В ГДР Берия, вопреки распространенному мнению, не проявил особой жестокости и стремился минимизировать число жертв. Как отмечал в своем дневнике верховный комиссар США в Германии Конэнт, "русские при подавлении восстания не проявили ненужной жестокости" и, "как представляется, делали все возможное, чтобы избежать кровопролития". Однако даже столь "мягкое" поведение оккупационных войск стоило жизни, по официальным данным, 30 немецким рабочим и студентам. Еще около 400 человек были ранены. По неофициальным же, вероятно преувеличенным данным, только убитых насчитывалось несколько сот человек. Часть арестованных участников выступлений, объявленных зачинщиками, получили длительные сроки тюремного заключения. Сразу после ареста Берии, 29 июня, постановление от 12 июня было отменено без лишнего шума. Линия на создание нейтральной объединенной Германии была оставлена. Обанкротившиеся лидеры СЕПГ остались у власти на советских штыках, чтобы рухнуть в бездну 36 лет спустя.
Сразу после отъезда Берии в СССР, 26 июня, состоялся Пленум ЦК СЕПГ, на котором был упразднен пост генерального секретаря партии и провозглашен переход к коллективному руководству. Вальтер Ульбрихт из генсеков превратился в одного из членов Политбюро и первого заместителя премьер-министра.
Но в июле, уже после уничтожения Берии, состоялся еще один пленум СЕПГ. На нем были сняты со своих постов министр госбезопасности Вильгельм Цайсер, главный редактор "Нойес Дойчланд" Рудольф Хернштадт и заместитель председателя Совета Министров и куратор внешней разведки Антон Аккерман. Их назвали "агентами Берии в германском правительстве", а в 1954 году вообще исключили из партии. На июньском пленуме говорили о справедливом недовольстве рабочих, а на июльском - о "контрреволюционном путче" и "фашистской провокации", инспирированной Берией и его бандой.
После восстания 17 июня советская политика в ГДР была ужесточена. Возобновилось строительство социализма, пусть и не ускоренное, а о нейтрализации и объединении велено было надолго забыть. Жители Восточной Германии продолжали усиленно "голосовать ногами", перемещаясь в ФРГ через Западный Берлин, что вызвало в 1961 году возведение Берлинской стены.
На июльском пленуме Молотов возмущался: "При обсуждении германского вопроса в Президиуме Совета Министров вскрылось… что Берия стоит на совершенно чуждых нашей партии позициях. Он заговорил тогда о том, что нечего заниматься строительством социализма в Восточной Германии, что достаточно и того, что Западная и Восточная Германия объединились, как буржуазное миролюбивое государство. Эти речи Берии не могли пройти мимо нашего внимания… Для нас, как марксистов, было и остается ясным, что при существующем положении, т. е. в условиях нынешней империалистической эпохи, исходить из перспективы, будто буржуазная Германия может стать миролюбивым или нейтральным в отношении СССР государством, - является не только иллюзией, но и означает фактический переход на позиции, чуждые социализму… Во внесенном Берией проекте постановления Президиума Совета Министров по этому вопросу было предложено - признать "ошибочным в нынешних условиях курс на строительство социализма, проводимый в Германской Демократической Республике". В связи с этим предлагалось "отказаться в настоящее время от курса на строительство социализма в ГДР". Этого, мы, конечно, не могли принять… Стало ясно обнаруживаться, что Берия стоит не на коммунистических позициях. При таком положении мы почувствовали, что в лице Берии мы имеем человека, который не имеет ничего общего с нашей партией, что это человек буржуазного лагеря, что это - враг Советского Союза.
Капитулянтский смысл предложений Берии по германскому вопросу очевиден. Фактически он требовал капитуляции перед так называемыми "западными" буржуазными государствами… Нам стало ясно, что это - чужой человек, что это - человек антисоветского лагеря. (Голоса: "Правильно!..")".
Молотову вторил Маленков: "Надо сказать, что Берия при обсуждении германского вопроса предлагал не поправить курс на форсированное строительство социализма, а отказаться от всякого курса на социализм в ГДР и держать курс на буржуазную Германию. В свете всего, что узнали теперь о Берии, мы должны по-новому оценить эту его точку зрения. Ясно, что этот факт характеризует его как буржуазного перерожденца… Президиум решил снять Берию с занимаемых им постов и исключить из партии. Президиум пришел к выводу, что нельзя с таким авантюристом останавливаться на полпути, и решил арестовать Берию как врага партии и народа. (Голоса: "Правильно!" Бурные аплодисменты)".
Вывод же Советской Армии из Восточной Германии и согласие на реставрацию там капитализма означал не только шаг к окончанию "холодной войны" и отказ от распространения социализма в Западную Европу на штыках советских воинов, но и подспудное признание преимуществ буржуазного строя перед социалистическим. Раз уж не получилось в такой промышленно развитой и, согласно Марксу, вполне созревшей для социализма стране, как Германия, то, значит, что-то не так с самой марксистско-ленинско-сталинской теорией. Берия, похоже, это понял, но для Маленкова, Хрущева, Молотова, Ворошилова, Микояна, Кагановича и прочих подобное признание было смерти подобно. Жизни для себя в другой общественной системе они просто не мыслили, не видя там для себя достойного места. И они осознали, что предложения Берии подрывают всю советскую политическую и идеологическую систему. С этого момента Лаврентий Павлович был обречен.
События в ГДР показали, что меры, за которые ратовал Берия, были более чем назревшими. Восстание 17 июня было спровоцировано не постановлением Президиума ЦК КПСС об отказе от ускоренного строительства социализма в ГДР, а наоборот, нежеланием руководства ГДР во главе с Ульбрихтом последовать рекомендациям из Москвы. Если бы немедленно после постановления от 12 июня в ГДР было отменено повышение цен и норм выработки, то восстание, возможно, удалось бы предотвратить.
Однако курс на нейтрализацию и мирное объединение Германии, предложенный Берией, в конкретных условиях 1953 года был утопическим. И дело было не столько в нежелании руководства ГДР отказаться от строительства социализма (в конце концов, Москва имела достаточно рычагов влияния на своих марионеток, чтобы заставить их подчиниться своей воле), сколько в нежелании как западных держав, так и основой части правящих кругов и населения Западной Германии согласиться на объединение Германии на условиях ее нейтрализации. Западных немцев тревожило, что нейтральная Германия, из которой будут выведены войска западных союзников, может легко стать в будущем жертвой советской агрессии. Ведь миллионная группировка советских войск будет находиться под боком, в Польше, и всегда сможет совершить марш-бросок и до Берлина, и до Бонна. А США, Англия и Франция, в свою очередь, опасались как советской агрессии против Германии, так и того, что нейтральная Германия для защиты от такой агрессии должна будет вооружаться, что в отсутствие контроля со стороны западных союзников может привести там к установлению реваншистского и недемократического политического режима типа гитлеровского. Так что в объединении Германии на условиях ее нейтралитета в тот момент по большому счету никто не был заинтересован. И в отличие от предложений Берии по поводу корейской войны и нормализации отношений с Югославией его план по Германии не мог быть реализован.
Лаврентий Павлович ратовал за повышение роли хозяйственных органов и соответственное ослабление роли партийных органов в решении экономических, социальных и текущих политических вопросов, предлагая на откуп последним общую стратегию и идеологию. Если бы его задумка удалась, Хрущев, курировавший партаппарат, мог превратиться во многом в номинальную фигуру. Маленков же, не имевший ни какой-либо самостоятельной политической и экономической стратегии, ни опыта хозяйственной деятельности, должен был бы во многом полагаться на советы и рекомендации Берии.
Объявленная по инициативе Берии амнистия почти вдвое сократила население ГУЛАГа. 27 марта 1953 года был издан указ, подписанный председателем Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошиловым, поэтому в народе амнистия 1953 года называлась "ворошиловской". Из 2 526 402 заключенных и подследственных, находившихся в тот момент в тюрьмах и лагерях, подлежали освобождению 1 181 264 человека, не представлявших особой общественной опасности. В их число входили лица, осужденные на срок 5 и менее лет, осужденные на больший срок за должностные, хозяйственные и воинские преступления, пожилые и больные заключенные, беременные и женщины, имеющие детей в возрасте до 10 лет, а также несовершеннолетние. Берия предлагал еще более широкую амнистию, которая затронула бы большинство политических заключенных (у них срок обычно был не меньше 8 лет), но коллеги по Президиуму ЦК его не поддержали. Одновременно Лаврентий Павлович добился отмены ограничений на прописку в большинстве городов и пограничных местностей. Кроме закрытых военно-промышленных городов, режимными остались Москва, Ленинград, Владивосток, Севастополь и Кронштадт. Делалось это для того, чтобы амнистированные вернулись в родные места и могли легче адаптироваться к жизни на воле. Берия подчеркивал: "Установленные ограничения для свободного перемещения и проживания на территории СССР вызывают справедливое нарекание со стороны граждан. Следует отметить, что такой практики паспортных ограничений не существует ни в одной стране. Во многих капиталистических странах - США, Англии, Канаде, Финляндии и Швеции - у населения паспортов вообще не имеется, о судимости никаких отметок в личных документах граждан не делается". После ареста Берии ограничения по прописке были без особого шума восстановлены.
Разумеется, пребывание в тюрьме никого лучше не делает, и многие безобидные "бытовики" или осужденные по печально знаменитому закону "семь-восемь" (от 7 августа 1932 года) за то, что подбирали колхозные колоски, в лагерях приобрели вполне уголовные наклонности. И Берии пришлось откликаться на жалобы с мест о бесчинствах амнистированных. Так, 21 мая 1953 года он писал в управление внутренних дел Краснодарского края: "…В г. Кропоткин много случаев бандитизма, воровства и других уголовных проявлений, вследствие чего местные жители опасаются ходить по городу в позднее время. Примите необходимые меры к усилению борьбы с уголовной преступностью и охраны общественного порядка в г. Кропоткин. О результатах доложите".
Письма трудящихся, возмущенных бесчинствами амнистированных, приходили и другим руководителям страны. Так, 11 мая 1953 года москвичка Антонова писала Молотову: "Глубокоуважаемый Вячеслав Михайлович.
Простите за дерзость, которую я позволила себе, решив писать Вам, нет сил больше молчать. Я прошу защитить нас, простых людей, от преследования и террора воров. Грабят среди белого дня, ходят с кинжалами, бритвами и, если кто им сопротивляется, они их пускают в ход, так была порезана кондуктор Григорьева А.А. из Красной Пресни. Идешь с работы домой и не знаешь, дойдешь ли благополучно. Милиция бессильна, когда зовешь на помощь, например, в вагоне или в электричке, все пассажиры молчат, боятся пикнуть. Что же это такое? В Москве такое безобразие, ужас, не говоря уж о Подмосковье, там царство бандитов, особенно свили гнезда в Никитовке и в Обираловке - ст. Железнодорожная Горьковской ж. д.
Ведь это мутная вода, это русские "гангстеры" без совести и чести.
Мы победили вооруженную до зубов Германию, неужели наше государство бессильно победить этих дармоедов.
Просим Вас издать закон, пойманному вору отрубать 5 пальцев левой руки, клеймить их, чтобы народ знал, чтобы эти воры остерегались его. Беспощадные и суровые меры надо принять. Довольно гуманничать с этим сорняком. Горбатого исправит могила. Честные труженики должны, наконец, обрести спокойствие и не бояться, что придут ли домой благополучно.
Соберите представителей от кондукторов, например, с Красной Пресни, они Вам расскажут многое. Нельзя больше терпеть такое положение".
Вскоре Молотов, Маленков и Хрущев направили это законное недовольство против Берии, списав на него все эксцессы только что объявленной амнистии.
К сожалению, нет никаких документов, позволяющих прояснить вопрос, действительно ли Берия сам стремился встать во главе нового объединенного МВД или согласился на это назначение только под давлением других членов руководящей четверки. Свои резоны есть и у той, и у другой версии. С одной стороны, Берия действительно мог стремиться поставить под свой контроль столь мощный инструмент, каким являлось карательное ведомство. Пост руководителя МВД вроде бы давал ему серьезные козыри в борьбе за перераспределение власти в рамках "четверки". С другой стороны, существовали веские доводы и за то, чтобы не стремиться занять это кресло, памятуя, что почти все предшественники во главе НКВД-МГБ либо умерли не своей смертью (Ягода, Ежов), либо к тому времени сидели в тюрьме в ожидании почти неизбежной казни (Абакумов). Да и непосредственного предшественника Берии, бывшего главу МГБ Семена Денисовича Игнатьева, от репрессий спасла только развернувшаяся борьба за власть. Лаврентий Павлович был настроен если не расстрелять, то посадить Семена Денисовича за фальсификацию "дела врачей" и дела ЕАК, но не успел. К тому же само по себе МВД, как и прежде НКВД, никаких серьезных акций никогда не предпринимало. Для таких акций всегда требовалась предварительная санкция высшего политического руководства, а точнее - Сталина. Да и "смену караула" в карательном ведомстве Иосиф Виссарионович за свою жизнь проводил целых четыре раза, и никаких серьезных проблем при этом для устойчивости его власти не возникало. Правда, оказавшись во главе МВД, Берия мог надеяться, что против него самого это ведомство действовать не будет. Однако опыт прошлого говорил, что потерявших доверие Сталина руководителей НКВД-МГБ либо сначала перемещали на другой, менее значительный пост, а потом арестовывали (Ягода, Ежов), либо даже сразу снимали и арестовывали (Абакумов). Дело в том, что у руководителей НКВД на самом деле никакого реального выбора не было. Отказаться подчиниться решению Политбюро о снятии с поста для них было равносильно объявлению мятежа. Но сил для государственного переворота у НКВД-МГБ, при всем могуществе этого ведомства, не было. Красная Армия справилась бы с войсками НКВД, а кремлевская охрана (в 1953 году входившая в состав Главного управления охраны) лишь номинально подчинялась главе карательного ведомства, а фактически контролировалась лично Сталиным. Однако и тут следует сделать важную оговорку. Такое положение с карательными органами сохранялось при Сталине, в условиях жестко отлаженной вертикали единоличной власти. После его смерти, в условиях коллективного руководства, не было одного общепризнанного вождя. Между членами "четверки" шла подковерная борьба за власть. Тут такое сильное ведомство, как МВД, могло на некоторое время получить самостоятельное значение, так как эффективного контроля сверху за его главой - членом верховной "четверки" все-таки не было.
Конечно, становясь во главе МВД, Берия тем самым понижал роль Спецкомитета, который для него отходил на второй план. Но объективно роль этого оборонного монстра и так подходила к концу. Атомная бомба и первые боевые ракеты уже были созданы, а работы по созданию водородной бомбы в 1953 году вышли на финишную прямую. Теперь концентрация усилий по созданию новейших видов вооружений уже не требовала существования специального ведомства-гиганта.
Но для Берии существовали и серьезные аргументы за то, чтобы не соглашаться на высокий пост главы объединенного МВД. За те семь с лишним лет, когда Лаврентий Павлович не руководил "дорогими органами", его выдвиженцев там практически не осталось. Ему предстояло чистить ведомство от людей Абакумова и Игнатьева, особенно на местах, а это требовало значительного времени - несколько месяцев, а то и лет. Так что эффективным средством борьбы за власть для Берии МВД могло стать далеко не сразу. Кроме того, чтобы произвести там "смену караула", ему пришлось забрать в МВД своих людей из аппарата Спецкомитета, что, в свою очередь, существенно ослабило эту структуру, в тот момент - вполне эффективную и дееспособную. Берия, если верно утверждение его сына, вполне мог полагаться на Спецкомитет как средство своего влияния в правящей "четверке". Особенно, если бы во главе МВД удалось поставить одного из своих людей - Гоглидзе или Рясного.
Лаврентий Павлович ратовал за повышение роли хозяйственных органов и соответственное ослабление роли партийных органов в решении экономических, социальных и текущих политических вопросов, предлагая на откуп последним общую стратегию и идеологию. Если бы его задумка удалась, Спецкомитет обрел бы значительную независимость от партийных инстанций. В перспективе можно было подчинить ему все оборонные отрасли, а это - фактически половина экономики страны. В этом случае отпала бы и привязка деятельности Спецкомитета к конкретным проектам разработки ядерного, термоядерного и ракетного оружия. Тогда без договоренности с Берией премьер Маленков не смог бы принять ни одного серьезного решения. Хрущев же, курировавший партаппарат, вообще рисковал превратиться во многом в номинальную фигуру.
Теоретически можно допустить, что верно предположение Серго Лаврентьевича о том, что Маленков и Хрущев изначально готовили для Берии политическую ловушку, предлагая ему возглавить МВД. Предпринятая Лаврентием Павловичем чистка, как можно было легко спрогнозировать заранее, не могла вызвать восторга у подавляющего большинства высокопоставленных сотрудников органов. Памятуя о прежних чистках, они опасались не только за свои должности, но и за жизни. Кроме того, в период правления Игнатьева, фигуры бесцветной и несамостоятельной, в аппарат МГБ, как в центре, так и на местах было направлено немало кадровых партийных работников. Местные партийные вожди, секретари обкомов и республик видели в этих выдвиженцах свою опору и были недовольны, когда с подачи Берии их стали увольнять из органов. Все это создавало как целый ряд конфликтов в самом МВД, так и дополнительный конфликт Берии с партаппаратом. А партийные вожди на местах и без того были недовольны Лаврентием Павловичем, грозившимся ограничить их всевластие в областях-вотчинах. Так что в тот момент, когда Берия в основном сменил верхушку МВД, но еще не дошел до низовых звеньев, наступило самое подходящее время, чтобы обвинить его в стремлении насадить повсюду в МВД своих людей. А это, в свою очередь, в дальнейшем можно было представить как часть заговора с целью захвата власти.
И товарищи по "четверке", быть может, с тайным умыслом легко принимали самые либеральные предложения Лаврентия Павловича: по усилению роли советских органов; по изменению национальной политики в Литве и Западной Украине; по приданию большей самостоятельности союзным республикам и повышению роли национальных языков и культур, равно как и национальных кадров; наконец, по объединению Германии и превращению ее в нейтральное буржуазное государство. Потом, после падения Берии, от них с легкостью отказались, представив как злостные происки Лаврентия Павловича по реставрации "буржуазных порядков". Это помогло убедить широкую номенклатурную общественность в перерождении Берии.