- Нет, спать некогда.
В палатку влетел сияющий Малышок.
- Радиограмма! - и протянул бегло исписанный листок учителю.
"SOS" принят. В первый летный день высылаем вертолет. Уточните координаты".
Василий Терентьевич несколько раз пробежал глазами по размашистым строчкам, глянул на оборотную сторону листка.
- Добре, парень! - улыбнулся и похлопал Малышка по плечу, уважительно добавил: - Ты уж на меня не сердись! Мало ли у нас, у мужчин, бывает!.. Передал координаты?
- Так точно, вашу поляну передал! - бойко ответил радист, поощренный подчеркнуто-равным обращением. - Это квадрат 230.
Василий Терентьевич повернулся к Новосельцеву.
- Теперь я пойду. Когда ждать помощников?
- Завтра. А вы все-таки отдохните, - в третий раз предложил Семен Николаевич. - Супу горячего похлебаем. Не близко ведь до ваших полян, двадцать с лишним километров!
- Нет, - твердо сказал учитель. - Ждем вас.
И, простившись, вышел из палатки.
10
Гриша долго ворочался с боку на бок, исподтишка наблюдая за Валей - в доме, кроме него, осталась Валя, - потом сделал вид, что уснул. Вале стало полегче, она еще при ребятах поднялась с постели, поела и сейчас брякала у стола котелками. Это Гришу успокаивало. Но вот девочка вымыла посуду, составила ее вдоль стены под скамейкой, оделась и вышла.
Интересно, куда она? Гриша спрыгнул на пол, засеменил к окну. Валя шла к скотнику. "К Белке своей направилась", - с неприязнью подумал Гриша и опять лег.
С полчаса лежал и все прислушивался. Валя не возвращалась. Что-то под боком мешало - расправил складки на одеяле. Потом заметил, как с потолка на блестящей паутинке опускается маленький паучок. "Мизгири откуда-то взялись, еще в ухо заползут… - отвлеченно думал Гриша. - А все же куда и зачем она пошла? Ведь ее никто не посылал!"
Грише все казалось, что в избушке он не один, что за ним следят. Снова встал и осторожно прошел к окну. Нет, никого не видать возле дома, да и Валя исчезла. Неужто таскает рябину?
Подбежал к двери, послушал, не притаился ли кто снаружи, высунул голову. За шиворот капнуло, Гриша вздрогнул. И вдруг донеслось: "тах, тах, тах!" Наверняка Витька рубит! Ишь размахался! Все бы только показывал себя. И Нинка вся изважничалась: "Иди туда, иди сюда!" Подумаешь, командир какой!
Гриша с силой захлопнул дверь, бросился на нары вниз лицом.
Прошло немного времени, и от сарая послышались голоса, мычание. Это ребята принесли рябину. Хоть как закрывай голову, а все равно слышно, что делается на улице. Невмоготу лежать одному: тоскливо, обидно. Нет, лучше туда пойти!
Когда Гриша шел к сараю, думал: вот сейчас ребята встретят усмешками, а тезка, тот непременно съязвит: что, мол, хлызда, пришел? Поэтому Гриша-старший приготовился к обороне, припас, что надо ответить.
Но встретили куда хуже. Никто не поднял головы, никто не обратил на него внимания. Пыхтя, прошел рядом с ворохом веток Гриша-младший, зыркнул из-под козырька шапки злым глазом, отвернулся. "Изменник!" - кольнуло презрительное слово, и так противно стало на душе, что Гриша-старший готов был закричать во все горло: "Никакой я не изменник, я просто устал, просто все надоело!" Но он не крикнул: не хватило смелости. Ведь слова его означали бы признание вины перед ребятами, а в чем он, собственно, виноват? Ну, не пошел - и все. Разве он сам себе не хозяин? Можно ведь сказать: хочу или не хочу! Сами все уши пропели на собраниях о самостоятельности, принципиальности.
Вот он и сказал принципиально: не пойду! А тут еще всякие обзываются…
"Буду стоять, - решил Гриша. - Сами поклонятся!"
Но ребята не "поклонились". Снова ушли на Цепёл и снова принесли рябину. Чего они хотят? Пришел ведь, стоит, ждет, а они будто ослепли!
- Давай помогу, - не вытерпел Гриша и подхватил ветки у Миши Калача.
- Не трош-шь! - прошипел Миша и решительно оттолкнул его локтем.
Ну, это уж слишком! Не помня себя, Гриша рванул ветки из рук Миши, да так сильно, что тот растянулся на земле.
Ребята в один миг тесно обступили Гришу. Сейчас они все смотрели на него. Но как смотрели! Насупленные брови, прищуренные взгляды не предвещали ничего хорошего. Гриша испуганно озирался. Нет, он не боялся возможной потасовки - это было бы легче - испугался той отчужденности, того презрения, какое било из всех глаз.
И вдруг он остро почувствовал свою отторгнутость от ребят, всеобщее неуважение к себе, одиночество.
Что-то защекотала в носу, зажгло веки. И если еще минутой раньше он мог удержаться от томившего его объяснения, то теперь уже с плачем кричал:
- Не предатель я! Я пришел работать!
Нина подошла к Грише вплотную.
- Не предатель, говоришь? А кто остался дома?
- Но я же пришел! Вот видите, стою! Я с вами буду, все время с вами!
Нина посмотрела на ребят, как бы спрашивая, что же делать? А они все потупились. Неловко, в молчании переминались с ноги на ногу: вроде бы уж сами виноваты, что так все получилось.
Разрядку внес Витя Пенкин:
- Пойдемте работать, - сказал просто и спокойно, как будто и на самом деле ничего особенного не произошло.
И опять все зашумели, пуще прежнего заторопились, словно бы наверстывая вынужденную остановку. И вообще как-то легче стало, будто бы у каждого с плеч свалился тяжелый камень, послышались оживленные возгласы, шутки. Нина, растаскивавшая по загону ветки, как ни в чем не бывало крикнула Грише-старшему:
- Ну-ка, убери с дороги вон ту жердь, да живей к ребятам!
Гриша с непривычным для него проворством отволок жердь дальше, чем следовало, мимоходом помог кому-то разогнать сгрудившихся возле одной кучи веток телят, легко перемахнул прясла, побежал к Цепёлу.
И здесь никто ни в чем его не упрекнул. И Гриша-младший промолчал. Лишь спустя немного, когда они вместе принесли в загон по охапке рябины и остались, бросая ветки в кучу, с глазу на глаз, Гриша-младший поддернул длинные рукава, со значением швыркнул носом и картаво предложил:
- Мир, что ли? Держи петушка… - и протянул свою мокрую ладонь.
Вечером Василий Терентьевич не вернулся. В избушке никто не спал. Отдельно для Василия Терентьевича Наташа сварила в котелке кашу и положила в нее три ложки масла. И чай вскипел, тоже отдельно для учителя. А его не было.
- Может, ночевать остался у геологов? - неуверенно сказал Миша Калач, присаживаясь рядом с Витей.
- Не останется он, - возразила Нина. - Хоть как, а все равно пойдет, потому что беспокоится за нас и за телушек.
…Вяло переговариваясь, ребята занимаются всяк своим делом. Нина чинит фуфайку, Наташа, как бы между прочим, старательно накручивает на пальцы волосы. Петя, сидя на полу, мастерит на медведя рогатину. Он видел раз такую заржавевшую штуковину на чердаке дома деда Силантия…
Сначала Петя выстругал крепкое березовое древко, а теперь ремешками и веревочками от рюкзаков привязывает на его конец остро отточенный нож - тот самый, который заметила днем в руках у Пети Наташа.
Она опять обратила внимание на Петину работу, подсела к нему.
- Интересно, что же ты собираешься делать с этим оружием?
Насмешливые искорки поблескивают в Наташиных глазах, и всем ясно: Наташа опять начнет сейчас "допекать" не умеющего отвечать на шутки Петю.
А Петя вдруг нашелся и осадил Наташу:
- Что делать? А вот что: спрячемся с тобой в сарае и будем ждать медведя. Ты - поближе к воротам, а я там, где плохие доски. Поняла?
- Да ты что! - испуганно замахала руками Наташа. - Я как увижу его - сразу умру!
Все рассмеялись, а Наташа, кажется, первый раз смутилась. Перепорхнула на свое место, взяла чью-то шапку, положила, поправила воротничок кофты и опять взяла шапку.
- Уже собираешься? - не отступал Петя.
Наташа вовсе смутилась, отвернулась к окну.
Тянут время ребята, поджидают Василия Терентьевича. Хоть и редко вспоминают об учителе вслух, а каждый думает: где он? Задумчивые все какие-то стали, рассеянные. Невпопад отвечают на вопросы, чуть чего - вскидывают головы, прислушиваются. Нина старается отвлечь ребят, но и разговор сегодня не клеится.
Валя вымыла посуду, составила порядочком под скамейкой и легла. Ей опять стало хуже. Вот ведь какая, хоть бы раз призналась, что болеет! И не хнычет, и не жалуется. А что болеет, это все видят.
Нина воткнула иголку с ниткой в рукав телогрейки, отложила работу. Высыпала из бумажного кулька остатки сушеной малины в кружку, залила кипятком.
- Вот запарится, и выпей. И больше не вставать! - сказала Вале.
Надо бы дать ей какого-нибудь лекарства, а какого? Аспирин кончился, в сумке остались всякие таблетки с незнакомыми названиями.
- Самое главное, не вставай, - Нина укрыла Валю вторым одеялом. - Вот хорошо прогреешься - и все как рукой снимет…
Нина снова взялась за телогрейку, зашила разорванный рукав, оделась и вышла.
Небо совсем очистилось от туч и сделалось такое зеленое, непривычное. Нина еще не видела над Кваркушем чистого неба! Одна за другой, будто лампочки на сумеречной улице, вспыхивали звезды. И тоже непривычные - низкие, яркие, с фиолетовыми лучами. В такую белую ночь жизнь не затихает. Где-то в лесной стороне воркуют горлицы, в густом оттаявшем тальнике тонко пересвистываются корольки, над сырым лугом стремительно падают бекасы, звучно вибрируя жесткими перышками хвоста.
Тихий звон перекатывается по логам и взгорьям от звуков, рождающихся в теплой, светлой ночи.
Но что там еще? Вдруг заревели и, вскакивая, затопали в сарае телята. Глухой утробный рев… Совсем не так орут, когда голодные. Кто-то их потревожил.
Нина пулей влетела в избушку.
- Медведь пришел!
Ребята оторопело заморгали.
- Чего смотрите, к сараю бежать надо!
- Ага, надо… - растерянно согласился Гриша-младший. Он уже засыпал и, разбуженный криком, спросонья подумал, что Нина обращается к нему одному. Гриша покрутил взлохмаченной головой, остановил взгляд на гвозде, торчащем из стены, досадливо протянул:
- Эх, кабы ружье…
- Кабы, кабы! - передразнил Миша Калач. - С палками айда!
И тут все опомнились, всполошились, похватали чьи попало одежки, шапки.
В избушке остались Наташа и Валя. Когда стихли голоса, Наташа торопливо взяла лежавший у печки толстый кривой сук, сунула в дверную скобу и села к Вале, подобрав ноги, зажав меж колен похолодевшие руки.
- Вот… Не залезет…
Нина шла впереди ребячьей ватаги. Чуть сзади - Витя с топором наготове, Петя с рогатиной. Дальше - тесным, нестройным отрядом двигались остальные - с палками, как с пиками наперевес.
Нине казалось: медведь уже давно в скотнике и жестоко расправляется с телятами. Она никогда не видела взаправдашнего медведя, у нее мертвело все внутри только от ожидания встречи с ним. Но она шла и не подавала виду, что боится, старалась, как это уже не раз ей удавалось, побороть страх. Ведь за ней шли, на нее смотрели ребята. Поверни она - и повернут они. Она здесь за старшую, она за все и отвечает…
Остановились возле загона. Телята по-прежнему на все голоса дико ревели, топали. Витя Пенкин сделал несколько шагов вдоль изгороди, заглянул за просевший противоположный угол сарая. Подал знак Пете, чтобы тот с группой ребят обходил загон с тыла. Петя расставил ребят, как на облаве, наказал смотреть "в оба" и в случае чего колотить палками по пряслам. Сам прошел к дневному медвежьему следу, к лазейке в изгороди. Здесь присел за смородиновый куст, подняв над головой, как копье, тяжелую рогатину…
Скрипнула жердь - кто-то из Витиной группы перелезал изгородь. Еще раз скрипнула. И вдруг… - это Петя уже видел как в кошмарном, неправдоподобном сне! - вдруг что-то ухнуло под низким навесом, от сарая стремительно отделилась темная туша и, как танк, все сокрушая на своем пути, ринулась в его сторону! Раскатисто сгрохала опрокинутая изгородь, пулеметной очередью рассыпались предупредительные удары палок, больно цапнул по сердцу чей-то пронзительный крик.
Зверь, подобно летучему смерчу, возник перед самым кустом! Петя успел увидеть широколобую башку с прижатыми ушами, раскрытую горячую пасть, изрыгающую тяжкий парной храп, дремуче блеснувшие глаза. Беда казалась неотвратимой, и раздумывать было некогда. Сильно выметнувшись вперед, Петя ударил рогатиной…
Вот тебе и неповоротливый зверь! И кто только придумал, что, нападая, медведи встают на задние лапы?
Но об этом Петя размышлял позднее. Когда все прошло, когда все успокоились. А теперь… Теперь он лежал и старался вспомнить, что произошло. Почему он лежит, почему его окружили ребята? Тихо тукало в висках, онемело правое плечо. Петя пошевелил рукой, нащупал гладко обтесанную палку. Такое знакомое что-то… Поднял - обломок рогатины! И все вспомнил.
- Где медведь?
- Удрал.
Нина и Витя помогли Пете встать. Еще раз осмотрели всего, потрогали руки, ноги.
- Где болит?
- Плечо вот… как не мое. - И увидел на рукаве кровь. - А больше… больше не знаю…
Перехватив растерянный Петин взгляд, Витя объяснил:
- Это не твоя кровь, не бойся. Медвежья… А за то, что плечо болит, скажи спасибо Грише-старшему.
…Гриша стоял у прясел немного левее куста, за которым укрылся Петя. Только оттопал под собой снег, глядь! - прямо во весь дух мчится медведь! Гриша - в сторону! Поздно! Удар в бок сбил его, и Гриша закричал…
Но медведь и не думал нападать. Насмерть перепуганный окружившими людьми, летел напролом, свалил пролет изгороди, а с ним и Гришу… Выбравшись из-под завала, Гриша увидел, что зверь вот-вот накроет Петьку. Руки сами схватили увесистый обломок жерди. Может, это было безрассудно, но Гриша бросился к медведю и изо всех сил хлобыстнул по горбатой хребтине! Да только, видать, в горячке прихватил и Петю… Оглушительно рявкнув, зверь скрылся в еловой густерьме…
- Шибко я сперва испугался! - признался Гриша. - Думал - все, конец мне! А потом, вижу, тебя задирает… И больше уж не боялся. Просто не помнил себя. Ты только не сердись, что я тебя по плечу угадал. Невзначай получилось…
- А здорово ему досталось! - подметил Витя.
- Кому? - насторожилась Нина.
- Медведю, конечно. Смотри, сколько кровищи! Он ведь напоролся на рогатину. А тут еще Гриша подоспел. Сейчас, наверно, опомниться не может… Больше не сунется!
Возбужденно обсуждая происшествие, ребята шумно возвращались к дому. Они не слышали, как хлопнула дверь, и навстречу им выбежал Василий Терентьевич.
- Это что тут за демонстрация?! - неожиданно раздался на тропе его сердитый голос.
Ребята растерялись. С ружьем в руке, учитель выступил из-за кустов, быстро шагнул к ним.
- Все целы?
Нина хотела сказать: "Да, все нормально", но голос перехватило, и она молчала. А когда справилась с волнением, сказала совсем не то:
- Страшно было, Василь Терентьич…
11
На другой день было воскресенье. Ребята давно перепутали все дни, числа и узнали об этом утром от Василия Терентьевича. Учитель сказал, что сегодня к ним придут геологи, привезут сухарей, сапоги, овса для лошадей.
Это всех обрадовало, и ребята готовились к встрече гостей как к празднику. Прибрали помещение, поставили варить густую кашу, чисто, с мылом умылись. Наташа дольше обычного охорашивалась: два раза почистила зубы, причесывалась, снимала, растопырив пальчики, прилипшие к кофте травинки, украдкой заглядывала в осколочек зеркала.
Но радовались рано…
Василий Терентьевич принес обе половинки рогатины. Подсел к Пете.
- Твоя работа?
- Моя. Ножик-то был вон там воткнутый, я его наточил, привязал…
- На медведя, значит?
- Ага.
- Так, так… - Василий Терентьевич выразительно постукал ногтями по деревяшкам. - А ну-ка все сюда!
Когда ребята подошли, Василий Терентьевич оглядел всех, еще раз постукал по деревяшкам:
- Вот что я вам скажу: действовали вы смело, прямо мужественно, но я не признаю и впредь запрещаю такое геройство. Понятно? Это не геройство, это - авантюра! Вы хоть подумали, какой подвергались опасности? Особенно вот ты! - И ткнул пальцем в Петин лоб. - Да медведь, если бы вы серьезно его ранили, всем вам животы вспорол и сбросал в одну кучу! Понимаете это? Что ему рогатина, топор! Ведь в нем одного только весу десять пудов! Счастье ваше, что молодой, глупый зверь приходил…
Василий Терентьевич швырнул деревяшки к печке. Встал расстроенно:
- Хы, облаву затеяли! Это кто же придумал?
Ребята смотрели в пол.
- Что молчите? Мол, телят спасали? Верно, спасали. Но ведь зверя можно было просто отпугнуть. Криками, шумом. А вы подкрались, обложили, устроили засаду. С рогатиной… А я-то на вас надеялся…
Голос учителя обмяк, потеплел. Он опять прощупал всех поочередно глазами и вдруг широко улыбнулся.
- Ну ладно, победителей не судят. Вообще-то, что ни говори, народ вы отважный. И вовремя хватились. Медведь-то маленько не забрался в сарай. Подрылся уж основательно, бревно одно успел выставить. Наделал бы беды…
Завтрак еще не был готов, и Василий Терентьевич с Гришей-младшим занялись "ревизией" оставшихся продуктов. Разбирали в углу порожние мешки, вытряхивали из них остатки круп в ведро, сухари ссыпали в один мешок. От сырости намок в рюкзаке сахар, и Василий Терентьевич кружкой перекладывал его еще в одно ведерко. Гриша увлеченно отдирал от затвердевших стенок рюкзаков сахарные корочки и не очень охотно тоже складывал в ведро.
- Мало взяли сахару-то? - интересовался Гриша.
- А что?
- Да та-ак. Кабы больше взяли, то можно было бы эти корочки не собирать…
Василий Терентьевич посмотрел на Гришу с явным участием, и Гриша догадался, что этот его взгляд означает, пожалуй, разрешение отправить одну сахарную корочку в рот, и незамедлительно сделал это. Проглотил, облизнул губы и, в свою очередь, вопросительно посмотрел на Василия Терентьевича: правильно ли понял?
Василий Терентьевич улыбнулся:
- Валяй еще!
Когда сухари, сахар, крупу разложили, куда следует, учитель сказал Грише:
- Все брали в норме, дружок, да вот "Белый шаман" подвел. Сам видишь, половину сухарей телятам скормили, и задерживаемся не по времени.
Гриша понимающе покачал головой, а затем, над чем-то поразмыслив, спросил:
- А правда, что будут пастушьи вертолеты?
- Это какие ж такие вертолеты?
- Ну вот Натка говорит, что скоро у пастухов всякая техника появится. Чтоб пасти легче было.
- Вон ты о чем! - оживился Василий Терентьевич. - Будут пастушьи вертолеты! Теперь, дружок, во всяком деле человеку машины нужны.
- А телевизоры пастушьи будут?
- И телевизоры! Они-то тем более. Это ведь проще. Чтобы управлять вертолетом, нужно быть летчиком, а телевизор смотреть, наблюдать за стадом - ума много не надо.
Гриша призадумался. Потом решительно возразил:
- Да-а, не надо! Тогда телята должны быть умными, сигналы всякие понимать должны…
Занятый непростыми думами, он еще долго сидел на мешках, сравнивал, прикидывал: как же все потом будет, когда на помощь пастухам придут аппараты?