Если разобраться, ни о какой плановости в осуществлении атомного проекта речи быть не могло, и Берия это сразу понял. Ведь абсолютно невозможно было предугадать, какие именно идеи придут завтра в голову Харитону и Кикоину, Зельдовичу и Алиханову, какие сведения доставит вездесущая разведка из Америки и из Англии, а от этого прямо зависело, что и как строить. Думаю, что как раз во время работы над созданием атомной и водородной бомб Лаврентий Павлович окончательно убедился в преимуществах капитализма над социализмом. Хотя в реализации атомного проекта причудливо сочетались рыночные механизмы с казарменным принуждением. Первые действовали среди высших эшелонов рабочей силы - от ученых до квалифицированных промышленных рабочих и касались общих принципов проектирования и финансирования. Второе - среди масс строителей и рабочих рудников, шахт, значительная часть которых были люди подневольные - заключенные и солдаты, мобилизованные на оккупированных территориях, т. е. тоже народ второго сорта. Иного способа быстро направить большое число рабочих на осуществление грандиозных проектов в советской системе не существовало. Одарить сотни тысяч и миллионы добровольцев длинным рублем, обещать им в качестве стимула свободно устраивать свою жизнь, обогащаться, как говаривал покойный Бухарин, означало бы полностью подорвать партийную монополию на власть. Обогатившиеся захотят и землей владеть, и собственный бизнес завести. И что тогда останется от общенародной собственности? Берия также понимал, что здесь плетью обуха не перешибешь, и предложить Сталину столь широкомасштабные реформы в государстве - значит гарантированно повторить судьбу "любимца партии" Бухарина. Поэтому пусть лучше трудятся зэки да бойцы трудовой армии. Эти работники во многом напоминали подневольных строителей египетских пирамид. Но без них невозможно было в короткий срок возвести фундамент и нижние этажи атомного проекта, только опираясь на который можно было использовать бесценные данные разведки и могли творить те, кому предназначались премии и дачи, автомобили и ордена… Берия это тоже прекрасно понимал и рассматривал как неизбежное зло. А строители, занятые на наиболее тяжелых работах, для него были расходным материалом.
Организованное Берией соединение социализма и капитализма, уникальных разведданных с талантом отечественных ученых и инженеров в рекордные сроки принесло свои плоды. И вот настал долгожданный день первых испытаний советской атомной бомбы - 29 августа 1949 года. Взрыв произошел на полигоне под Семипалатинском. Вот как этот день запомнил Харитон: "Бомбу поднимали на башню лифтом, людей хотели доставить туда отдельно, но Зернов не стерпел, стал рядом с бомбой, и так они вдвоем поднялись на вышку, потом туда прибыли Щелкин и Ломинский. Они же уходили последними.
На их пути было устройство, к которому надо было подключить провода, передававшие сигнал для срабатывания бомбы, - был такой автомат, включавший устройство для подрыва инициаторов, расположенных по периферии заряда, чтобы образовалась сходящаяся волна. Кнопку этого устройства нажимал Щелкин, дальше уже все делалось автоматически - заряжались конденсаторы, в которых накапливалась энергия подрыва инициаторов, срабатывали детонаторы и т. д. И от этого момента нажатия кнопки до самого взрыва проходило, помнится, секунд сорок.
Ну вот, через эти сорок секунд все осветилось ярчайшей вспышкой. Мы ее наблюдали через открытую (с задней стороны) дверь наблюдательного пункта, расположенного в десяти километрах от эпицентра. А через тридцать секунд после вспышки пришла ударная волна, и можно было выйти наружу и наблюдать последующие фазы взрыва.
Берия тоже находился с нами, он поцеловал Игоря Васильевича (Курчатова. - Б. С.) и меня - в лоб (Лаврентий Павлович понимал, что неудача - а была вероятность в 5–6 %, что устройство не взорвется, - могла сразу же сделать его, Харитона и Курчатова "врагами народа" со всеми вытекающими последствиями. - Б. С.). Ярчайший свет и мощная ударная волна лучше всего засвидетельствовали, что мощность взрыва была вполне достаточной.
Однако в "воспоминаниях" некоторых людей, которых там и в помине не было, описаны такие подробности, что просто диву даешься. Например, пишется, что в последние секунды вдруг начал увеличиваться поток нейтронов (это повышало вероятность того, что взрыва не произойдет. - Б. С.), и все заволновались. Счетчик нейтронов действительно был, и он передавал сигналы на НП, но никакого усиления потока не было. Это все измышления, как и многие другие "детали" тех событий…"
Харитон явно имел в виду "воспоминания" Головина, на испытаниях не присутствовавшего, но описавшего все происшедшее куда подробнее Юлия Борисовича, аж на семи страницах книжного текста. По принципу "все, что было не со мной, помню". Здесь я приведу лишь те фрагменты головинских "мемуаров", которые непосредственно относятся к Берии, чтобы читатели могли проследить, как конструировался миф о Лаврентии Павловиче - злодее и дураке, ничего в порученном деле не смыслившим, и оказавшемся на коне лишь благодаря героям-ученым и своим толковым заместителям из военно-промышленного комплекса, которым посчастливилось уцелеть после 1953 года: "…Тележку с изделием медленно выкатывают через ворота во мрак ночи на платформу лифта.
- Так и пойдет вверх без сопровождения? - восклицает Берия.
- Нет, нет, - Зернов делает шаг, не предусмотренный графиком работ, встает на платформу лифта и, держась одной рукой за перекладину, в живописной позе уезжает вверх…
Давыдов уже начал отсчитывать минуты, когда пришел Берия со своим сопровождением. Курчатов взял себя в руки и остановился рядом с Флеровым, наблюдая фон нейтронов. Два-три нейтрона за пятнадцать секунд. Все хорошо.
И вдруг при общем молчании за десять минут до "часа" раздается голос Берии:
- А ничего у вас, Игорь Васильевич, не получится!
- Что вы, Лаврентий Павлович! Обязательно получится! - восклицает Курчатов и продолжает наблюдать, только шея его побагровела и лицо сделалось мрачно сосредоточенным.
На третьей минуте до взрыва вдруг фон нейтронов удвоился, на второй минуте стал еще больше. Флеров с Курчатовым тревожно переглянулись - опасность хлопка вместо взрыва резко возросла. Но автомат пуска работает равнодушно, ускорить ничего невозможно, и во власти Курчатова только отменить взрыв (в действительности решение об отмене взрыва мог бы принять только Берия, и то только предварительно согласовав его со Сталиным. - Б. С.).
- Десять секунд… пять секунд… три, две, одна, пуск!
Курчатов резко повернулся лицом к открытой двери. Небо уже померкло на фоне освещенных холмов и степи. Курчатов бросился вон из каземата, взбежал на земляной вал и с криком "Она!", широко взмахнул руками, повторяя: "Она, она!" - и просветленье разлилось по его лицу.
Столб взрыва клубился и уходил в стратосферу. К командному пункту приближалась ударная волна, ясно видимая по траве. Курчатов бросился навстречу ей. За ним рванулся Флеров, схватил его за руку, насильно увлек в каземат и закрыл дверь.
В каземат врывались остальные - разрядившиеся, ликующие. Председатель (Берия. - Б. С.) обнял и расцеловал Курчатова со словами: "Было бы большое несчастье, если б не вышло!!" Курчатов хорошо знал, какое было бы несчастье.
Но теперь все тревоги позади. Курчатов и его команда решили все научные задачи, с успехом прошли через все трудности организации (выходит, Лаврентий Павлович к организации работ отношения не имел, все тянул на себе Игорь Васильевич? - Б. С.). С лица Курчатова мгновенно слетело напряжение. Он стал сразу мягким и как будто смущенным.
Но Берия вдруг забеспокоился. А такой ли был взрыв у американцев?
Немедленно приказал соединить его по телефону с Мещеряковым, посланным для наблюдения за взрывом на северный наблюдательный пункт. В 1947 году он… был по приглашению американцев на Бикини и видел там американский подводный ядерный взрыв.
- Михаил Григорьевич! Похоже на американский? Очень? Мы не сплоховали? Курчатов нам не втирает очки? Все так же? Хорошо! Хорошо! Значит, можно докладывать Сталину, что испытание успешно? Хорошо! Хорошо!
Берия дал команду чем-то смущенному генералу, дежурившему у телефона, тотчас же соединить со Сталиным по ВЧ. В Москве подошел к телефону Поскребышев.
- Иосиф Виссарионович ушел спать, - ответил он.
- Очень важно, все равно позовите его.
Через несколько минут Берии ответил сонный голос:
- Чего тебе?
- Иосиф, все успешно. Взрыв такой же, как у американцев…
- Я уже знаю и хочу спать, - ответил Сталин и положил трубку.
Берия взорвался и набросился с кулаками на побледневшего генерала:
- Вы и здесь суете мне палки в колеса, предатели! Сотру в порошок!.."
Легко убедиться, что все детали, придуманные Головиным и отсутствующие в рассказе Харитона, вполне соответствуют мифологическому образу жестокого и мнительного злодея, которым рисовала Берию советская пропаганда после его падения. Лаврентий Павлович предпринимает совершенно бессмысленные действия. На всякий случай побуждает одного из присутствовавших сопровождать "изделие" на башню, стоя в нелепой позе на платформе лифта. Хотя толку от такого сопровождения никакого, один только напрасный риск для сопровождающего. Потом Берия постоянно не доверяет Курчатову, боится, что испытание сорвется, в последний момент теряет веру в успех. Тут по законам плохой пьесы возникает реальная опасность провала из-за роста нейтронного фона, чтобы потом весомее ощущался успех. Когда все позади, Берия целует Курчатова, но это поцелуй иудин, поскольку Лаврентий Павлович все еще сомневается, а настоящий ли это взрыв? Не надул ли его Курчатов? А пока Берия затевает дурацкую проверку, Сталин звонит по ВЧ, узнает от дежурного генерала, что бомба благополучно взорвалась, и идет спать. Злодей Берия посрамлен: ему не удалось первым доложить генералиссимусу об историческом событии, и тут же от вежливости не остается и следа: Лаврентий Павлович набрасывается с кулаками на ни в чем не повинного генерала. Вот так и рождались легенды о Берии, очень мало общего имевшие с действительностью.
После создания атомной бомбы Лаврентий Павлович в качестве главы Спецкомитета продолжал руководить водородным проектом. К концу жизни его маршальский мундир, кроме Золотой Звезды Героя Социалистического Труда, украшали пять орденов Ленина, два ордена Красного Знамени, орден Суворова 1-й степени и три ордена Красного Знамени союзных республик - Грузии, Армении и Азербайджана.
Отец советской водородной бомбы Андрей Дмитриевич Сахаров вспоминал свою первую встречу с Берией тет-а-тет в 1950 году во время работы над водородным проектом: "Он встал, давая понять, что разговор окончен, но вдруг сказал: "Может, у вас есть какие-нибудь вопросы ко мне?"
Я совершенно не был готов к такому общему вопросу. Спонтанно, без размышлений, я спросил: "Почему наши новые разработки идут так медленно? Почему мы все время отстаем от США и других стран, проигрывая техническое соревнование?"…
Берия ответил мне прагматически: "Потому что у нас нет производственно-опытной базы. Все висит на одной "Электросиле". А у американцев сотни фирм с мощной базой" (Лаврентий Павлович под конец жизни начал понимать, какая сила заключена в присущей капитализму конкуренции множества производственных фирм и научных коллективов. - Б. С.)…
Он подал мне руку. Она была пухлая, чуть влажная и мертвенно-холодная. Только в этот момент я, кажется, осознал, что говорю с глазу на глаз со страшным человеком. До этого мне это не приходило в голову, и я держался совершенно свободно".
Подозреваю, что страшным человеком Берию академик, как и подавляющее большинство советских граждан, стал считать только после 1953 года. Поэтому и казалось Андрею Дмитриевичу в ту пору, когда работал над мемуарами, что рука у собеседника была холодная, как у дьявола. Первую же советскую водородную бомбу испытали в августе 1953-го, уже после ареста Берии.
Надо заметить, что в период руководства Спецкомитетом Берия не забывал и об узниках ГУЛАГа, хотя уже и не имел прямого отношения к МВД. Так, 8 июля 1949 года он направил докладную записку в Бюро Совмина, где, основываясь на данных союзного МВД, с тревогой писал: "В настоящее время заключенные снабжаются продовольствием по сниженным во время войны суточным нормам, содержащим в среднем 2660 калорий, тогда как до войны средняя калорийность суточного пайка составляла 3378 калорий… В целях повышения производительности труда заключенных МВД предлагает увеличить норму хлеба с 800 до 900 граммов в день (против довоенной 1100 граммов), а по остальным продуктам питания восстановить довоенную норму".
Конечно, не только человеколюбие заставило Лаврентия Павловича поддержать предложение прежнего своего заместителя С.Н. Круглова об улучшении питания зэков. Ведь многие из них были заняты на строительстве атомных объектов, а голодный рабочий много не наработает. Но все-таки, думаю, Берия руководствовался не только прагматическими соображениями. И он, и Маленков, и Молотов, и Хрущев, и Микоян, да и сам главный преступник Сталин без нужды людей старались не губить. Иосиф Виссарионович в апреле 1941 года даже пенял Никите Сергеевичу, что он зазря расстрелял несчастных буковинских крестьян, пытавшихся бежать из советского рая в Румынию: "Стрелять в людей, конечно, можно, но стрельба не главный метод нашей работы". Все члены Политбюро охотно проявляли заботу о людях, особенно тогда, когда им это ничего не стоило, и Берия не был исключением. А родных, близких и друзей, а также людей, необходимых для дела, Берия порой отстаивал с риском если не для жизни, то для карьеры.
В целом же советский атомный проект, как ни оценивай его с моральной точки зрения - с позиций Берии или Капицы, стал выдающимся достижением разведки, научно-технической мысли и промышленного производства. Да, добытые агентурой данные были поистине уникальными, позволившими сократить время создания атомной бомбы лет на 5–10. Но чтобы их использовать, нужен был научно-технический и промышленный потенциал, которым Советский Союз тогда уже обладал. Если считать с момента, когда началась его практическая реализация в промышленном масштабе, т. е. со времени создания Спецкомитета в августе 1945-го, создание атомной бомбы заняло четыре года, т. е. почти столько же, сколько у американцев. С момента перехода Манхэттенского проекта в практическую стадию (условно рубежом здесь можно принять назначение руководителем проекта 17 сентября 1942 года военного администратора генерала Лесли Гровса) и до первых испытаний "Малыша" в июле 1945 года прошло чуть меньше трех лет. Кстати сказать, Гровса и Берию в чем-то можно уподобить друг другу по выполняемым функциям. Но Лаврентий Павлович, будучи членом Политбюро и правительства, обладал гораздо большими полномочиями, чем американский генерал, полностью зависевший от политического руководства.
Отстать от американцев всего лишь на год в работе над созданием ядерного оружия и идти с ними уже полностью вровень в работе над термоядерным оружием - достижение, согласимся, во всех отношениях выдающееся. И в первую очередь ответственность за него несет Лаврентий Павлович Берия. А ведь условия, в которых создавались атомная и водородная бомбы в США и в СССР, были явно не в пользу последнего. Америка мобилизовала для участия в Манхэттенском проекте не только своих физиков, но и ученых почти со всей Европы. Допустим, в какой-то мере это компенсировалось для советской стороны тем, что она получила по каналам разведки почти исчерпывающие данные об американских разработках. Но вот экономический потенциал двух стран различался на порядок. По моей оценке (см. публикуемую в приложении статью "Советская экономика: правда и миф"), в 1983 году, в самый канун перестройки, валовой национальный продукт (ВНП) США превосходил валовой национальный продукт СССР примерно в шесть раз, причем советские военные расходы составляли около половины ВНП. На протяжении всего времени существования Советской власти разрыв между экономиками двух сверхдержав только увеличивался. Можно предположить, что во второй половине 40-х годов советский ВНП был меньше американского в 4 или в 5 раз, но при этом реальные военные расходы были, возможно, даже больше 50 процентов от всего ВНП. И, в свою очередь, не менее половины военных расходов тогда направлялось на создание ядерного и ракетного оружия, т. е. в ведомство Берии. Лаврентий Павлович, таким образом, направлял развитие не менее четверти всей советской экономики, притом лучшей ее части, оснащенной самыми передовыми технологиями. При этом те, кто не был занят в реализации этих главных проектов, влачил полуголодное, нищенское существование, а во время послевоенных неурожаев 1946–1947 годов буквально умирал с голоду. Сталин тогда отказался закупать зерно в Америке, зато беспрекословно отпускалась валюта на все то, что было связано с созданием атомной бомбы и ракет. "Зато мы делаем ракеты…"
Разумеется, в послевоенной Америке военные расходы составляли лишь несколько процентов от ВНП. А во время Второй мировой войны, когда и был осуществлен Манхэттенский проект, на создание атомной бомбы ушла едва ли десятая часть всех американских военных расходов. Советская система показала миру свою способность мобилизовывать ради достижения военного паритета все людские и материальные ресурсы страны в ущерб уровню жизни основной массы населения. На такие жертвы ни США, ни другие западные страны никогда бы не пошли. Даже в воюющей Германии вплоть до 1943 года старались поддерживать по возможности предвоенный уровень жизни и не сокращали производство предметов потребления. В СССР всегда вместо масла предпочитали пушки, ракеты и атомные бомбы. В условиях отсутствия внутренней оппозиции и контроля партии и государства над всеми сферами жизни такое положение удалось поддерживать на протяжении многих десятилетий.