Лейтмотив этого письма Маленкову - "счастье свое я нашел в нашей дружбе и совместной работе с тобой". И еще: "Мы теперь всегда будем вместе. Помянут меня, помянут тебя". Но Георгий Максимилианович лести, вынуждаемой реальной угрозой расстрела, вряд ли поверил. И, наверное, с усмешкой прочел "исповедь пламенного коммуниста". Уж он-то хорошо знал цену декларируемой теперь любви Берии к Сталину. И прекрасно понимал, что, как и остальные члены Президиума, Лаврентий Павлович думал только о двух вещах - карьере и сохранении собственной шкуры, которую Сталин мог спустить в любой момент. Бюрократическая ода о том, как они совместно с Берией "не знали других интересов, кроме как лучше выполнить имеющиеся поручения", вряд ли произвела впечатление на Георгия Максимилиановича. Маленков-то наверняка знал, что "друг Лаврентий" в свободные от выполнения поручений минуты успевал и прекрасному полу внимание уделить. А о том, что реальная в прошлом его близость к Берии в будущем, в случае осуждения Лаврентия Павловича, может стать компрометирующим его, Маленкова, фактом в руках соперников, того же Хрущева, например, Георгий Максимилианович в тот момент, очевидно, не задумывался. И зря. Может, и вспомнил "друга Лаврентия", когда в 1957 году уходил в политическое небытие, да поздно было.
В этом письме Берия признает свою неправоту больше по форме, а не по содержанию. И напоминает, кому в прошлом помог, и в свою очередь благодарит за прошлую помощь. Такой тон письма мог только встревожить Хрущева и Маленкова. Ведь в дальнейшем Берия мог озвучить и совсем неудобные для них моменты, например о роли Маленкова в разработке "ленинградского дела".
Последнее письмо Берии из заключения коллегам по Президиуму ЦК датировано 2 июля 1953 года. Оно, как и предыдущие, осталось без ответа. Вот его текст: "Товарищам Маленкову, Хрущеву, Молотову, Ворошилову, Кагановичу, Микояну, Первухину, Булганину и Сабурову. Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия, после 5 дневного заключения, без единого допроса, умоляю Вас всех, чтобы этого недопустили, прошу немедленно вмешательства, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить.
Дорогие т-щи настоятельно умоляю Вас назначить самую ответственную и строгую комиссию для строгого расследования моего дела, возглавить т. Молотовым или т. Ворошиловым. Неужели член Президиума ЦК не заслуживает, того, чтобы его дело тщательно разобрали, предъявили обвинения, потребовали бы объяснения, допросили свидетелей. Это со всех точек зрения хорошо для дела и для ЦК. Почему делать, так к[а]к сейчас делается, посадили в подвал, и никто ничего не выясняет и не спрашивает. Дорогие товарищи, разве только единственный и правильный способ решения без суда и выяснения дела в отношении Члена ЦК и своего товарища после 5-суток отсидки в подвале казнить его.
Еще раз умоляю Вас всех, особенно т. т. работавших с т. Лениным и т. Сталиным, обогащенных большим опытом и умудренных в разрешении сложных дел т-щей Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна. Во имя памяти Ленина и Сталина, прошу, умоляю вмешаться и незамедлительно вмешаться и Вы все убедитесь, что я абсолютно чист, честен верный Ваш друг и товарищ, верный член нашей партии.
Кроме укрепления, мощи нашей Страны, и единства нашей Великой партии у меня не было никаких мыслей.
Свой ЦК и свое Правительство, я не меньше любых т-щей поддерживал и делал все, что мог. Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только это захотите расследовать. Что за спешка и при том, очень подозрительная.
Т. Маленкова и т. Хрущева прошу не упорствовать разве будет плохо, если т-ща реабилитируют.
Еще и еще раз умоляю Вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить.
Ваш Лаврентий Берия".
В этом письме сквозит одна мысль: дорогие товарищи, не убивайте, не дайте своему бывшему товарищу погибнуть без суда и следствия. Лаврентий Павлович в тот момент всерьез опасался, что в самом скором времени, может быть, в ближайшие часы, будет убит прямо в бетонном подвале без какого-либо разбирательства. Теперь он решил все отрицать и настаивать на своей полной невиновности. И от потрясения, связанного с арестом и пятидневным заточением в полной изоляции, как кажется, потерял реальное восприятие действительности. Только этим можно объяснить веру Берии, что его собираются убить злодеи-тюремщики, которые действуют без ведома "старых товарищей" из ЦК. Маленков, Хрущев и другие члены Президиума не хуже арестованного знали, что никакого заговора он не готовил. И потому проводить сколько-нибудь объективное расследование, а тем более "реабилитировать товарища" никто из них не собирался.
После 2 июля Берия писем больше не писал. Официально это объясняется тем, что ему больше не давали карандашей и бумагу. По отношению к человеку, над которым ведется следствие, подобный запрет выглядит довольно странно, если не сказать абсурдно. Ведь у подследственного всегда может возникнуть желание дать показания в письменном виде. Но как раз откровенных показаний Берии Хрущев, Маленков, Молотов и другие члены Президиума ЦК боялись больше всего, предпочитая отредактированные протоколы допросов. После 2 июля нет ни одного документа, написанного Лаврентием Павловичем от руки.
Серго Берия был убежден, что его отца убили сразу после ареста, да и сам арест происходил не в зале заседаний Президиума ЦК, а в особняке на Малой Никитской улице, где жил Лаврентий Павлович: "Примерно в полдень (26 июня 1953 года. - Б. С.) в кабинете Бориса Львовича Ванникова… ближайшего помощника моего отца по атомным делам, раздался звонок. Звонил летчик-испытатель Ахмет-Хан Султан…
- Серго, - кричит, - у вас дома была перестрелка. Ты все понял? Тебе надо бежать, Серго! Мы поможем…
У нас действительно была эскадрилья, и особого труда скрыться, скажем, в Финляндии или Швеции не составляло. И впоследствии я не раз убеждался, что эти летчики - настоящие друзья… Но что значит бежать в такой ситуации? Если отец арестован, побег - лишнее доказательство его вины…
Когда мы подъехали (к особняку. - Б. С.), со стороны улицы ничего необычного не заметили, а вот во внутреннем дворе находились два бронетранспортера… Внутренняя охрана нас не пропустила… Отца дома не было… Когда возвращался к машине, услышал от одного из охранников: "Серго, я видел, как на носилках вынесли кого-то, накрытого брезентом…" Со временем я разыскал и других свидетелей, подтвердивших, что видели те носилки…
В пятьдесят восьмом я встретился со Шверником, членом того самого суда (над Л.П. Берией. - Б. С.)… Могу, говорит, одно тебе сказать: живым я твоего отца не видел. Понимай как знаешь, больше ничего не скажу.
Другой член суда, Михайлов, тоже дал мне понять при встрече на подмосковной даче, что в зале суда сидел совершенно другой человек, но говорить на эту тему он не может…
Почему никто и никогда не показал ни мне, ни маме хотя бы один лист допроса с подписью отца?
Нет для меня секрета и в том, почему был убит мой отец. Считая, что он имеет дело с политическими деятелями, отец предложил соратникам собрать съезд партии или хотя бы расширенный Пленум ЦК, где и поговорить о том, чего давно ждал народ. Отец считал, что все руководство страны должно рассказать - открыто и честно! - о том, что случилось в тридцатые, сороковые, начале пятидесятых годов, о своем поведении в период массовых репрессий. Когда, вспоминаю, он сказал об этом незадолго до смерти дома, мама предупредила: "Считай, Лаврентий, что это твой конец. Этого они тебе никогда не простят…"
В связи с этим сын Лаврентия Павловича склонялся к мысли, что на суде вместо его отца присутствовал двойник.
Предположение Сергея Лаврентьевича о том, что отец был убит в день ареста, легко опровергается сохранившимися в архиве тюремными письмами Берии. А вот насчет протоколов допросов необходимо отметить, что фрагменты нескольких протоколов допросов "лубянского маршала" на следствии историки публиковали уже довольно давно. Н.А. Зенькович, например, процитировал допросы, происходившие 23 июля и 7 августа и касавшиеся авторства книги "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье". Берию обвиняли в присвоении чужой рукописи, изданной в 1935 году под его именем. Лаврентий Павлович своей вины не признал. Он настаивал, что "этот доклад (сделанный Берией на собрании Тбилисской парторганизации в июле 35-го. - Б. С.) готовился по моей инициативе, я был главным участником подготовки материалов к докладу, помогал мне в сборе материалов филиал ИМЭЛ города Тбилиси. Принимало участие в подготовке этого доклада около 20 человек, и около 100 человек было принято бывших участников того времени. Я отрицаю, что я делал это с целью втереться в доверие к Сталину. Я считал совершенно необходимым издание такой работы…"
На следующем допросе Берию спросили о судьбе одного из создателей доклада бывшего заведующего отделом агитации Закавказского крайкома партии Эрика Бедии, поводом для ареста которого будто бы послужило его заявление во время дружеской вечеринки, что не Берия, а он, Бедия, написал злополучный доклад. Лаврентий Павлович отрицал, что распорядился арестовать Бедию из-за его неосторожного заявления. Отрицал Берия и то, что знал о расстреле Бедии по приговору "тройки".
Тогда Берии предъявили заявление бывшего завотделом ЦК Компартии Грузии Кало Орагвелидзе, будто бы явившееся основанием для возбуждения дела против Бедии: "На квартире у меня в 1936 году в связи с болтовней Сефа о том, что он писал доклад Л. Берии, Э. Бедия заявил, что не Сеф, а он сам, Бедия, сделал этот доклад, который прочитал Л. Берия". Но Лаврентий Павлович все равно отрицал, что арестовал Бедию из мести: "Указания я об аресте не давал, но о деле Бедии докладывали мне, наверное, докладывал Гоглидзе".
Руденко продолжал: "Из дела Бедии усматривается, что он был обвинен в подготовке совершения террористического акта над вами?"
"Впервые слышу", - удивился Берия.
"Почему дело Бедии не было направлено в суд и на каком основании оно было направлено для рассмотрения во внесудебном порядке на тройку?" - допытывался прокурор.
"Первый раз слышу", - уверял Берия. Отрицал он и то, что ранее знал о расстреле Бедии во внесудебном порядке.
На суде же Лаврентий Павлович (или его двойник) утверждал: "Несколько человек бралось написать книгу "История большевистских организаций в Закавказье", но никто не написал. Бедия и другие лица составили книгу, а я по ней сделал доклад. Затем эта книга была издана под моим авторством. Это я сделал неправильно. Но это факт, и я его признаю. Бедия был связан с Ломинадзе. На основании этих данных он был арестован и расстрелян. Но это ни в коей мере не связано с его участием в составлении книги…"
Стремясь опровергнуть Берию, член суда Москаленко зачитал показания чекиста Савицкого, принимавшего участие в аресте Бедии: "Об аресте Бедии Берия не только знал, но он, Бедия, был арестован по его указанию. Бедия до ареста работал редактором газеты "Коммунист", и без санкции Берии Бедия арестованным быть не мог".
Что без санкции Берии редактора "Коммуниста" арестовать не могли - это сущая правда. Данная должность входила в номенклатуру ЦК Компартии Грузии, и первый секретарь Берия обязан был визировать списки на арест этой категории работников. Но тот же Савицкий на следствии показал, что Бедия действительно был связан с Ломинадзе и другими правыми. Так что, скорее всего, Бедию расстреляли за правый уклон, а отнюдь не за излишнюю болтливость по поводу творческой истории книги о первых большевистских организациях в Закавказье. Точно так же другой болтун Сеф вполне мог быть расстрелян как бывший зиновьевец, а не как истинный автор книги "К истории большевистских организаций в Закавказье".
В письме Меркулова вполне убедительно доказывается, что Берия никак не мог быть автором нашумевшей в свое время книги "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье". Действительно, для создания столь объемного труда у Берии просто не было времени. Можно вполне согласиться с Всеволодом Николаевичем, что эта книга была плодом коллективного творчества, в котором он сам, по причине незнания грузинского языка, играл далеко не главную роль, а всего лишь редактировал на последней стадии русский текст. А вот в том, что он, Меркулов, был возмущен тем, что Берия присвоил себе авторство книги, позволительно усомниться. К тому времени то, что доклады за партийных вождей писали референты, было уже делом обычным и ни для кого не составляло тайны. Наверняка и Сталин, когда Берия прислал ему на одобрение свой доклад, прекрасно понимал, что тот его не писал. Конечно, Берия давал самые общие указания исполнителям, что именно и в каком духе они должны писать об истории большевизма в Закавказье, да и они сами догадывались, что роль товарища Сталина надо всячески возвеличивать, а тех, кто в дальнейшем стал его врагами, - принижать или не упоминать вовсе.
Тем не менее книга "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье" была использована как один из пунктов обвинения против Берии.
Почему же следствие и суд так много уделили внимания пустяковому, в сущности, вопросу: сам ли Берия написал злополучную книгу. Ведь Лаврентию Павловичу инкриминировали вещи куда более серьезные: измена родине, заговор, шпионаж, умысел на теракт, перед которыми обвинение в плагиате просто меркло. Почему же так цеплялись за книгу? А вот почему. Обвинения в плагиате, равно как и в моральном разложении, были очень хороши для последующего распространения среди широких партийных и непартийных масс. Хотя бы потому, что соответствовали, пусть отчасти, истине. Обвинения же в заговоре были весьма неконкретны. Никаких фактов просто не было.
Если посмотреть на это дело с позиций сегодняшнего дня, то ничего необычного в случае с докладом об истории большевистских организаций Закавказья нет. Уже Хрущеву, Брежневу, Андропову и Черненко, это теперь точно известно, речи писали коллективы "спичрайтеров", официально именовавшихся "консультантами". Правда, Сталин как будто свои речи писал сам. Но где гарантия, что, например, тому же Маленкову или Жданову не помогали в написании докладов и речей помощники и другие сотрудники аппарата. А Берии наверняка создавать бессмертный доклад помогал не один Бедия, а целый коллектив Грузинского ИМЭЛа. При желании подобное же обвинение можно было предъявить если не всем, то многим из обвинителей "лубянского маршала". Но против Лаврентия Павловича годилось все, что попадалось под руку, поскольку основное обвинение в заговоре даже ложными показаниями подтвердить было довольно затруднительно. Ни прокурор, ни его партийные наставники не смогли даже сколько-нибудь правдоподобно придумать сценарий "бериевского переворота". Расстрелять же Бедию могли вовсе не из-за книги, и даже не за связь с правыми, а, так сказать, по должности, - Сталин и Ежов выводили в расход большинство чиновников уровня завотделом республиканского ЦК или обкома партии. Берия же, наверное, не имел никакого желания вычеркивать из расстрельного списка болтливого соратника.
Как признает Андрей Сухомлинов, один из немногих исследователей, кому посчастливилось работать со следственным делом Берии, "в уголовном деле я насчитал около 30 протоколов допросов, составленных лично Руденко. Явление уникальное. Нынешние генеральные прокуроры в допросах практически не участвуют…"
Сухомлинов также утверждает, что "в штабе (Московского военного округа. - Б. С.) даже не смогли сфотографировать его, Берия, как положено - в анфас и профиль. Ограничились комическим фото штабного фотографа. Дактилоскопирование, т. е. получение образцов отпечатков пальцев, - обязательная процедура в МВД при аресте - также не производилось". Писательница Елена Прудникова высказала обоснованное предположение, что фото Берии просто изъяли из семейного альбома Берии во время обыска, а затем поместили в дело.
По словам Сухомлинова, "материалы дела пестрят противоречиями… Берия говорит, что список на расстрел 25 человек в 1941 году готовили Меркулов и Кобулов, а последние заявляют, что это не так. Церетели и Миронов показывают, что жену полпреда Бовкун-Луганца убил молотком Влодзимирский, а Влодзимирский говорит, что этого не делал. Кобулов вообще ничего "не помнит".
В этих случаях по закону для собирания и последующей оценки доказательств проводятся очные ставки. Ничего сложного здесь нет. Тем более все обвиняемые в одном городе. Берется охрана, сажаются в кабинете друг против друга два допрашиваемых, и им поочередно задаются контрольные вопросы. Составляется протокол. Это очень важное и нужное следственное действие… Так вот, по делу Берия очных ставок вообще не проводилось. Такого следственного действия для Руденко "не существовало". Мне думается, что это нарушение было допущено умышленно. Следствие считало все доказанным и без проведения очных ставок… По этой же причине в деле нет ни одной экспертизы, ни одного следственного эксперимента, не применялась судебная фотография. Сплошные упрощенчество и примитив. Это первое.
Второе. Все эпизоды преступной деятельности Берия расследованы поверхностно, без глубокого исследования необходимых обстоятельств. Допустим, по притянутому "изнасилованию" Ляли Дроздовой. Она показывает, что в 1949 году "попала в особняк Берия". Как это попала? Зачем и почему? Не выяснено. Далее она же, впрочем, как и некоторые другие потерпевшие, показывает, что "Берия совершил изнасилование". Записано так: "Он меня изнасиловал". А как и что он делал конкретно - об этом ни слова. А нужно, отбросив стыдливость, с использованием знаний физиологии и гинекологии… подробно разбираться - что, где, когда, как, куда, зачем и почему. Об этом знает каждый начинающий следователь… Почему так поверхностно велось дело?
Отвечаю - судьба Берия и остальных была предрешена. Оставались формальности.
Но сколько-нибудь здравомыслящего читателя тезис о том, что многочисленные нестыковки и отступления от правил следственного производства в деле Берия объясняются исключительно убежденностью следователей в его виновности, не слишком впечатляет. Следователь очень часто бывает убежден в виновности подследственного, но чтобы убедить в этом суд, и протоколы пишет, и экспертизы назначает, и фотографии подследственного анфас и в профиль делает, и отпечатки пальцев снимает. А в деле Берии ничего этого нет. Ну не странно ли это?
Как признает Сухомлинов, само дело на 90 процентов состоит не из подлинных документов и протоколов, а из машинописных копий, заверенных майором административной службы ГВП (Главной военной прокуратуры. - Б. С.) Юрьевой. Где находятся оригиналы, можно только догадываться. Ни один прокурор не позволит представить ему дело без оригиналов. Это неписаное правило прокуратуры. И нарушил его Руденко".