Содержание:
Опера доктора Дулиттла 1
Часть первая 1
Часть вторая 11
Часть третья 23
Хью Лофтинг
Доктор Дулиттл и его звери
Опера доктора Дулиттла
Часть первая
Глава 1. Зоомагазин
После того как Блоссом бросил свой цирк на произвол судьбы и Джону Дулиттлу пришлось всерьез взяться за ведение дел, доктора пригласили на гастроли в Лондон. Хозяева самых больших увеселительных садов хотели, чтобы у них выступила знаменитая "Пантомима из Паддлеби".
Но касса цирка была пуста, Блоссом украл все, что заработал цирк в Манчестере, и пришлось друзьям выступать в маленьких городках, чтобы расплатиться с долгами и собрать денег на дорогу до Лондона.
Вся цирковая труппа состояла теперь из Мэтьюза Магга, который вел представление и объявлял номера, силача Геракла, поднимавшего тяжести на потеху публике, акробатов братьев Пинто и клоуна Хоупа. Теодора, жена Мэтьюза Магга, шила костюмы и готовила еду. Кроме них доктор пригласил нового смотрителя зверинца. Это был толстый добродушный мужчина средних лет. Звали его Фредом.
Зверинец был небольшой. В нем остались лев, леопард, слон и американский опоссум, которого раньше Блоссом выдавал за кровожадного хищника харри-гарри. Но гвоздем программы был конечно же двуглавый африканский зверь тяни-толкай.
Они ездили из города в город в ярко раскрашенных фургонах, на которых крупными буквами было написано: ЦИРК ДОКТОРА ДУЛИТТЛА. Вместе с доктором в фургоне путешествовали его друзья: пес О’Скалли, поросенок Хрюкки, сова Бу-Бу, утка Крякки и белая мышь.
Времена для цирка настали нелегкие, поэтому было даже хорошо, что труппа оказалась такой маленькой, иначе трудно было бы заработать на пропитание.
Артисты не получали жалованья, а делили прибыль - конечно, когда она была. Случалось, и нередко, что дела шли неважно, и тогда все сидели без гроша и радовались, если удавалось пообедать. Несмотря на это, из цирка никто не ушел, и доктору никогда не приходилось выслушивать нарекания или распекать кого-либо из артистов, а артисты во всем доверяли доктору Дулиттлу и надеялись, что он сумеет поставить цирк на ноги. И в конце концов наступил день, когда их надежды оправдались, и доктор воздал им за доверие сторицей.
Но это будет позже, а пока Джон Дулиттл ломал голову над тем, чем бы привлечь разборчивую лондонскую публику. И, как это часто бывает, все началось с ничем не примечательного случая.
Как-то вечером цирк приехал в небольшой городок. Артисты дружно взялись за работу, поставили шатры, сколотили помосты. Когда все было готово к завтрашнему представлению, доктор с Мэтьюзом Маггом вышли прогуляться. О’Скалли увязался за ними. Они бродили по улицам, глазели по сторонам. На площади им встретился кабачок. На тротуаре у дверей стояли столики. День выдался жаркий, и доктор с Мэтьюзом решили присесть и выпить по стаканчику пива.
Они сидели и отдыхали, когда вдруг услышали птичье пение. Голос был очень мягкий и таинственный, он звучал то тише, то громче, судя по всему, пел удивительный мастер своего птичьего дела, так как ни одна трель в его песне не повторялась.
Доктор был большим знатоком птичьего пения и даже когда-то написал книгу о соловьях и певчих дроздах.
- Ты слышишь, Мэтьюз? - спросил доктор своего спутника.
- Замечательно поет, - с восхищением сказал Мэтьюз Магг. - Держу пари, что это соловей. Должно быть, он сидит вон там, на тех больших тополях около церкви.
- И непременно проиграешь пари, - ответил доктор. - Это вовсе не соловей, а канарейка. Просто она подражает соловью. Наверное, она когда-то слышала его пение. Я совершенно уверен, что это голос канарейки. Прислушайся, сейчас она передразнивает черного дрозда.
Так они сидели за столиком, наслаждались теплым вечером и пением канарейки, которая подражала то малиновке, то щеглу, то зяблику, то мухоловке. Вдруг доктор Дулиттл сказал:
- А знаешь, Мэтьюз, было бы совсем не плохо взять к нам в цирк канарейку. Я уверен, что она быстро подружилась бы и с людьми, и с животными. Конечно, нехорошо держать птиц в клетке, но, если она захочет, мы будем ее выпускать на прогулку. Давай-ка пройдемся вдоль по улице, может быть, нам удастся увидеть того, кто так замечательно поет.
Доктор и Мэтьюз Магг допили пиво, расплатились с трактирщиком и зашагали по направлению к церкви. Наконец они остановились перед витриной зоомагазина, где продавали разных птиц и мелких зверушек. Доктор сказал:
- Именно здесь сидит в клетке та канарейка, что нам пела. Бедняжка! В зоомагазинах продавцы никогда не ухаживают за птицами как следует, держат их в тесноте и редко чистят клетки. Я стараюсь обходить зоомагазины стороной.
- Почему? - удивился Мэтьюз.
- Да потому, - ответил Джон Дулиттл, - что звери и птицы сразу же меня узнают и просят купить их. Они знают, что у меня им будет лучше, чем у кого-либо. А у меня нет денег, чтобы купить им свободу. Вот и сейчас у меня осталось в кармане всего три шиллинга.
Доктор сунул руку в карман и вытащил оттуда три серебряные монеты, грустно посмотрел на них и уже собрался уходить, когда птица снова запела.
Доктор Дулиттл остановился в нерешительности и снова грустно взглянул на три серебряных кружочка, лежавших у него на ладони.
- Как хорошо она поет! - тихо сказал он.
- Так купите ее, если она вам так нравится, - предложил Мэтьюз.
- Во-первых, это наши последние деньги, - ответил доктор. - А во-вторых, стоит мне зайти в магазин, как птицы, кролики и морские свинки тут же бросятся уговаривать меня купить их, а мне придется их огорчить. А я от этого сам огорчаюсь. Лучше нам уйти.
- Давайте я зайду в магазин, - вызвался помочь Мэтьюз. - Меня звери не знают, и я без хлопот куплю канарейку.
Он взял у доктора деньги, вошел в магазин и через минуту вернулся. В руке он держал закрытую бумагой клетку.
- Вот ваша певунья, - сказал он и протянул клетку доктору.
- Спасибо, Мэтьюз, - поблагодарил его доктор. - А теперь нам пора домой. Теодора и Крякки небось уже ждут нас к ужину.
Когда доктор Дулиттл возвратился в свой фургон, он первым делом снял бумагу с клетки. Затем он долго разглядывал сидящую внутри птицу. Наконец он захохотал:
- Ха-ха-ха! Мэтьюз, поди сюда! Кого ты нам купил?
- Птицу, - ничуть не смутился Мэтьюз. - Продавец сказал мне, что это зеленая канарейка.
- Конечно, это зеленая канарейка, - не стал спорить доктор. - Но продавец всучил тебе самочку, а самочки, кик известно, не поют. У канареек поют только самцы.
Может быть, и так, господин доктор, - оправдывался Мэтьюз, - Но та, которая пела, стоила пятьдесят шиллингов, а вы дали мне всего три. И то, думаю, слишком дорого за такую пичугу. Хорошего голосистого петуха можно купить всего за шиллинг.
Доктор только улыбнулся в ответ. Он не мог сердиться па Мэтьюза Магга за то, что тот купил птицу, которая не умела петь. Как-никак последние три шиллинга были потрачены не зря - на них купили свободу маленькому живому существу. Тем более что неизвестно, сколько еще пришлось бы томиться канарейке в зоомагазине, ведь люди охотно платят деньги только за певчих птиц.
После ужина доктору пришлось заняться цирковыми делами. Вернулся он поздно и устало рухнул на стул. Тут же на него насела сова Бу-Бу, которая прекрасно знала арифметику и ведала всеми счетами цирка.
Они долго, очень долго вели самую скучную на свете беседу - о деньгах и цифрах. И вдруг послышалось тихое щебетание.
- Боже! - воскликнул доктор. - Что это такое?
Пение звучало все громче. Доктор повернул голову и увидел, что поет та самая канарейка, за которую Мэтьюз Магг заплатил три шиллинга.
Для любого другого человека это было бы обычным пением канарейки. Но для доктора это была настоящая песня: он понимал, о чем поет канарейка. А канарейка пела о жизни в неволе, о свободе, о несчастной любви.
…Прощальный взмах крыла - и милый улетел…
Джон Дулиттл встал со стула и подошел к клетке. Зеленая канарейка смолкла и выжидательно смотрела на доктора.
- Мне казалось, ты самочка, - неуверенно сказал доктор Дулиттл.
Канарейка ответила:
- Вы не ошиблись, я самочка.
- Но ты же поешь!
- Почему же мне не петь?
- Потому что все знают: самочки не поют! - воскликнул обескураженный доктор.
Маленькая зеленая пичуга разразилась долгой трелью - так она смеялась.
- Опять все та же старая глупая история, - сказала она. - Все эти глупости выдумали самцы. У нас, у самочек, голоса намного лучше. Но самцы боятся уступить нам первенство в чем бы то ни было и поэтому не разрешают нам петь. А если кто-то нарушит запрет, то на него бросается вся стая и пребольно клюет. Несколько лет тому назад мы даже объединились, чтобы бороться за свои права. Мы назвали наше движение "Равноправное пение". Но нам очень трудно бороться, потому что пожилые канарейки, а прежде всего старые девы упорствуют и говорят; пение - дело не женское, место самочки - в гнезде, на яйцах. Сами знаете, какие глупости они городят, наверное, у людей точно так же. Именно поэтому до сих пор считают, что самочки канарейки не поют.
- Но ведь в магазине пела не ты? - спросил доктор.
- В магазине не то что петь, даже дышать трудно: такой там спертый воздух, - ответила канарейка. - Думаю, даже им не смогли бы там петь.
- Почему же ты запела сейчас?
- Потому что я поняла, что меня купили по ошибке. Ведь им послали своего приятеля в магазин за самодовольным желтым самцом. Этот зазнайка чирикает с утра до вечера, хотя у медведя слух и то лучше. Я видела, как ваш приятель спрашивал у продавца о цене. И догадалась, что он ничего не смыслит в птицах, поэтому я запела, чтобы показать вам, что вы не выбросили деньги на ветер.
- Невероятно! - не переставал удивляться доктор. - Действительно, по сравнению с тобой тот желтый самец не поет, а просто дерет горло. Какой у тебя голос, контральто? Или меццо-сопрано?
- Ах, доктор, - пожала плечами зеленая канарейка, - я не знаю, о чем вы говорите. Все эти выдумки людей нам неизвестны, но я могу взять самую высокую ноту.
- Как тебя зовут? - спросил доктор.
- Пипинелла, - ответила птичка.
- А что это за песня, которую ты пела? - продолжал расспрашивать доктор.
- Это история моей жизни.
Доктор удивился еще больше.
- Но ведь это были стихи! - воскликнул он.
- Ну и что же? - горделиво повела головой канарейка. - Я сама их сочинила, даже не сочинила, а изложила в стихах всю мою жизнь. У птиц, живущих в клетках, уйма свободного времени, особенно когда нет необходимости сидеть на яйцах и кормить птенцов.
- Мало того что ты поешь, ты еще и стихи сочиняешь! - восхитился доктор. - В такой маленькой птичке и так много талантов.
- Я еще и музыку сочиняю, - с достоинством добавила Пипинелла. - Я сама написала песню, которую вы только что слышали. - И если вы заметили, я не взяла для своей песни ничего старого и известного. Разве что одну музыкальную фразу из "Любовной песни зябликов". Я вставила ее в то место, где рассказываю, как мой любимый бросил меня и улетел в Америку, а я осталась в слезах на берегу.
Неожиданно беседу доктора с канарейкой прервала утка Крякки. Она принесла чай и бутерброды.
- Уже поздно, доктор, - сказала утка, - не хотите ли перекусить?
Но, к огорчению Хрюкки, который надеялся, что и ему что-то перепадет, доктор отчаянно замотал головой.
- Нет-нет, - наотрез отказался он. - Наша гостья мне намного интереснее любых бутербродов.
Поросенок обиженно хрюкнул себе под нос:
- Подумаешь, пучок перьев! Да я дюжину таких пичуг отдам за ломоть хлеба с солью.
Тем временем доктор Дулиттл нашел в своем старом портфеле нотную тетрадь. Как вы знаете, он недурно играл па флейте и даже иногда пытался сочинять мелодии.
- Не могла бы ты повторить для меня историю своей жизни? - обратился он к канарейке. - Она меня очень заинтересовала.
- С удовольствием, - ответила птичка. - Но сначала налейте мне воды в блюдце, у меня уже пересохло в горле.
- Да-да, конечно! - Джон Дулиттл поспешно вскочил с места и едва не наступил на поросенка.
Поросенок обиженно хрюкнул и забился в угол.
- Вот она, человеческая дружба! Грош ей цена. А ведь я пою ничуть не хуже.
Доктор Дулиттл принес блюдечко с водой и поставил клетку к канарейке.
- Пей, пожалуйста. Я хотел попросить тебя петь помедленнее. Дело в том, что я хочу записать мелодию, а она у тебя очень сложная. А слова твоей песни мы запишем как-нибудь в другой раз.
Глава 2. Белая персидская кошка
Доктор устроился поудобнее и взял в руки карандаш. Зеленая канарейка пела, а он быстро записывал ноты. Маленькие черные значки заполняли страницу за страницей.
Песня была длинная, на полчаса, не меньше. Несчастный Хрюкки время от времени бормотал:
- Чай, наверное, уже остыл, и бутерброды засохли. Ну как можно петь на пустой желудок?!
Наконец канарейка закончила песню, доктор закрыл нотную тетрадь и спрятал ее в портфель. Затем он сел к столу и взялся за чай с бутербродами. Обрадованный Хрюкки тут же устроился рядом с доктором.
- Может быть, ты выйдешь из клетки и поужинаешь с нами? - спросил Джон Дулиттл канарейку.
- А здесь есть кошки? - вопросом на вопрос ответила канарейка.
- Нет, - покачал головой доктор, - я не держу у себя в фургоне кошек.
- Тогда я с удовольствием покину клетку, - сказала канарейка. - Откройте, пожалуйста, дверцу, чтобы я могла выйти.
В разговор вмешался О’Скалли:
- Почему ты боишься кошек? У тебя есть крылья, и ты всегда сможешь упорхнуть.
Канарейка перелетела на стол, села возле тарелки доктора и склевала крошку.
- Конечно, упорхнуть от кошки не трудно, но только в том случае, когда ее видишь, - сказала пичуга. - Но кошки очень любят подкрадываться незаметно, и тогда беды не миновать. Кошки очень ловко охотятся.
- Так уж и очень ловко! - обиделся О’Скалли. - Что касается охоты, то самая последняя дворняга заткнет за пояс любую кошку.
- Ну уж нет, - возразила канарейка. - Вы, собаки, кошкам и в подметки не годитесь. Не обижайся, но это так. Вы можете учуять добычу, выследить ее, догнать лучше любой кошки, но в хитрости вам с кошками не сравниться. Разве вы способны часами сидеть у входа в норку и подкарауливать маленького мышонка? Ты хоть раз видел собаку, способную просидеть неподвижно пять минут? Если собака найдет вход в нору, то она тут же начнет лаять и скрести лапами так, что хозяин норы и носа оттуда не высунет. Нет, мы, птицы, боимся кошек как огня. Уж лучше сидеть в комнате с дюжиной собак, чем с одной кошкой.
- У тебя были уже неприятности из-за кошек? - спросил доктор.
- У меня нет, но у других были, если только смерть можно назвать неприятностью. Я предпочитаю учиться на чужих ошибках. Так безопаснее.
Канарейка умолкла, словно вспоминая что-то, а потом сказала:
- Если хотите, я расскажу вам одну жуткую историю, которая произошла у меня на глазах. Как-то мне довелось жить в одном доме с попугаем. Хозяйка наша была добрая, но недалекая женщина. Однажды ей подарили персидскую кошку. Она была белая, пушистая и очень любила тереться о ноги хозяйки и мурлыкать.
Старый попугай сказал мне в тот вечер:
- Она кажется смирной и добродушной.
Но я не согласилась с Жако - так звали попугая.
- Кошка всегда остается кошкой, - сказала я. - Им никогда нельзя доверять.
- Может быть, именно поэтому они стали такими коварными? - перебил канарейку доктор. - Если тебя постоянно называют лжецом, ты станешь лжецом, если тебя считают негодяем, ты станешь негодяем.
- Ну нет, - не согласилась с доктором канарейка. - Наша хозяйка доверяла своей кошке, и вы сейчас узнаете, что из этого получилось. Она даже иногда оставляла кошку на ночь в одной комнате с нами. Моя клетка висела высоко под потолком, и я не боялась, что кошка доберется до меня. А вот несчастный старый Жако ни за что не хотел поверить, что это милое белое, пушистое животное - страшный хищник. К тому же у Жако не было клетки, он сидел на шестке из двух скрещенных жердочек, а чтобы он не улетел, ему к ноге прикрепили длинную цепочку.
II одни прекрасный день кошка вскарабкалась на шесток к попугаю и уже хотела расправиться с ним, как вдруг Жако показал себя опытным бойцом. В честном бою он мог постоять за себя, да еще как! Своим большим и острым клювом он ударил разбойницу в нос, а затем отхватил ей пол-уха. Кошка взвыла и бросилась наутек.
Тогда я сказала Жако:
- Может быть, теперь ты мне поверишь? Будь осторожен, иначе, как только ты зазеваешься, кошка набросится на тебя сзади и тогда тебе несдобровать. Запомни, Жако: как только ты уснешь при кошке, то уже никогда не проснешься.
Зеленая канарейка умолкла на минутку, прошла по столу к чашке поросенка и отпила из нее каплю молока. Поросенок так опешил, что даже не смог открыть рот, чтобы выбранить "нахальный пучок перьев".
Затем птичка вытерла клюв о скатерть и продолжила свой рассказ:
- Я не в ладах с арифметикой и только поэтому не могу сказать, сколько раз я спасала жизнь доверчивому Жако. Попугаю уже было немало лет, он любил спокойную, размеренную жизнь. У него были свои привычки, и он терпеть не мог, если что-то нарушало их. Он привык принимать ванну по субботам, и у него на весь день портилось настроение, если его вдруг забывали искупать. Но самой опасной его привычкой был сон после обеда. Сколько раз я говорила ему:
- Не спи, Жако! Дверь в нашу комнату никогда не закрывается, и кошка может войти в любую минуту.
Но попугай ни за что на свете не хотел расстаться со своими привычками и пропускал все мои слова мимо ушей.
- Что может быть лучше, чем вздремнуть после обеда, - отвечал он на мои предостережения. - Да пусть в доме бродит не одна, а целая дюжина кошек, и то я не откажусь от послеобеденного сна.
Канарейка снова умолкла, в задумчивости склевала еще одну крошку, а затем продолжила:
- Теперь я думаю, что старый попугай был не так уж и не прав. В его презрении к суете кроется нечто прекрасное. У него были раз и навсегда установленные правила, и ничто не могло заставить его изменить этим правилам.
А тем временем ужасная кошка только и ждала удобного случая. Часто бывало, что Жако беспечно дремал на своем шестке, а кошка кралась по коридору или уже вспрыгивала на стол, откуда ей можно было лапой достать до попугая. Тогда я пронзительно свистела, Жако просыпался, и кошка убегала стремглав, бросая на меня яростные взгляды. Она сердилась, что я испортила ей забаву.
Нашей же хозяйке никогда и в голову не приходило, что кошка - хищник.