Если честно, то я устала, но не столько от трудных съемок, сколько от атмосферы на площадке, ведь Преминджер не рисковал повышать тон на Митчема, потому что прекрасно понимал, что получит отпор. А на меня повышал, и еще как! Не в силах наорать в ответ, я мстила по-своему. Но даже когда подвернула ногу на скользких камнях и оказалась вынуждена некоторое время ходить на костылях, режиссер и многие члены съемочной группы считали, что это очередной каприз.
В Канаду приехал Ди Маджио, притащив с собой приятелей и немыслимое количество рыболовных снастей, потому что ему сказали, что там хорошо ловится рыба. Я обрадовалась, надеясь, что уж в присутствии такого защитника никто не посмеет повышать на меня голос и даже вообще косо смотреть. Ошиблась, Джо интересовала рыба, но никак не съемки, ему наплевать, какие замечания делает мне Преминджер и есть ли у меня условия для гримирования. К моменту приезда Ди Маджио самые сложные сцены уже были сняты, и он мало верил моим рассказам о плоте посреди стремнины и окатывающей с головой волне во время прохождения порогов.
Но всему приходит конец, в мучениях физических и моральных фильм был снят, миссис Реттинг удалось сохранить Тонни неиспорченным из-за невольного общения со мной. Фильм прошел незамеченным, да он того и не стоил. Как и "Ниагаре", в "Реке…" "Оскара" можно было давать только природе, но никак не сценарию и всем исполнителям.
А теперь я расскажу, как все же поссорилась с Зануком и плюнула на студию!
Вернувшись с тяжелейших съемок "Реки…", я обнаружила, что меня ждет очередной сценарий с идиоткой-блондинкой – "Розовое трико". Снова поющая дура, с демонстрацией своих статей и умения очаровывать мужчин. Док, это нечестно, они давали роли, в которых я обязана выглядеть глупой и распущенной, а потом приписывали черты героини мне самой! Можно было хоть на каждом перекрестке Лос-Анджелеса кричать о своей любви к книгам Достоевского, к шекспировским пьесам, к героиням Ибсена или о занятиях у Миши Чехова, Голливуд все равно считал меня дурой-блондинкой, не желая признавать никаких иных достоинств, кроме тех, что выпирали из декольте или выпячивались сзади.
Да, я женщина, и это мне нравится, но разве у женщины, кроме красивой фигуры, не может быть ничего другого? Разве высокая грудь или осветленные волосы сами по себе означают глупость? Меня всегда обвиняли в слишком узких и откровенных нарядах, в том, что платья, в которых я прихожу на приемы в студии, участвую в рекламных мероприятиях или играю роли, слишком коротки, слишком открыты, слишком облегают… Но ведь обычно я не ношу такие наряды, мои собственные платья куда скромнее, особенно в то время, когда я встречалась и была замужем за Ди Маджио, Джо вообще не переносил откровенных декольте. А все, что на мне надето, согласно роли или по необходимости, придумано не мной, а костюмерами студии! Понимаете, мне сначала создают нечто вульгарное, а потом на это же показывают пальцами.
Мне осточертело быть очередной блондинистой приманкой для зрителей, даже моей Блондинке, похоже, надоело, хотя Занук утверждал, что сценарий написан по заказу для Мэрилин Монро. Крашеная певичка, пусть и в паре с замечательным и любимым мной Фрэнком Синатрой? Правда, я снова получала по семьсот пятьдесят долларов в неделю, а Фрэнки по пять тысяч, но главным было не это. Я больше не желала получать роли словно под копирку, да еще и не имея права читать сценарий перед утверждением на роль. Принося студии денег куда больше других актрис, я желала иметь хотя бы часть их прав.
– Нет!
На помощь пришел Ди Маджио:
– Мэрилин, если уж ты все равно пока не снимаешься, может, мы поженимся?
Я не была уверена, что это хорошая идея, помня скучные вечера перед телевизором, а еще что у Джо довольно крепкие руки и он любит их распускать в гневе. Да, Док, признаюсь, синяки по вине Ди Маджио у меня были, ему, как и Джиму Догерти, не нужна жена, на которую пялятся другие. Только Джим предпочел смыться на корабль, а Джо учил меня жить по-своему, приучал к порядку, как он говорил.
Но мне так надоело идти на поводу у студии, что я предпочла Ди Маджио.
Сенсация получилась настоящая: Блондинка взбунтовалась! Репортеры были счастливы разраставшемся скандалом.
– Чего Вы хотите?
– Справедливости. Я хочу играть в фильмах с хорошими сценариями, где есть что играть. И условия контракта тоже не мешало бы изменить, хотя это не главное. Я не буду сниматься по приказу, не прочитав сценария.
Занук ответил, что это противоречит подписанному со мной семилетнему контракту, а потому студия его расторгает.
Интересно, чего они ожидали, что я расплачусь и прибегу просить прощения? В тот момент раздвоения личности на Мэрилин и Норму Джин у меня не было, мы единодушно согласились на расторжение контракта и предложение Ди Маджио стать его женой.
4 января 1954 года меня в очередной раз выгнали со студии, а через десять дней мы с Джо поженились. Мне было наплевать на контракт и студию, у меня был Джо, который вполне мог содержать хотя бы какое-то время, и то, что заработная плата перестала поступать на мой счет, не испугало ни в какой степени.
Не знаю, что подумали на студии, но в день свадьбы (видно, в качестве подарка) "Фокс" объявила, что возобновила контракт и ждет меня на работу через неделю. Попробовали бы не возобновить. Америка млела от того, что самая знаменитая Блондинка сказала "да" самому знаменитому Спортсмену и Настоящему мужчине! Я официально стала миссис Ди Маджио.
Америка ревела от восторга, газеты наперебой вспоминали, как Джо примчался к моей постели ухаживать после операции аппендицита, как потом приехал в Канаду, чтобы помочь в трудных съемках "Реки…". Ходили даже слухи, что и он снимался со своей героической невестой. Подозреваю, что треть сборов никчемному фильму обеспечило именно желание зрителей увидеть на экране рядом с Блондинкой Героя Америки.
Не знаю, был ли у Занука повторный разлив желчи, но головная боль терзала наверняка. Увольнения самой знаменитой новобрачной Америки ему никто бы не простил. Студия немедленно предложила возобновление контракта на моих условиях.
Но мне наплевать! Я не желала идти на поводу у студии даже на своих собственных условиях и вместо выхода на работу отправилась вместе с мужем в Японию! Просто Джо пригласили по его бейсбольным делам на выставку для пропаганды бейсбола в Азии. Что могло быть для организаторов лучше, чем присутствие там еще и Мэрилин Монро?!
Джо тоже радовался возможности показать, насколько он популярен во всем мире. Ди Маджио ничего не говорил специально, но то и дело проскакивало, что я увижу толпы его поклонников…
Толпы мы увидели уже на летном поле аэропорта Токио. Только моих поклонников! Больше шести тысяч фанатов, прорвав хлипкое оцепление (видно, в Японии не знали о всеобщей любви к Блондинке), высыпали на поле, и пришлось больше часа сидеть в самолете, пока полосу расчистили, чтобы можно было подрулить.
Я очень хотела увидеть Японию, но я ее не увидела. Газеты раструбили о Блондинке, и собирающиеся толпы не позволяли не только пройти по интересным местам или сходить в обычный японский ресторан на обычной улице, но и просто передвигаться по городу. У меня осталось впечатление рева восторженной толпы, сотен протянутых за автографом рук и недовольного рыка Джо, вынужденного сидеть взаперти.
Ди Маджио немного отдохнул от меня, пока я посещала Корею.
Еще когда мы летели в Токио, в самолете ко мне подошел генерал Кристенберри (Видите, а говорят, что у меня плохая память! Я просто помню то, что хочу помнить) и пригласил выступить перед американскими солдатами, воюющими в Корее.
Вообще-то получилось несколько нелепо, он представился и просто пригласил выступить в Корее. Джо решил, что зовут его, сокрушенно покачал головой:
– Не знаю, смогу ли выкроить время на такую поездку.
– Я приглашаю не Вас, а Вашу жену.
Мне удалось не хихикнуть, хотя и без того довольно вытянутое лицо Ди Маджио стало совсем длинным. Но он справился, хмыкнул:
– Моя жена может делать все, что пожелает.
Сидеть взаперти в гостинице Токио или скучать на матчах, где я ничего не понимала, слушать разговоры об играх, которые никогда не видела, и мучиться оттого, что моего мужа просто отодвигают в сторону, чтобы взять автограф у меня, не слишком здорово. Я полетела в Корею.
О… эта поездка осталась в памяти надолго, думаю, не только у меня! Мы посещали госпитали и тыловые части, а потом решили, что можно на вертолете слетать на фронт.
Прибытие Блондинки, фотографии которой в самых разных видах, вплоть до обнаженки, были у каждого из солдат, означало полную дезорганизацию. Но офицеры справились, и это был один из немногих случаев, когда мне не удалось опоздать с выходом на сцену.
Знаете, в феврале в Корее не слишком тепло, за сценой я стояла в рубашке и джинсах, кутаясь в шерстяное одеяло, зрители сидели в теплой форме, но к микрофону пришлось выйти в открытом платье на тонюсеньких бретельках. Нет, я не хвастаюсь и не изображаю из себя героиню, но представьте: шел снег, дул ледяной ветер, а на сцене Блондинка в шелковом, совершенно открытом платье распевала одну за другой песни о любви и бриллиантах. Петь пришлось долго, солдатам было наплевать, что я замерзла, что вот-вот сорву голос, ревущая от восторга толпа даже мало напоминала военных.
Еще когда мы подлетали к расположению войск, я попросила снизиться насколько возможно и открыть люк. Ко всеобщему изумлению, улеглась на пол, потребовала, чтобы меня крепко держали за ноги (потом действительно пришлось замазывать синяки от пальцев с перепугу слишком сильно вцепившегося в лодыжку парня), и принялась размахивать руками и посылать воздушные поцелуи. Внизу творилось нечто невообразимое! Мы долго не могли приземлиться, крики "Мэрилин!" заглушили даже шум вертолетных винтов.
Со сцены я ушла, только когда почти сорвала голос, а слушатели также сорвали свои от криков восторга. Это не потому, что я такая замечательная певица, просто истосковавшиеся по женщинам и оторванные от родины солдаты острее чувствуют женскую красоту. Блондинка была на высоте! Норме Джин пришлось признать, что она права, ведь ради одного вот такого выступления и выказанной радости стоило сниматься в глупых фильмах и крутить задницей, проходя вдоль Ниагарского водопада.
В мою честь был дан роскошнейший банкет, на котором я уже куталась в теплую одежду, потому что простыла, причем не просто простыла, а заработала пневмонию и по возвращении в Токио слегла с высокой температурой.
– Джо, ты не представляешь рев десятка тысяч солдатских глоток! – Я захлебывалась от восторга, рассказывая мужу о поездке.
Он криво усмехнулся:
– Мэрилин, меня приветствовали стадионы по пятьдесят тысяч…
Начались проблемы с мужем, становившиеся с каждым днем все серьезнее. Нет, не потому, что он завидовал моей популярности, Ди Маджио действительно хватало своей собственной, она Джо была просто не нужна. Ди Маджио не понимал, как можно восторгаться ревом толпы или невозможностью нормально ходить по улицам.
– Зачем тебе это?
А я не знала, как объяснить, что вот такой прием для меня – свидетельство, что вопреки негативному отношению на студии, вопреки презрению Голливуда я стала популярной и любимой зрителями, что такие приемы заставят Занука сдаться и принять мои условия, а значит, я смогу играть хорошие роли в хороших фильмах.
Знаете, однажды, выслушав мои рассуждения по такому поводу, Джо с сомнением покачал головой:
– Ты ошибаешься, такие встречи окончательно докажут всем, что ты Блондинка, и ты уже никогда не сможешь играть серьезные роли в серьезных фильмах, но не из-за студии, а потому что зрители просто не захотят видеть тебя иной.
Док, Джо не мастер произносить длинные и умные речи, он выражается коротко и просто, конечно, он сказал не так или не совсем так, но смысл был таков.
Сейчас, по прошествии нескольких лет, я поражаюсь его мудрости, тому, что Ди Маджио, не слишком любя кино и вовсе не уважая ни киношников, ни зрителей, готовых вопить при виде Блондинки (хотя сам любил мое тело), очень точно понял суть проблемы, которая поломала всю мою последующую жизнь и карьеру. Зрители действительно не пожелали видеть меня иначе как Блондинкой независимо от поведения студии.
Ошеломленная, я простила Ди Маджио и заработанные синяки, которые пришлось без конца замазывать, и даже сломанный большой палец правой руки. Горячий итальянец не вынес картинки своей полуголой жены, пожираемой взглядами тысяч солдат. Журналисты сделали вид, что поверили в мое неудачное падение из-за попавшего под ноги уголка ковра.
Ухаживая за своей больной женушкой, Ди Маджио снова выглядел Героем. Мужская половина Америки лежала у моих ног, женская – у его.
Но дома все оказалось не так просто, Джо поставил меня перед выбором: или кино, или он! Я покорно переехала к мужу в Сан-Франциско, приходила в себя после болезни, много читала и маялась от безделья. Отдых – это хорошо, но когда мужа почти каждый вечер нет дома (он считал, что мужчине положено по вечерам общаться с друзьями в баре и только ночами с женой в постели), а если он есть, то сидит перед телевизором, переживая из-за забитого или пропущенного мяча, знакомых мало, выходить из дома невозможно, даже долгожданный отдых быстро осточертеет.
Мы стали все чаще ссориться. Началось как-то незаметно, на вопрос "А как же я?" Джо лишь пожимал плечами:
– У тебя же вон сколько книг, ты у нас умная…
Конечно, на студии не могли не отреагировать на мое выступление в Корее, хотя бы потому, что "Фокс" и Голливуд вообще зрители завалили мешками писем с требованием "почаще снимать красотку Мэрилин, потому что она нам нравится". Думаю, студия пожалела, что не воспользовалась моим пребыванием в Японии и Корее для рекламной кампании фильмов. Я испытывала ехидную радость при мысли, сколько Занук упустил из-за своего глупого упрямства.
Но даже Зануку пришлось пойти на попятный и предложить мне новые условия контракта. То-то же, мы с Блондинкой еще вам покажем!
Следующая роль была не просто проходной, а все такой же бессмысленной и блондинистой, музыкальные номера бездарны, наряды и макияж вопиюще вульгарны. Роль Вики в фильме "Нет лучше бизнеса, чем шоу-бизнес" введена нарочно для меня как уступка зрителям, но лучше бы не вводилась! Понимая, что фильм с Дональдом О’Коннором будет провальным, студия выставила меня вроде зазывалы у ворот. Снова приманка, снова полуголая и глупая…
Но за фильм обещали отдельной выплатой сто тысяч долларов, к тому же брали на работу Наташу (с разрешением находиться на площадке независимо от желания или нежелания режиссера), а также моего учителя пения Хэла Шафера и хореографа Джека Кола. Ни Блондинка, ни О’Коннор, ни Наташа, Шафер или Кол не смогли спасти фильм, он получился пошлым, безвкусным и ужасающе пустым, но денег студии принес много.
Однако теперь я могла ставить свои условия и потребовала роль в "Зуде седьмого года" – экранизации очень успешного бродвейского боевика, который должен снимать Билли Уайлдер.
Домашние ссоры набирали обороты, я не могла думать ни о чем другом, как только о разладе с Ди Маджио и о том, что снова играю в бездарном фильме бездарную роль. Нервы ни к черту, в лицо Джо лучше не смотреть, он не мог простить мне возврата к работе, да еще и такой! Я почти не рассказывала ему о фильме, понимая, что будет, когда Ди Маджио увидит мои костюмы и услышит текст, тут сломанным пальцем не отделаешься. Знаете, Док, а ведь тогда у меня даже была тайная мысль, что, серьезно сломав мне, например, нос или челюсть, то есть попросту испортив внешность Блондинки, Джо даже окажет услугу. Может, хоть тогда меня перестанут назначать на роли красивых дурочек?
Однажды, стоя перед зеркалом, задала своему отражению вопрос:
– Ну и чего ты добилась? Рева толпы, которой все равно, есть ли под твоими волосами мозги, читала ли ты что-то серьезнее журналов с картинками, училась ли актерскому мастерству, которой достаточно, что грудь высока, бедра умеют вилять, а ножки стройные? Презрения коллег и откровенной неприязни мужа?
И мне показалось, что Блондинка с усмешкой поинтересовалась в ответ:
– А чего добилась ты?
Она права, Норма Джин не имела и этого.
Я была несчастна, никакой успех Мэрилин Монро или кассовые сборы глупых фильмов не добавляли мне уверенности или удовлетворения, а откровенная неприязнь Ди Маджио лишала последних сил и надежд. Мне нигде не было места: ни на студии, ни в актерском сообществе, ни даже дома. Я никому не нужна, зрители обожали Блондинку с ее ужимками, студии достаточно кассовых сборов, а Джо терпеть не мог ни то ни другое.
Еще хуже стало, когда мы перебрались в Беверли-Хиллз, чтобы я могла сниматься. Я с ужасом ждала гнева Джо и жаловалась на жизнь всем подряд – Наташе, Бобу Слетцеру, своему агенту Чарльзу Фельдману и даже новому знакомому – фотографу "Лука" Милтону Грину. Наташа, ненавидевшая Ди Маджио (взаимно!), жалела меня, но между нами с наставницей уже пробежал холодок, Слетцер жалел по-своему, норовя по старой памяти приложиться к телу, а Фельдман старался развлечь, но никто не мог просто помочь. Никто, потому что для этого нужно было бы уничтожить Блондинку и начать все сначала, а это невозможно. То есть уничтожить или отказаться от нее я могла, но это означало бы снова безвестность и отсутствие работы. Джо легко мог содержать меня, но становиться вечной Пенелопой, ожидающей по вечерам мужа из бара или взирающей на него, сидящего с пивом перед телевизором, я не хотела.
Из двух зол нужно выбрать одно. Беда в том, что оба вели к гибели, только разными путями. Док, нас во мне двое, но гибель одной непременно приведет к гибели второй. И я должна выбрать, кого уничтожить сначала. Тогда победила Блондинка, Норма Джин была на время придушена, но, как видите, оказалась живучей, дотянув до нынешнего дня.
А помогла мне выбрать одна встреча…
Фельдманы жили почти напротив нас и часто устраивали разные вечеринки, на которые приглашали гостей, далеких от мира кино. Все верно, популярность нужна в разных кругах. Я не раз бывала на подобных приемах у Джонни Хайда и Шенка, знала, что на них может быть интересно, но чаще бывает скучно, боялась попросту напиться из-за отвратительного настроения, а потому приходила изредка.
Но в тот раз мы явились даже с Джо Ди Маджио.
Наверное, это должно было произойти. Джо, как всегда, мрачно наблюдал, как на грудь и бедра его жены откровенно пялятся мужчины, а я – как недовольные женщины скрипят прелестными зубками. Блондинка торжествовала, Норма Джин внутри обливалась слезами. Среди гостей оказалась пара, привлекшая мое особое внимание, – молодой сенатор Джон Ф.К. с супругой Джеки. Они тоже были молодоженами, но это не слишком бросалось в глаза.