сих пор стыдно, но тогда я честно хотела помочь и вовсе не собиралась смеяться.
- Сколько вы получили за роль принцессы Анны в "Римских каникулах"?
- Немного, но я больше ценила приобретенный опыт, чем денежное выражение своей работы.
- Если бы вы сейчас снимались в этой роли, какой гонорар бы потребовали?
Глупости, если бы сейчас мне позволили снова играть принцессу Анну, я готова была бы доплатить сама! Но откровенно ответить нельзя, завтра же перевернут сказанное и напишут, что я готова платить, чтобы меня приглашали сниматься.
- В прошлое вернуться нельзя, да и стоит ли, оно хорошо тем, что случилось.
Меня называли мастерицей давать обдуманные, часто обтекаемые ответы. Но ведь сами же приучили. Не хочешь увидеть неприятное для себя, отвечай так, чтобы перевернуть было невозможно. Постепенно я приучила не задавать вопросы о моем происхождении, отце и детстве. Это мое личное дело, я вовсе не хочу, чтобы репортеры висели на деревьях или прятались в кустах и возле дома моих родственников.
Иногда журналисты задавали вопросы вовсе не ради того, чтобы что-то узнать, а чтобы подловить на неловком ответе. Слушали, кивали, записывали, а потом переворачивали с ног на голову или просто добавляли свое.
Сколько раз меня выдавали замуж за кого угодно! Складывалось впечатление, что я венчаюсь просто по расписанию.
- Вы влюблены?
- О, да…
В ответ блеск глаз: сейчас Одри Хепберн откроет тайну, кого же она любит.
- …в жизнь! Знаете, какая это интересная штука?
Журналистский наскок прямо в аэропорту Рима, когда я в буквальном смысле с последнего спектакля "Жижи", только успев переодеться в отеле, прилетела на съемки "Римских каникул", был безобразным.
- Почему вы до сих пор не замужем?
- Почему вы откладываете брак с синьором Хенсоном?
- Неужели вы недостаточно любите друг друга?
Потребовалось немалое усилие воли, чтобы не ответить:
"Какое вам дело?!" Бродвейские журналисты были неимоверно настойчивы, но их вопросы касались моей игры, "звездности" и планов на великое будущее. В Америке я только успевала отбиваться от приклеенных ярлыков вроде "девушки с глазами испуганного олененка" (где, интересно, они видели глаза испуганных оленят?), а здесь вынуждена отвечать на вопросы, которые просто неприятны.
Позже я поняла, что дело не в итальянских репортерах, просто я перешла из разряда новеньких в разряд звезд. Пока ты новенькая, все пытаются понять, стоишь ли ты чего-то. Но как только имя становится известным, всех начинает интересовать твоя личная жизнь.
Как же это оказалось трудно - провести четкую границу между "всеобщим" и "моим"! Пожалуй, труднее, чем поверить, что я могу играть на равных с настоящими актерами.
Именно на той пресс-конференции в аэропорту я, кажется, поняла, что если хочу славы, то моя личная жизнь будет просто под увеличительным стеклом и ярко освещена софитами. Кэтлин Несбитт написала мне: "Будь осторожна, никогда не забывай, что вокруг слишком много желающих подглядеть и тем самым погубить тебя". Сначала было просто отчаянье, цена славы мне показалась слишком высокой. Я не могла позволить себе сделать и шага без внимания журналистов.
Я быстро убедилась, насколько осторожной нужно быть с каждым произнесенным словом, особенно если оно касается не только тебя.
- Как вы относитесь к своему партнеру по фильму Грегори Пеку?
Господи, какие глупости! Что я могу чувствовать к Грегори, великолепному, замечательному, талантливейшему Грегори, кроме обожания и благодарности?!
Но, оказывается, нужно обязательно уточнить, что это обожание и благодарность касаются только наших рабочих отношений, что благодарна я за учебу, а не за поцелуи в кадре (и за кадром, как тут же заподозрили), а обожание никоим образом не повинно в развале его семьи. Причем сказать надо так, чтобы из фразы нельзя было выкинуть и слова, а сама она не могла быть перевернута.
Получив очередной урок журналистских сплетен, я заявила Кэтлин Несбитт:
- Как хорошо быть в возрасте!
- Это еще почему?
- Потому что тогда никому не придет в голову придумывать за тебя романы.
- Одно из двух: либо не давай повода, либо умей отражать атаки.
Я предпочла первое. Убедившись, что на мне скандалами много не заработаешь, журналисты почти оставили меня в покое. Неинтересно писать о спокойно живущей звезде, у которой из развлечений лишь прогулки и встречи с друзьями. Читатели любят что-нибудь погорячей, для таблоидов подавай скандалы, пьянки, драки или хотя бы громкие разводы. Разводы у меня были, но я их так переживала, что даже у журналистов не повернулась рука написать слишком много гадостей.
Пара романов, которые мы постарались скрыть, несколько глупых сплетен, и все! Это не звездный статус, не современной звезды. Сейчас модно выставлять любовь напоказ, уводить мужей, жен, любовниц и любовников друг у дружки, о своей беременности объявлять на второй день и заставлять всех гадать, кто отец. Это не для меня, я из когорты "старого доброго Голливуда", когда свои страсти полагалось выплескивать в игре на экране, а не перед журналистами.
Иногда я думаю, что скандалы устраивают из-за невозможности хорошо играть на сцене или съемочной площадке. Если так, то плохо, это означает падение уровня не только кинематографа, но и всего человечества. Потому что кино предлагает прежде всего то, что хочет видеть зритель. Неужели зрителю интересней актерские скандалы?
Что-то я разворчалась. Это потому, что сегодня пришлось долго терпеть от одной дозы обезболивающего до другой. Боли становятся все сильнее, я уже с большим трудом хожу, приходится просить вынести кресло в сад, чтобы просто посидеть и подышать воздухом.
Зато сегодня заметила признак повышенного интереса к собственной персоне со стороны репортеров - над Толошеназом завис вертолет с журналистской братией. Плакать или смеяться? Пусть смотрят, мне все равно. Когда стоишь одной ногой в вечности, подобное кажется такой нелепой мелочью… Я даже попросила Роберта не разгонять журналистов. Если это сделать, они решат, что есть чем поживиться, и станут только настойчивей.
Я хочу прожить последние дни спокойно, не отвлекаясь на пререкания с любопытными. У меня много других дел и воспоминаний.
Мой дорогой Роб. Счастье не зависит от возраста
Без этого человека не было бы меня. Вернее, я не была бы такой, какой стала в конце жизни. Можно много лет и даже десятилетий искать счастье, а потом найти его неожиданно и… так поздно!
После стольких разочарований, стольких мучений, попыток сохранить сначала одну, потом вторую семью, настоящего отчаянья я вдруг познакомилась с тем, кто возродил меня к жизни и помог стать такой, какая я в действительности.
К моменту встречи в Робертом после Рождества 1979 года я была несколько больна звездной болезнью, требовала на съемках себе только лучшее, ходила с охранником, относилась к членам съемочной группы вежливо, но отстраненно. И дело не в том, что они моложе и не всегда знали, кто я такая. Само возмущение, что кто-то не подозревает о моем звездном статусе, выдавало эту самую звездную болезнь. Конечно, я не делала обстановку вокруг себя невыносимой, но и не была похожа ни на ту Одри, что снималась в "Истории монахини", ни на ту, что каталась по Риму с Грегори Пеком.
Просто когда тебе пару десятилетий твердят о твоей уникальности и твоем несомненном таланте, когда за минуты пребывания перед камерой предлагают огромные деньги только за само имя (я получила огромную сумму за рекламу париков на телевидении и миллион долларов за никчемный фильм "Они все смеялись"!), невольно начинаешь считать себя большой ценностью. Давным-давно прошли времена, когда я бралась за любую работу ради того, чтобы хоть как-то оплачивать свои счета, теперь я перебирала, и мне роскошно платили.
Но вокруг меня образовалась пустота, и это было самым страшным!
Шел обычный прием, каких в моей жизни были сотни, просто обед, на который мы пришли с Уайлдером. Меня посадили рядом с высоким, симпатичным мужчиной с глубоко посаженными умными глазами, в которых затаилась грусть. Короткая бородка делала его старше, потому сначала я приняла Роберта за своего ровесника, но оказалось, что он на семь лет моложе.
Роберт Уолдерс совсем недавно овдовел, причем его супруга, актриса Мерль Оберон, была старше его на двадцать пять лет, но их взаимная любовь не вызывала никаких ни сомнений, ни насмешек окружающих. Роберт сильно переживал смерть любимой, до этого он долго ухаживал за Мерль, перенесшей тяжелую операцию на сердце. Узнав обо всем этом, я даже вздохнула: бывают же такие мужчины…
Но для меня Роберт оказался еще одним подарком: он был голландцем, хотя и снимавшимся в Америке. Возможность поговорить с кем-то на языке детства привела меня в восторг, а ему это помогало хоть на время забыть свою боль. Мы вспоминали и вспоминали свое детство, проведенное в Голландии. Для всех людей детство, каким бы тяжелым оно ни было, один из самых приятных поводов для воспоминаний. Хотя иногда мне кажется, что для тех детей, которых я позже встретила в районах бедствий, их детство таковым не будет.
Завязалась наша дружба с первого взгляда, рядом с Робом мне было спокойно и даже уютно, не нужно помнить, что ты звезда, не нужно следить за каждым словом, каждым взглядом. Не было и намека на романтические отношения, потому можно не бояться пристального внимания со стороны, что для нас обоих было очень важно, потому что Роберт страдал из-за потери близкой женщины, а я мучилась из-за развала уже второй семьи.
У меня начался бракоразводный процесс с Дотти. Поженились мы легко и просто в Швейцарии, а вот разводиться предстояло в Италии, что неимоверно осложняло эту процедуру. Андреа не Мел, он не проявил благородства и попытался отстоять свое опекунство над Лукой. Мне стоило неимоверных трудов, доброй половины нервных клеток и много денег, чтобы мои адвокаты сумели добиться проживания сына со мной.
Ко мне переехала очень больная мама, у меня были трудные взаимоотношения с Андреа Дотти, и мне, как никогда, была нужна поддержка. Роберт все понял и приехал в Толошеназ. Мы не оформили свои отношения с Уолдерсом официально, не считая это главным. Он вполне состоятелен. Мерль в благодарность за заботы и ласку оставила ему виллу в Малибу и большую коллекцию драгоценностей. Вопреки подозрениям любопытных денег у Роба хватало, ведь он не игрок, не кутила и не любитель женщин.
Мы живем гражданским браком, если это кого-то интересует. Но именно Роб единственный из моих мужей, который понравился моей маме. Баронесса ван Хеемстра вздохнула:
- Ну, наконец-то ты нашла приличного человека!
"Приличный человек" скупо улыбнулся…
Жизнь в Толошеназе, по мнению некоторых моих знакомых, похожа на болото, но друзья сразу поняли, что я обрела то, чего так страстно желала. Поддержала меня София Лорен, она соглашалась:
- Правильно! Главное - дети, любимый мужчина и спокойствие, остальное че-пу-ха!
София так и произнесла по слогам, подчеркивая свое отношение к славе и деньгам. Конечно, можно возразить, что и того и другого у моей подруги-красавицы вдоволь, но она все заслужила. Двоих детей родила с немыслимыми трудностями и риском для жизни, мужа обожает всю жизнь, а спокойствию у мадам можно только поучиться.
Я жила, как и София, - мы много гуляли, ухаживали за садом, читали, слушали хорошую музыку. Когда-то я пыталась делать это и одна, но всегда чувствовала пустоту, мне нужен рядом близкий по духу человек. Роберт Уолдерс чем-то похож на Феррера внешне, но совершенно не похож на него характером. Роба не интересует карьерная суета, он не желает таковой ни для себя, ни для меня, нет безумных далеко идущих планов, ради которых стоило бы мотаться по свету, но главное, он не имеет желания меня перевоспитывать, он стремится только поддерживать. Роберт не жаждет славы и внимания журналистов, как Андреа, не напоминает на каждом шагу, что его супруга звезда, не бегает за каждой юбкой и не кичится своими любовными успехами.
Роберт дарован мне Богом для поддержки в самый трудный период моей жизни. Эти годы трудны не потому, что я должна уйти из жизни с достоинством, а сделать это непросто, а потому, что мы увидели столько боли и страданий, что без умной поддержки Роба я не смогла бы вынести все это.
Роберт рядом со мной больше десяти лет, из них самые важные - последние пять. До этого мы спокойно и размеренно жили в "Ла Пасибле", гуляли по утрам с собаками, читали, слушали музыку, иногда посещали какие-то светские мероприятия, убеждались, что в кино нам больше делать нечего, снова гуляли… И были счастливы.
Но в 1988 году впервые отправились с миссией ЮНЕСКО в Эфиопию…
Следующие пять лет Роберт был со мной рядом не только на светских раутах, но и в военных вертолетах, в кузовах машин, среди взрослых и детей, которым нужна помощь, перед боевиками, которых надо уговорить эту помощь пропустить, в аэропортах, поездах, в организациях, на встречах и благотворительных мероприятиях, в центрах распределения питания среди голодающих и на приеме у президента США…
Я посмотрела фотографии последних лет, хотя их от меня старательно прячут, чтобы не переживала, и заметила любопытную деталь - Роберт всегда на полшага позади меня, он никогда не старался попасть в кадр, не привлекал к себе внимание. Для моего Роба главное - поддерживать меня. Мама права, Роб просто замечательный!
Сколько времени он проводил за телефонными переговорами, убеждая авиационные компании выделить билеты первого класса по цене второго, потому что мы сделаем компании рекламу, объявив, что Одри Хепберн летит их самолетом! Сколько обсуждал графики поездок, распорядок дня, готовился к самым разным мероприятиям! Я могла спрятаться за спину Роба и полностью посвятить себя работе, зная, что он все сделает, как надо, все организует, обо всем договорится, все предусмотрит и ничего не забудет.
Между нами, возможно, нет той страсти, которую так ценят в кино, у нас любовь, больше похожая на дружбу, и оттого более сильная и крепкая. Роберт и мои мальчики - самые дорогие мне мужчины, еще, конечно, Грегори и Юбер. Это те, без кого моя жизнь была бы невозможна, а уж нынешняя тем более.
Моя известность никогда не тяготила Роберта, а если он ею и пользовался, то только в целях помощи ЮНИСЕФ.
Судьба наградила меня сыновьями и Робертом. Даже мама перед смертью сказала, что не боится оставлять меня, потому что знает, что Роб за мной присмотрит. Смешно и грустно…
- Роб, а кто будет присматривать за вами, когда я уйду?
Мы говорим о приближающемся конце моей земной жизни совершенно спокойно, его не избежать, так к чему истерика?
- Но ты же не бросишь нас после того? Ангелам тоже нужно чем-то заниматься.
- Ты думаешь, меня примут в ангелы?
Шутка натянутая, но он улыбается:
- Кого, как не тебя, Одри? Думаешь, у них так много подходящих кандидатур?
Я просто не успеваю написать слова благодарности слишком многим, тем, кто был ко мне добр, поддерживал меня, кто помогал и воспитывал, даже ругал (если за дело) или придумывал небылицы, тем самым заставляя меня быть более внимательной, всем, всем, всем! Я просто не в состоянии, простите меня за эту слабость.
Со слов благодарности надо было начинать, а не писать о своих достижениях или провалах. Но теперь уже не исправить. Простите меня, мои любимые, мои друзья и недруги (хотя таких я и не помню). Простите все, кого я обидела, к кому оказалась невнимательна, грубила или не замечала.
Мучениями последних месяцев я искупила многие земные грехи, но искупить грех недостатка любви нельзя. Я старалась любить всех, может, это не всегда получалось.
Не успеваю рассказать обо всех своих замечательных подругах. Дорис, мы договорились уйти из жизни вместе. Не смей выполнять этот дурацкий договор, слышишь, забудь! Я его расторгла!
Надеюсь, мои приветы долетят ко всем и без написанных строчек. Поверьте, я вас всех помню и люблю, просто физическая слабость мешает написать о каждом.
Просто у меня есть еще одна тема, не коснуться которой отдельно я не могу. Она важнее всего, важнее меня самой. Последние силы будут отданы ей…
Как сыграть ангела. Не будьте равнодушными. Это лучшее, что вы можете сделать в жизни
Я не могу не написать этих страниц, иначе все, о чем бы ни говорила, будет незаконченным… Даже если не успею о ком-то или о чем-то другом, все равно последние силы и время должны быть отданы главному, что поняла, в надежде, что это поможет понять еще кому-то…
Я прожила не такую уж долгую, но очень наполненную жизнь, видела в ней все: радость и боль, смех и печаль, счастье и горе, большой труд и большой успех. Я счастливый человек, счастливая мать, счастливая дочь, женщина, друг, актриса. У меня были замечательные партнеры и замечательные роли, у меня было и есть многие и многое.
Но все, что происходило раньше, лишь прелюдия событий последних пяти лет. Моя жизнь, мои роли, встречи с людьми и познание самой себя были, теперь я точно в этом уверена, только подготовкой к пониманию последних лет, чтобы не прошла мимо, чтобы захотела помочь, поставила славу и известность на службу делу, поглотившему нас с Робертом целиком.
Конечно, я пишу о работе с ЮНИСЕФ в качестве посла доброй воли.
Я давно участвовала в сборе средств для ЮНИСЕФ, но только с осени 1987 года стала сотрудничать с этой организацией по-настоящему. Как же это поздно!