* * *
В предисловии к книге Глеба Скороходова "Неизвестный Утёсов" я прочел историю песни, которая сейчас называется "Песня военных корреспондентов". Впервые Утёсов спел ее в 1944 году, тогда она называлась "Корреспондентская застольная". Матвей Блантер написал музыку к этим стихам Симонова для пьесы "Жди меня": "Он сетовал, что Утёсов, а вслед за ним и остальные певцы опустили в песне, по мнению Блантера, прекрасное вступление, которое композитор предполагал исполнять без текста, под "ля-ля-ля". "В этом оригинальность моего замысла!" - убеждал Матвей Исаакович. Симонов, напротив, пришел от утёсовской трактовки в восторг: "Вы приделали моей песне колеса!" Только одна заноза надолго засела в нем". Уже после войны Утёсов, узнав первоначальный вариант этой песни, всю оставшуюся жизнь исполнял ее с поправками, внесенными Константином Симоновым:
От Москвы до Бреста
Нет такого места,
Где бы не скитались мы в пыли,
С "лейкой" и с блокнотом,
А то и с пулеметом
Сквозь огонь и стужу мы прошли…
В годы войны Утёсов с оркестром исполнял немало песен, только что созданных композиторами и поэтами. Так, на одном из фронтовых концертов 13 марта 1943 года он впервые исполнил песню Никиты Богословского на слова Бориса Ласкина "Чудо-коса". В том же концерте он спел песню в обработке Ореста Кандата на слова Анатолия Кедровского "Барон фон дер Пшик". Песни эти, как и, скажем, "Партизанская тихая" (музыка М. Воловаца, слова А. Арго), не вошли в "золотой фонд" Утёсова, но как нужны они были солдатам! Из песен, возникших в годы войны, надолго остались в репертуаре Утёсова, пожалуй, только "Одессит Мишка" Воловаца и Дыховичного и "Темная ночь" Богословского и Агатова. Заметим, что во фронтовом репертуаре Утёсова удержались и песни мирного времени - например, "Джаз-болельщик" Дидерихса и Лебедева-Кумача.
На многих военных концертах рядом с Утёсовым выступала Эдит. Так, песню "Молчаливый морячок" они спели вместе в 1944 году. Песню "Старушка" на слова Самуила Маршака Эдит тоже не раз пела в годы войны. Еще одна очень примечательная песня, исполненная дочерью Утёсова в то нелегкое время, называлась "Луч надежды". Слова ее написала сама Эдит, положившая их на мелодию танго, написанную задолго до войны Исааком Дунаевским:
Кругом весна ликует,
Природа веселится.
Что ж я один тоскую,
Отчего ночами мне не спится?…Но луч надежды мне душу согревает,
Хотя я знаю: того что было, не вернешь.
Кругом весна ликует, лишь я один страдаю,
Теперь я твердо знаю, что ты больше не придешь.
Сколько писем с фотографиями получила Эдит после исполнения этой песни! Человек необыкновенной доброты и отзывчивости, она не раз спрашивала Леонида Осиповича:
"Папа, что мне делать? Я же не могу выйти замуж за всех? А давать "луч надежды" всем нечестно". Она долго возила с собой коллекцию этих писем и фотографий, но они затерялись где-то незадолго до Победы.
В 1944 году "утёсовцы" подготовили новую программу - джаз-фантазию "Салют". Печать, пресса, да и сам Утёсов считали эту программу самой удачной из созданных в годы войны. В ней фрагменты из Седьмой симфонии Шостаковича так органично сочетались с "Песней о Родине" Дунаевского, маршем Иванова-Радкевича "Гастелло", "Священной войной" Александрова, что все это походило на замечательно спланированный музыкальный спектакль, в котором отразилась вся война… В этом же концерте впервые прозвучала песня Александра Островского "Гадам нет пощады" - одно из первых самостоятельных сочинений этого замечательного музыканта.
Одной из последних песен, исполненных Утёсовым и его оркестром в годы войны, стала "Дорога на Берлин". Позже Евгений Долматовский расскажет, что они с Марком Фрадкиным сочиняли эту песню специально для Утёсова и его оркестра. Победа в войне никогда не вызывала сомнения у большинства советских людей, но к середине 1944 года она из возможности превратилась в реальность. Наши войска уже освободили Киев и вскоре оказались на территориях, присоединенных к СССР в 1939 году:
С боем взяли город Львов,
Город весь прошли
И последней улицы
Название прочли.
А название такое,
Право слово, боевое, -
Берлинская улица по городу идет, -
Значит, нам туда дорога,
Значит, нам туда дорога,
Берлинская улица к победе нас ведет!
Вот еще один интересный случай времен Великой Отечественной. Моряки 3-й отдельной морской стрелковой краснознаменной бригады так любили Утёсова, что отбив у врага небольшой остров, затерявшийся в заболоченной пойме за Свирью, решили назвать его "островом Утёсова". Узнав об этом из статьи в "Красной газете", Леонид Осипович сказал: "Для меня явилось открытием, что моим именем моряки назвали пядь советской земли и боролись за неё с врагом. Весть очень взволновала меня. Я как бы вновь ощутил себя в военное время в рядах тех бесстрашных бойцов. Светлая память павшим из них, безмерного счастья оставшимся в живых!" Есть в этой статье и такие строки: "Батальонный боевой листок отметил событие на острове стихами:
Мы назвали остров
Именем Утёсова,
Лез фашист, а взять не смог -
Чурка стоеросова…"
Защитники этой "малой земли" под Ленинградом часто вспоминали об Утёсове. Когда было невмоготу, когда казалось, что силы покидают их навсегда, они распевали "под Утёсова" знаменитую его песню "Раскинулось море широко", но слова в ней были другие:
Раскинулось Ладога-море,
И волны бушуют вдали,
Пришли к нам фашисты на горе,
Но взять Ленинград не смогли.
О "своем" острове Утёсов говорил с гордостью, а близким друзьям рассказывал обо всех подробностях обороны, известных ему. Из рассказов Льва Славина: "Когда я узнал из рассказа Леонида Осиповича о том, что его именем назван остров, мне тоже захотелось похвастаться: "Я столь высокой награды не удостоен, но среди скромных моих наград есть одна весьма любопытная: монгольский орден, по которому мне полагается в Монголии шесть овец. Так вот, когда мы с вами окончательно постареем, я возьму своих овец и мы поедем на ваш остров и будем там жарить шашлыки"". Беседа эта происходила в одной из комнат театра Вахтангова, в дни, когда там отмечался юбилей основателя этого театра. Разумеется, ни Утёсов, ни Славин, даже без овец, на острове так и не побывали. Но то, что Леонид Осипович до конца дней своих гордился этим случаем, сомнений не вызывает.
В годы войны у Утёсова появились не только собственный остров, но и собственное орудие. Об этом я услышал от генерал-лейтенанта Сквирского, бывшего начальника штаба Карельского фронта. Однажды моряки отбили у немцев пушку и привезли ее на свои позиции. Кто-то из матросов под гармошку напевал песни Утёсова, а потом на радостях моряки сделали на орудии масляной краской надпись: "Эта пушка стреляла по Одессе, по Ленинграду. Больше этого делать не будет". Учитывая возраст и заслуги генерала Сквирского - рассказ этот я услышал от него в 1977 году, когда отважному воину было далеко за 70, - достоверность рассказа сомнений не вызывает…
* * *
В конце войны появился документальный фильм "Концерт-фронту", в котором были сняты концерты артистов на фронтах - Краснознаменный ансамбль Александрова, выступления И. Козловского, Л. Руслановой, М. Царева, О. Лепешинской, И. Ильинского, К. Шульженко, А. Райкина. Отдельный эпизод был посвящен оркестру Утёсова.
Девятого мая 1945 года Утёсов с Эдит и своим оркестром выступал на площади Свердлова, у Большого театра. Разумеется, в тот день в Москве играли и другие оркестры, но нигде не собралось столько ликующих людей, как на концерте Утёсова. Позже он, отвечая на вопрос, какой день он считает самым счастливым в жизни, неизменно говорил: "Конечно же 9 мая 1945 года. И концерт в этот день я считаю наилучшим в своей жизни".
Был и еще один счастливый день в жизни Утёсова - это день освобождения Одессы. Услышав где-то по радио голос Левитана, возвещающий об освобождении очередного города, Утёсов спросил кого-то из ликующей толпы: "Какой город освободили?" - "Одессу!" - ответил кто-то. И Утёсов тут же без оркестра запел "Одессита Мишку". Последние строфы этой песни пели уже все собравшиеся вокруг Утёсова:
Широкие лиманы, цветущие каштаны
Услышали вновь шелест развернутых знамен,
Когда вошел обратно походкою чеканной
В красавицу Одессу гвардейский батальон.И, уронив на землю розы
В знак возвращенья своего,
Наш Мишка не сдержал вдруг слезы,
Но тут никто не молвил ничего.Хоть одессит Мишка, а это значит,
Что не страшны ему ни горе, ни беда.
Ведь он моряк, Мишка!
Моряк не плачет,
Но в этот раз поплакать, право, не беда!
Вскоре после войны в репертуаре оркестра появилось немало лирических песен. Автором одной из них - "Любовью все полно" - был сам Леонид Осипович. Тогда же он исполнил одну из лучших своих песен - "Лунную рапсодию" (музыка О. Строка, слова Н. Лабковского). И чем больше песни эти нравились слушателям, тем больше раздражения они вызывали у чиновников от культуры. В одной из газет какой-то журналист договорился до того, что рабочему классу не нужна "Лунная рапсодия", напоминающая цыганские романсы дореволюционной России, процитировав несколько строк из песни "Лунная рапсодия". И в доказательство процитировал "зловредные" строчки:
Я помню лунную рапсодию
И соловьиную мелодию,
Твой профиль тонкий,
Голос звонкий,
Твои мечты,
Но где же ты?
Несомненно, что в годы войны роль Утёсова и его оркестра была непросто заметной, нужной, но и значимой для всего советского народа. Неслучайно его заслуги были отмечены правительственными наградами. В 1942 году он был удостоен звания заслуженного артиста республики. Это случилось после того, как он и музыканты его оркестра передали фронту купленный на заработанные ими на концертах средства истребитель, получивший имя "Веселые ребята". Вскоре после войны, в 1947 году, Утёсов стал заслуженным деятелем искусств. А 9 мая 1945 года, в День Победы, был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
Глава девятая
"ПЯТЫЙ ПУНКТ" В ЖИЗНИ УТЁСОВА
"Я предан Родине и Советской власти"
В 1963 году, на закате недолгой хрущевской оттепели, Утёсова постигла очередная немилость властей - ему не дали разрешения на туристическую поездку во Францию. Не дали внезапно, оскорбительно, без всяких объяснений. В чем же дело? Ведь Никита Сергеевич любил песни Утёсова, пускай и не все. Об этом мне говорил сын Хрущева Сергей Никитович, когда мы встречались в 1998 году в Институте международных исследований при университете Брауна под Бостоном: "В свою "ссылку" (не знаю, надо ли слово это брать в кавычки. - М. Г.) отец захватил любимые пластинки. И среди них - утёсовские". В мемуарах Хрущева мы читаем: "…Некогда сильно критиковали Утёсова. Еще в мои молодые годы, когда утёсовские песенки буквально все напевали себе под нос, Утёсова в пух и прах разносила "Правда". У меня был друг - одессит Лев Римский, давно умерший, коммунист кристальной чистоты. Он, постоянно напевавший "Бублики, горячи бублики", рассказывал мне, что его друзья, которые работали в типографии "Правды" и набирали критические статьи в адрес Утёсова, сами распевали в это же время его "Бублики". Вот что значит народная оценка! Мне не под силу разбирать разностороннее творчество Утёсова, в том числе его прежние "блатные" напевы. Наоборот, я очень доволен, что опять появились в продаже утёсовские пластинки, я их изредка слушаю…"
Утёсов, вероятно, чувствовал доброе отношение к нему Никиты Сергеевича. В трудную минуту, когда его в очередной раз незаслуженно оскорбили, он обратился за поддержкой к Хрущеву:
"Первому секретарю ЦК КПСС, председателю Совета министров СССР, товарищу Н. С. Хрущеву.
Дорогой Никита Сергеевич!
Я - артист советской культуры. Фамилия моя Утёсов. Мне 68 лет, из которых 50 работаю. Мне присвоено очередное звание народный артист РСФСР, медали "За доблестный труд", "За победу над Германией". За всю свою жизнь ни разу не усомнились в моей преданности Родине и Советской власти. 2 месяца назад мне было предложено отправиться в туристическую поездку по Франции. Пришлось пройти много формальностей, рассчитать свой отпуск, так чтобы была возможность включиться в эту поездку, отказываться от путевки в санаторий. И вот накануне дня выезда мне сообщили, что мне отказали в разрешении выехать с группой других работников искусства. Меня мало огорчает то, что я не увижу Францию, но выраженное недоверие буквально убивает меня. За что? Многие люди знают о том, что я должен был выехать и смотрят на меня, как на человека, в гражданской честности которого можно усомниться. Это очень тяжело. Вы как самый человечный человек меня поймете. Я пишу не для того, что бы вы разрешили выезд. Я никуда больше за рубеж не поеду. Я хочу, что бы мне точно сказали, чем я заслужил такое недоверие. Вокруг моего имени досадные оговорки.
Я прошу Вас, дорогой Никита Сергеевич, силой вашего огромного авторитета заставить людей, нанесших мне тяжелую травму, объяснить чем они руководствовались в своем нелепом решении.
С глубокой преданностью.
Л. Утёсов" (орфография и пунктуация сохранены).
К сожалению, ни в архиве Утёсова, ни в других собраниях документов ответа на это письмо я не нашел. Между тем при тогдашней бюрократической системе, те, кому надлежало дать ответ народному артисту России, должны были хоть как-то отписаться. В крайнем случае, сослаться на нелепую ошибку. Уверен, что до самого Хрущева письмо это не дошло. Никита Сергеевич не раз в своих выступлениях, на пресс-конференциях со свойственным ему оптимизмом утверждал, что антисемитизма в СССР нет и быть не может. Похоже, что он искренне в это верил. Правда, его часто обвиняют в антисемитизме - может быть, потому, что среди казненных за экономические преступления в конце пятидесятых - начале шестидесятых годов прошлого века многие, если не большинство, были евреи. По этому поводу к Хрущеву, как известно, обратился с письмом знаменитый философ, общественный деятель Бертран Рассел. Ответ Хрущева гласил: "Людей наказывают не за их национальность, а за преступления, которое они совершили".
Но среди окружения Хрущева антисемиты, несомненно, имелись. На одной из пресс-конференций в Париже в начале 1960-х годов член Президиума ЦК КПСС Екатерина Фурцева заявила, что количество евреев-студентов должно быть равно числу их среди шахтеров. Я уже не говорю о тех, кто беспощадно поносил "Бабий Яр" Евтушенко - все это едва ли могло иметь место без ведома аппарата ЦК. И вот этот-то аппарат, находившийся под бдительным оком Суслова, счел нужным не пустить за границу 68-летнего Утёсова, так много сделавшего для своего народа и до войны, и в годы ее, и после. Впрочем, снова сошлемся на Хрущева: "Без Суслова в таких вопросах не могло обойтись".
Воспроизведу отрывок из воспоминаний Аркадия Исааковича Райкина, которые относятся к тем дням, когда после фильма "Веселые ребята" Утёсов стал не только известен, но и знаменит от "Москвы до самых до окраин": "Хорошо помню свой давний разговор с одним из руководителей искусства… Он, будучи в весьма миролюбивом настроении, попросил меня объяснить, что такое эстрада и с чем ее едят… Услышав имя Утёсова, он неожиданно побагровел и ударил по столу кулаком:
- Об этом проходимце ты мне ни слова не говори!
Разумеется, я выразил удивление, почему вдруг любимец народа вызывает у него такую ярость. То, что он мне ответил, было за такой гранью здравого смысла, что я бы и не поверил, если бы не услышал своими ушами:
- Утёсов хотел на шине Черное море переплыть, удрать в Турцию.
Я сначала даже не нашелся, что сказать. Но передо мной вроде бы не сумасшедший сидел. Во всяком случае, человек при должности, и не маленькой".
После убедительного возражения Райкина его собеседник сказал:
- Ты правду говоришь? Если это правда, мы пересмотрим к нему свое отношение.
Утёсов с его обостренным, даже болезненным самолюбием, конечно, чувствовал такое отношение со стороны власть имущих. Вот его стихотворение, написанное в 1959 году и посвященное Зиновию Самойловичу Паперному:
Учительница - жизнь, спасибо за науку!
Но безуспешно я учился у тебя.
Твоя наука - трудная ведь штука…
И я учился, сердце теребя.Я - ученик плохой. Старинные устои
Осталися во мне, и мне не повезло.
Я главную науку не усвоил:
Как нужно людям делать зло.Как нужно клеветать, подсиживать, злословить,
Писать доносы на своих "друзей",
Скрывать от всех, что ты еврей,
И для себя во всем искать "условий".