На небе ни облачка. Дует лёгкий ветерок. Шелестят высокие травы. В кустах щебечут, словно задыхаясь от какой-то тревоги, невидимые глазу птицы. Тропинка изгибами спускается к озеру. Его низкие берега заросли лотосом. Цветы испускают сладостный, пряный запах. Над водой носятся голубоватые мошки. Из-под ног с треском вылетают кузнечики. Ганнон наклонился и сорвал розоватый цветок. На тонком прозрачном стебле выступили две крупные капли. Не так ли сочилось кровью его сердце, когда от него оторвали цветок его любви - Синту? Но чьи это лёгкие шаги? Синта! Голос её - как журчание воды для путника в пустыне.
- Я - как птица, вырвавшаяся на волю! Я могу захлебнуться радостью. Я могу парить над морем, по которому плывёшь ты, и приникать к травам, которых касался ты! Мне понятны все голоса, все звуки, все мысли и все чувства, какие есть на земле!
- О Синта! - шепчет Ганнон, гладя её руку с тонкими пальцами. - Ты любовь, дарующая забвение! Где ты, там моя родина.
Наступил вечер. Полная луна медленно выплывала из-за холмов. Казалось, лицо Владычицы Тиннит расплылось в улыбке. Нет, она не гневается на них, презревших законы жрецов. Ласково смотрит Тиннит на две фигуры, слившиеся в поцелуе.
- Пора возвращаться, - говорит Ганнон. - Пока мы ещё не можем быть вместе.
Синта кивает головой. Да, она понимает. На корабле жрец Стратон - он не должен знать, что она здесь, иначе проклятье Магарбала настигнет их даже за Столбами Мелькарта.
На палубе "Сына бури" Ганнон увидел Мидаклита. Эллин сидел на смотанных в круг канатах и усердно растирал что-то в ладонях.
- Толчёный лотос, - пояснил Мидаклит.
Ганнон взял щепотку лотоса с его ладони:
- Напоминает по вкусу финики.
- А какой запах! - восторгается эллин. - Но это ещё не всё. Я раздобыл амфору вина из лотоса. Отведав его, я понял, почему, выпив сок лотоса, спутники Одиссея забыли свою родину. Они были просто пьяны!
Взяв под руку Мидаклита, опьянённого то ли лотосовым вином, то ли новизной всего увиденного, Ганнон направился к корме. Там собралось человек двадцать колонистов. Они обступили Малха. Кормчий любил рассказывать всяческие небылицы. Ганнон прислушался к ровному, слегка глуховатому голосу старого моряка.
- На берегу нас окружили люди с языками до земли. Они пили воду из ручья, не нагибаясь. Когда им было холодно, они обматывали шею языками.
Колонисты подались вперёд. Кто-то воскликнул:
- О боги!
В это мгновение Малх заметил приближающегося суффета и умолк. Ганнон воспользовался этой паузой.
- В той же стране, - начал Ганнон, стараясь подражать тону Малха, - жили люди с ушами большими и хрупкими, как капустные листья.
Колонисты насторожились.
- Такие уши у них выросли потому, - продолжал Ганнон, - что они верили басням наподобие той, которую только что рассказал вам Малх.
Колонисты дружно расхохотались. Малх смущённо потирал затылок.
- Ты не обижайся, Малх, - обратился Ганнон к старому моряку, когда они остались одни. - Землепашцы и так легковерны, а тут ещё ты со своими баснями. Прибереги их для другого случая.
- Я понял тебя, - отозвался старый моряк. - Я буду лучше рассказывать их чужеземным купцам. Пусть они, укачай их волны, боятся даже близко подойти к Столбам Мелькарта.
Палуба опустела. Ганнон прислонился к перилам, прислушиваясь к плеску волн, скрипу мачт и балок. Корабль выходил в открытое море.
Столбы Мелькарта
- Но хватит ли нам наших запасов, если мы не будем заходить в Ликс? - спросил Ганнон суффета Гадеса.
- Я прикажу заколоть для тебя и людей твоих скота столько, сколько тебе потребуется. Я дам тебе живых овец столько, сколько сможешь ты увезти.
Ганнон крепко обнял Хирама.
Суффет провожал гостей до самой гавани. Город, освещенный луной, лежал как чеканное серебряное блюдо. На белые дома ложились тёмно-синие тени. Всё вокруг точно вымерло. Двери заперты. На улицах ни души. Только на перекрёстке им встретилась тележка, нагружённая кирпичом. Её толкали полуголые рабы. Невольники остановились и прижались к стене, чтобы дать пройти суффету и его гостям.
Неподалёку от гавани Хирам подвёл карфагенян к квадратному деревянному срубу. Наклонившись над ним, моряки смотрели в глубину колодца, где в чёрной, как дёготь, воде плавал серебристый ломоть месяца.
- Как ты думаешь, - обратился Хирам к Малху, - сейчас прилив или отлив?
- Надо побывать на берегу, - отвечал старый моряк.
Хирам рассмеялся:
- Ты думаешь?