Единодушное решение Президиума о Берия - этого, товарищи, надо было добиться. Я прямо скажу, чтобы не шептались потом. Некоторые говорили - как же так, Маленков всегда под руку ходит с Берия, наверное, они вдвоем - это мне говорят, а другим, наверное, говорят, что Хрущев с ним так же ходит. (Смех.) И это правильно. Ходили, и я ходил. Он посредине идет, бывало, а с правого бока Маленков идет, а с левого я. Вячеслав Михайлович как-то даже сказал - черт знает, вы ходите и что-то все время обсуждаете. Я говорю - ничего путного, все гнусности всякие, противно даже слушать, но ходим.
Я считаю, что до поры до времени это хождение нам пользу принесло, нужное хождение. В четверг мы с ним - Маленков, я и Берия - ехали в одной машине, а распрощались мы с ним знаете как. Он же интриган, он меня интригует против Маленкова и против других, но он считал главным Маленкова, что надо против него. Прощается, он мне руку жмет, только я это слышу, я ему тоже отвечаю "горячим" пожатием; ну, думаю, подлец, последнее пожатие, завтра в 2 часа мы тебя подожмем. (Смех.) Мы тебе не руку пожмем, а хвост подожмем.
Товарищи, с вероломным человеком надо было так поступить. Если бы мы сказали, когда уже увидели, что он негодяй, то я убежден, что он расправился бы с нами. Вы не думайте, он умеет. Я уже некоторым товарищам говорил, и мне говорили, что я преувеличиваю: смотри, не будь чудаком, похоронит тебя, речь произнесет и табличку повесит - здесь покоится деятель партии и правительства, а потом скажет - "дурак". И покойся там. Он способен на это. Он способен подлить отраву, он способен на все гнусности. Дело мы имели не с членом партии, с которым надо партийными методами бороться, а мы имели дело с заговорщиком, с провокатором, а поэтому не надо было разоблачать себя. Агентура, как они говорят. Это значит: агентура - начальник МВД в ЦК. Вот до чего мы дошли".
Простодушный Хрущев втолковывал коллегам: если считаешь человека подлецом и негодяем, то против него можно использовать любые средства, в том числе "непартийные методы" - просто посадить в кутузку, а потом расстрелять после судебной пародии. Лучше всего - притвориться другом. А еще - рассказывать коллегам по ЦК "страшилки" о Берии-отравителе. Лаборатория по ядам при НКВД действительно существовала, но возникла она при Ежове, а затем благополучно сохранилась при Берии и Абакумове, да как будто, пусть уже с другими людьми, сохранилась и при преемниках Абакумова. Однако все известные ныне случаи отравлений ядами, изготовленными в лаборатории профессора Майрановского, совершались с санкции Политбюро или лично Сталина. Берия, кажется, до самого конца не догадывался об иудиной роли своих "дорогих друзей" Георгия Максимилиановича и Никиты Сергеевича.
И еще раз Хрущев повторил ложь о том, что тепло обнял Берию за день до ареста. Скорее всего, в действительности трогательные объятья были при прощании с Лаврентием Павловичем накануне его десятидневной поездки в ГДР, прямо на аэродроме. Но эту поездку требовалось таить от участников Пленума. Вся конструкция о бериевском заговоре рушилась, раз "агент империализма" и заговорщик успешно подавил восстание, организованное "империалистами и реваншистами"!
После Хрущева говорил Молотов. Он сделал упор на прегрешения Берии в сфере внешней политики: "Тут (на заседании Президиума ЦК, обсуждавшем германский вопрос. - Б. С.) раздалась речь Берия - что нам этот социализм в Германии, какой там социализм, была бы буржуазная Германия, только миролюбивая. Мы таращили глаза - какая может быть буржуазная Германия миролюбивая, какая в глазах члена Политбюро ЦК нашей партии может быть буржуазная Германия…" Осудил Вячеслав Михайлович и записку Берии, адресованную Ранковичу, но при этом признал, что Президиум ЦК все же стремится к нормализации отношений с Югославией, и потому Москва и Белград обменялись послами: "…Если в лоб не удалось, мы решили взять другим, мы решили, что надо установить с Югославией такие же отношения, как и с другими буржуазными государствами: послы, обмен телеграммами, деловые встречи и прочее". Вежливые же дипломатические формулировки из письма Берии Ранковичу были расценены чуть ли не как пособничество "югославским фашистам".
Но самым замечательным стало утверждение Вячеслава Михайловича, что во всех бедах, происходивших после 1938 года в советском руководстве, виноват… Берия: "Я не первый год работаю. С тех пор, как Берия приехал в Москву, атмосфера испортилась: пленумы перестали собирать, съезд затянулся на 13 лет. Это началось после XVIII съезда, как раз к моменту приезда Берия в Москву. Переворота он не сделал, но все, что можно делать, он делал. Он отравлял атмосферу, он интриговал. Не всегда ему верил товарищ Сталин, особенно последнее время мало ему верил (интересно, как об этом мог судить Молотов, которому Сталин последнее время уж точно не верил. - Б. С.), но была слабость допущена со стороны всех нас без исключения". Словно Сталин без Берии не мог прийти к убеждению, что в период острого предвоенного и военного кризиса нечего тратить время и силы на созыв опереточных пленумов и съездов, которые послушно проштампуют то, что им продиктует "великий кормчий".
А еще Вячеслав Михайлович косвенно обвинил Берию в намерении создать в стране вторую партию, помимо коммунистической. Если он это не выдумал, то Лаврентий Павлович по праву должен считаться отцом советской многопартийности, на три с лишним десятилетия предвосхитившим Горбачева. Это также заставляет предположить, что Лаврентий Павлович всерьез думал о демократизации советской системы, начав с двухпартийности, пусть и жестко контролируемой. Молотов заявил: "Капиталисты дадут любые деньги, не миллионы, а миллиарды, для того, чтобы завести небольшой лагерь, организацию, имеющую левую физиономию, правую физиономию, центризм, розовую, какую хотите, только не коммунистическую, только чем-нибудь она отличалась бы от ВКП(б), от КПСС. Ради этого они на все пойдут. В нашей стране любая другая партия не может быть ничем другим, как агентом иностранного капитала, как агентом империалистов.
И вот, товарищи, когда нам хотят создать новую организацию… то эти люди либо мечтают о том пути, по которому пошел Тито и его банда, либо вроде этого они могут мечтать что-то создать, потому что до сих пор Тито считается коммунистом. Почему Берия не может считаться коммунистом и делать не так, как делает партия? Любого такого агента золотом засыплет буржуазия, капитализм, только бы он нашелся…
Наша борьба в настоящее время достигает особой остроты… капитализм в тревоге за свою судьбу… ищет, где найти такое гнилое место, такого человека, который может быть провокатором, предателем, кем хотите, продажной шкурой, но только выполнять этот заказ, такую щелку иметь в Советском Союзе. Вот эту работу и выполнял провокатор Берия - создать трещинку и на этой почве подорвать наш Советский Союз".
Таким образом Берию обвинили в буржуазном перерождении, в том, что объективно был агентом капиталистических держав. А уж во время следствия и суда его прямо назвали шпионом. Хотели сначала сделать из него "советского Тито". Но потом не стали. Отношения с Югославией все же постепенно налаживались, и использовать имя югославского лидера в качестве бранного слова стало уже неудобно.
Обрушив на поверженного врага гневные филиппики, Молотов вынужден был признать за ним и некоторые заслуги: "Мы часто попадаемся на том, что человек имеет заслуги, работает, выполняет большие задания. К таким лицам относится Берия. Он выполнял большую работу, он талантливо работал в организации ряда хозяйственных мероприятий, но послушайте, мы ведь используем и вредителей, заставляем и их работать, когда это нужно, мы из бывших вредителей делаем людей, которые приносят пользу, когда они видят, что невозможно идти по прежнему пути".
Лаврентию Павловичу не довелось читать материалы пленума. Если бы прочел, немало порадовался бы перед смертью, что даже такой его лютый враг, как Молотов, который вроде бы даже в показную дружбу с ним никогда не играл, признал все-таки его, Берии, организаторский талант и заслуги в проведении "хозяйственных мероприятий" (имелось в виду прежде всего создание атомной и водородной бомб). Такое признание дорогого стоило, ибо было совсем не конъюнктурным.
Но это было единственное доброе слово, сказанное Молотовым о Берии. В заключение он обрушил на поверженного врага новые громы: "Человек, который… хочет быть в числе руководящих государственных деятелей, обязательно должен быть коммунистом. Он обязательно должен чем-то заслужить доверие, подняться. Другого выхода нет. У нас одна партия, она выдвигает, она ставит людей, она популяризирует, она дает работу (вот, пожалуй, наиболее краткое и емкое определение тоталитарного строя, данное одним из убежденнейших его адептов. - Б. С.). Вот путь, который уяснил Берия, и он упорно шел по этому пути. И теперь, когда мы на него смотрим, как он все в себе таил и двигался вперед упорно и наконец попал на верхушку, мы увидели, что это за человек. Этот человек дышит не нашим духом, он чуждый нашей партии, он от другого корня, он чужой человек. Он чужой и антисоветский человек. Из имеющихся у нас фактов мы должны сделать вывод, что наша партийная работа идет во многих отношениях слабо, не на том уровне, на котором нужно вести ее. И тут не только дело в Берия, не только дело в том, что у Берия оказался идеологом Шария. Я прочитаю постановление ЦК КП Грузии, принятое в 1948 году и одобренное ЦК партии…:
"Бюро ЦК Грузии считает установленным, что Шария в 1943 году в связи со смертью сына написал идеологически вредное произведение в стихах, проникнутое глубоким пессимизмом и религиозными мистическими настроениями. Отступая от основных принципов большевистского материалистического мировоззрения. Шария в этом произведении говорит, что не видит лучшего мира… Жизнь его после смерти сына (он умер от туберкулеза) одна лишь мука. И под конец договаривается до признания бессмертия души и реальности загробной жизни".
Этот человек по недоразумению нами был восстановлен в партии; по недоразумению мы поддержали неправильное решение ЦК Грузии. Оказывается, вплоть до ареста Берия Шария был его помощником по идеологическим вопросам. Вот чем он дышал".
Прав, прав был Вячеслав Михайлович. Берия, в сущности, был чужим человеком в среде высшего партийного руководства. Слишком прагматик, слишком умен, подчеркнуто безразличен к идеологическим догмам. И, как ни покажется это кощунственно по отношению к бывшему главе карательного ведомства, слишком добрым. Да, Лаврентий Павлович загубил десятки тысяч человеческих жизней, но без нужды, без приказа, без необходимости он людей не губил. Наоборот, всячески помогал своей команде в НКВД, попавшей в опалу при Абакумове.
Молотов же хладнокровно зачитывал дикое по существу решение, полностью с ним солидаризуясь. Отца привлекали к партийной ответственности за скорбь по безвременно умершему сыну! И у Вячеслава Михайловича несчастный отец не вызывает ни капли сочувствия. Ни слезинки не пролил сталинский нарком, прозванный товарищами за глаза "железнозадым" за свою необыкновенную усидчивость. Плакать Вячеслав Михайлович, как мы помним, мог только тогда, когда реальная угроза получить пулю в лубянском подвале возникала для него самого. Очень скоро Шарию с товарищами Молотов отправит в тюрьму на 10 лет всего лишь за то, что писал речи для Берии.
Клеймил Берию и Микоян, оправдываясь за мягкотелость, проявленную в начале памятного заседания Президиума ЦК: "Еще до приезда его в Москву, и в особенности когда он был в Москве, ему удалось ловко, всеми правдами и неправдами пробраться в доверие к товарищу Сталину. Еще при жизни товарища Сталина, в особенности в последние годы, когда он не мог уже заниматься делами, когда он меньше стал встречаться с людьми, получать информацию, в это время он ловко устроился главным информатором товарища Сталина (утверждение абсолютно голословное, тем более в устах Микояна, в последние годы и особенно в последние месяцы прочно отлученного от тела вождя. До сих пор не найдено документов, свидетельствующих, что Сталин получил от Берии какую-либо информацию, кроме той, что была связана с деятельностью Спецкомитета; хотя нельзя исключить, что после падения Абакумова к каким-то бериевским советам Иосиф Виссарионович прислушивался при проведении кадровых назначений в системе МГБ-МВД. - Б. С.).
Надо сказать, что товарищ Сталин в последнее время не доверял Берия. Берия вынужден был признать, что Сталин ему не доверяет, что мингрельское дело создано для того, чтобы на этом основании арестовать Берия (наверняка так далеко Сталин заходить не собирался, иначе не послал бы самого Берию разбираться с мингрельцами и сажать Рухадзе; вероятно, Иосиф Виссарионович просто не хотел, чтобы Берия, равно как и другие члены высшего политического руководства, не имели слишком много своих людей в руководстве регионов; по этим же соображениям, скорее всего, был снят с поста начальника Генштаба и удален из Москвы близкий к Берии С.М. Штеменко. - Б. С.), что Сталин не успел довести то, что хотел. Во время войны товарищ Сталин разделил МВД и Госбезопасность. Тоже, мне кажется, из некоторого недоверия к нему. Не было смысла делить министерство (тем не менее, после ареста Берии МВД опять разделили надвое. - Б. С.). Тогда назначили его в Совет Министров. Это тоже было внешним признаком проявления недоверия (хорошо недоверие, если Берии доверили сверхсекретный атомный проект и всю связанную с ним разведку! - Б. С.). Но несмотря на это, товарищ Сталин ему очень большое доверие оказывал".
Бедный Анастас Иванович вконец запутался! Образ мифологического злодея, каким рисовали на пленуме Берию, требовал, чтобы он коварно втерся в доверие к доброму гению - Сталину. Однако одновременно требовалось, чтобы прозорливый Иосиф Виссарионович догадывался о гнусной сущности Лаврентия Павловича. Вот и получилось, что Сталин Берии одновременно и доверял, и не доверял, что, вообще-то говоря, нонсенс. Скорее можно предположить, что Иосиф Виссарионович не слишком хотел видеть "лубянского маршала" своим преемником и, возможно, собирался расстрелять его после того, как будет создана водородная бомба. Но с тем же успехом можно предположить, что Сталин думал сохранить Берию и до самой своей смерти использовать его технократический талант. Ничего невероятного нет и в том, что, разочаровавшись во всех возможных преемниках, включая собственного сына, Иосиф Виссарионович хотел, чтобы после его смерти наследники выяснили между собой отношения, наподобие пауков в банке. И пусть победит сильнейший!
Микоян продолжал: "Информации Берия обычно носили интриганский характер и служили специальным целям. Ему удавалось очень много трудных решений проводить, причем было известно, что если Берия против того или иного решения, оно будет провалено. Этим он создал себе авторитет. Он прикидывался дружком то одного, то другого работника. Это мы все видели, но не придавали такого значения, какое он приобрел после того, как не стало товарища Сталина".
Здесь бросается в глаза явная демонизация "лубянского маршала". Конечно, Сталин и другие члены Совета Министров беспрекословно утверждали предложения Берии по атомному проекту, который имел абсолютный приоритет. Однако, как мы убедились, предложенную Берией на пост главы МГБ кандидатуру В.С. Рясного Сталин отверг. Наверняка и в других сферах предложения Лаврентия Павловича далеко не всегда одобрялись его коллегами и Сталиным.
Микоян, характеризуя Берию как матерого интригана, беспроигрышно сослался на Серго Орджоникидзе, благо умерший член Политбюро ничего возразить или подтвердить не мог: "О его интригах я впервые узнал от Серго. Он очень взволнованный ходил. Он меня спрашивал: "Не понимаю, почему товарищ Сталин мне не доверяет. Я абсолютно верен товарищу Сталину и не хочу с ним драться, хочу поддержать его, а он мне не доверяет. Здесь большую роль играют интриги Берия. Берия из Тбилиси дает товарищу Сталину неправильную информацию, а Сталин ему верит".
Совершенно непонятно, какой компромат на Серго Орджоникидзе мог найти Лаврентий Павлович. Скорее всего, имелся в виду произведенный в Грузии арест старшего брата Серго Папулия. Но замахнуться на столь близкого родственника члена Политбюро местный партсекретарь и НКВД никак не могли без письменного, а вероятнее всего, устного распоряжения Сталина. И уж точно, конфликт не с Берия, а со Сталиным довел Серго Орджоникидзе до самоубийства. Однако в июле 1953 года Иосиф Виссарионович для участников пленума все еще оставался священной коровой, не подлежащей критике, поэтому и смерть Серго выгоднее было списать на происки Лаврентия Павловича. И это при том, что о самоубийстве Орджоникидзе ни Микоян, ни другие ораторы так и не рискнули сообщить присутствующим.
Анастас Иванович также обвинил поверженного товарища в двурушничестве. Навешивая на Берию этот ярлык, Микоян пытался оправдаться за свое чересчур мягкое отношение к Берии на заседании 26 июня: "Кроме интриганства и вероломного натравливания одних на других, главным оружием Берия было двурушничество. Некоторые могут сказать нам: почему вы не обнаружили вовремя этого мерзавца? Я объясняю для себя это дело так: доверие, которым он пользовался у товарища Сталина, его высокое положение у руководства вызывали большие затруднения, чтобы в короткий срок без Сталина все распознать, имея в виду разобщенность между членами Президиума, которая разоблачала возможность обмена мнениями, как это принято среди большевиков, чтобы дать полную оценку тому или иному факту".
Получается в высшей степени забавная картина. С одной стороны, Сталин Берии доверяет, что делает того неуязвимым, но, с другой стороны, только Иосиф Виссарионович способен быстро разоблачить двурушника. И никто из членов ЦК, разумеется, не рискнул обратить внимание взволнованного Анастаса Ивановича на то, что он несет ахинею. А волноваться Микояну было от чего. Он, похоже, всерьез опасался, что за мягкотелость и давние связи с Берией по Закавказью его могут сделать соучастником Лаврентия Павловича по несуществующему заговору.
Анастас Иванович продолжал оправдываться: "Иногда анализируешь некоторые факты и думаешь: а может быть, я ошибаюсь, поскольку неизвестно мнение других товарищей (раньше "кремлевскому лису" Микояну было проще: надо было угадывать только мнение товарища Сталина; теперь же, во времена коллективного руководства, требовалось понять, что же именно думают о Берии другие члены Президиума ЦК. - Б. С.). Главным тормозом являлось то, что хотелось сохранить единство коллектива. Трудно было распознать так быстро и в один присест принять такое решение, беспрецедентное решение в истории нашей партии (и опять лукавит Анастас Иванович: "врагов народа" Косиора, Эйхе, Чубаря, Ежова и Постышева арестовывали или в бытность их членами или кандидатами в члены Политбюро, или вскоре после того, как их оттуда изгнали. - Б. С.). Зная отрицательные стороны Берия и осуждая его, мне все же было трудно согласиться на арест члена Президиума ЦК. Однако в ходе обсуждения выяснился полный авантюристический облик Берия и стала явной опасность заговорщической угрозы. Это привело к полной изоляции Берии и принятию единодушного решения об его аресте".