В день турнира Сашка распахнула глаза в приступе паники: проспала! Но на часах было только полшестого. Поворочавшись без сна, она прошлепала в ванную и залезла под горячий душ, а затем резко включила ледяную воду. В тело тут же словно впилась тысяча иголок – завизжав, она выскочила и наскоро растерлась жестким полотенцем, стуча зубами от холода. На ходу сделав пару глотков обжигающего кофе, Сашка схватила портплед с экипировкой и побежала в метро. Жаль, что у мамы утренняя репетиция в цирке, и она не сможет присутствовать на турнире.
Субботнее утро еще только-только занималось, и в метро было непривычно безлюдно, так что Сашка даже провалилась в дрему, чудом угадав нужную станцию и успев выскочить за мгновение до того, как двери вагона захлопнутся. В тряском маршрутном такси остатки сна разлетелись как осколки разбитого зеркала.
Волнительное ощущение праздника возникло сразу же, как только за поворотом показалась высокая кованая ограда с гербом конного клуба. По периметру поля развевались разноцветные полотнища флагов, из динамиков разносилась бравурная музыка, комментатор со смаком перечислял регалии самых именитых участников соревнований. И хотя до начала заезда оставалось около часа, самые предусмотрительные зрители уже занимали места на трибунах, то и дело с опаской поглядывая на небо, по которому неслись легкие облачка – как известно, настроение питерской погоды меняется стремительно, так что если вам она не по нраву, просто переждите пять минут – и она изменится.
Переодевшись, Сашка пошла к конюшне. На лужайке уже собрались девчонки.
– Ой, я так волнуюсь, так волнуюсь, даже руки дрожат, – закатывая глаза, ломала пальцы Маринка.
Кира была тут же – в самом центре гудящего кружка; нетерпеливо похлопывала хлыстиком по голенищу высоких сапог. Заметив Сашку, девчонки смолкли как по команде и стали разглядывать ее во все глаза. Обычно она приходила на занятия в поношенном, с чужого плеча, рединготе и выцветших рейтузах, а расчищать денники и вовсе отправлялась в засаленной фуфайке и растоптанных сапожищах. Сашка кожей ощутила высокомерный взгляд Киры и ускорила шаг.
– Смотри-ка, мышка-замухрышка приоделась. И не узнать… Даже на человека стала похожа, – зло процедила Кира.
Сашка слышала, как девочки прыснули, но решила не подавать виду – глупо было надеяться, что новый редингот станет пропуском в круг избранных. Да и так ли ей на самом деле хотелось быть в числе подружек Киры, слушать ее бесконечное хвастовство и ахать над каждым сломанным ногтем? Сашка улыбнулась и расправила плечи: уж лучше быть одной, чем в жалких подпевалах у самовлюбленной стервы.
Она вошла на конюшню, поздоровалась с конюхами. Айрат, как и все, по случаю турнира облачился в нарядный камзол, который сидел на нем нелепо, как манишка на цирковой обезьянке. Вдобавок стойка воротничка немилосердно натирала тщательно выбритую шею. Но старый конюх гордился униформой с обшитыми золотым кантом обшлагами и эмблемой клуба и был готов стойко сносить любые неудобства.
– Я верю в твою победу, дочка, – доверительно шепнул он, передавая коня под уздцы. – Я сон хороший видел.
Сашка улыбнулась в ответ и повела Фридриха на разминку. На большом поле разминались иногородние спортсмены, а для "своих" в клубе выделили "детский сад", где обычно осваивали азы верховой езды первогодки.
Сашка протянула Фридриху кусочек сахара на раскрытой ладони, а затем, привстав на цыпочки, повязала на гриву тонкую красную ленточку – на удачу. Обняла за шею и горячо зашептала в самое ухо: "Фред, миленький, только не подведи! Это мой единственный шанс попасть в сборную!" Конь понимающе фыркнул и встряхнул гривой.
– Красивый редингот, – услышала она за спиной насмешливый голос Киры.
– Спасибо, – пробормотала Сашка, не ожидавшая, что королева снизойдет до разговора.
– Я вижу, ты всерьез настроилась на победу? Жаль, жаль… Потому что я не проигрываю. Ни-ког-да. Ясно? – она по-хозяйски похлопала Фридриха по шее. – К тому же… Я, конечно, дала слово Римме Михайловне, что буду молчать до конца турнира… Но мне кажется, честнее все сразу тебе рассказать. Отец переговорил с Антоном Станиславовичем, и последняя путевка, независимо от результата заезда, останется за мной. Так что нет смысла тут из штанов выпрыгивать.
Мило улыбнувшись, Кира развернулась и зашагала к конюшне, где ее с оседланным вороным жеребцом уже ждал хмурый Андрей. Сашка задохнулась от обиды и злости. "Вот… змея! Как же так? Римма Михайловна еще вчера вечером ясно дала понять: на кону – не просто победа в турнире и кубок, а поездка в Англию…", – размышляла она.
До открытия турнира оставалось около получаса, и Сашка понимала, что разыскать тренера и расспросить ее уже не получится – Римма Михайловна участвовала в судейской коллегии. "В сложных ситуациях, когда стоишь перед непростым выбором, – вспомнились ей вдруг слова Анны Петровны, – просто делай что должен. А там уж – будь что будет". Так что оставалось одно: успокоиться, выровнять дыхание, выйти на старт и пройти этот чертов гит без единой ошибки.
Наконец объявили о старте заезда. Спортсмены проходили дистанцию с барьерами по очереди, а судьи засекали время, фиксировали ошибки и начисляли баллы за преодоление препятствий. Сашка схлопотала штрафное очко, а Кира чуть отставала по времени – в итоге они заработали равное количество баллов, и после первого круга была назначена "перепрыжка". Судьи объявили короткий перерыв. Сашка видела, как Кира, злясь и беспрестанно поглядывая на часы, бросает взгляды в сторону конюшни, словно ждет чего-то. И вот ее лицо просветлело – подбежала запыхавшаяся девчонка из ее вечной свиты и, опасливо оглянувшись, передала что-то блестящее. "Может, амулет на удачу?", – подумала Сашка. Что ж, правилами турнира это не запрещено – хоть шаманские танцы с бубном устраивай.
Вновь раскатился густой звон колокола, оповещающего о старте, Сашка отдала приветственный салют судейской коллегии и начала проходить гит. Но странное дело: еще пару минут назад такой собранный, послушный малейшему ее движению Фридрих перед каждым прыжком напрягался, словно что-то отвлекало и раздражало его. С явной неохотой он преодолел два "тройника" и оксер; впереди замаячил джокер.
"Ну, давай же, Фредди, соберись!" – мысленно приказала Сашка.
Конь набрал хороший темп, но когда до барьера оставались считанные метры, вдруг резко затормозил, нервно отфыркиваясь и встряхивая гривой. Сашка, до боли закусив губу, чтобы не терять самообладания, развернула его и вновь отправила к барьеру. Она прекрасно знала, что это последняя попытка – если за первый отказ коня взять препятствие еще можно было отделаться штрафными очками, то повторный отказ сразу же приводит к дисквалификации и удалению с поля – большего позора и представить себе невозможно. Поэтому она чуть сильнее, чем обычно, сдавила бока коня коленями, подавая условный сигнал, но Фридрих, словно в очередной раз налетев на невидимую преграду, свечкой взвился на дыбы, и Сашка лишь чудом не вылетела из седла. Бросив повод, она всем телом прильнула к взбеленившемуся коню, обхватив его руками за шею. Со стороны судейской трибуны на поле уже бежали люди. В коня словно вселился бес – он скакал и взбрыкивал задними ногами, стремясь сбросить всадницу. Сашка побелевшими пальцами вцепилась в гриву, но конь вошел в раж, и силы были явно неравны – она вылетела из седла, услышала, как смачно хрустнуло при ударе о землю что-то в правой руке, и потеряла сознание от пронзительной боли.
В скорой по пути в больницу врачи вкололи ей обезболивающее, и, хотя боль не ушла совсем, Сашка старалась не раскисать. На руку лучше было и не смотреть: она на глазах наливалась свинцовой тяжестью, а на коже расцветал огромный кровоподтек цвета грозовой тучи. До больницы ее вызвалась сопроводить медик из клуба; Римма Михайловна обещала быть сразу, как только закончится турнир. А где-то мчалась по городу на такси мама, убежавшая из-за кулис цирка прямо перед своим выходом, и ее яркий цирковой грим "плыл" от слез.
– Перелом лучевой кости правой руки со смещением. Требуется операция, потом месяца полтора придется в гипсе провести, – резюмировал врач, изучив рентгеновские снимки. – В принципе, если правильно срастется, беспокойства уже не доставит. Но есть и плохие новости.
– Куда уж хуже, – пробормотала Сашка, до этого момента не терявшая надежду, что ее травма окажется банальным растяжением связок или чем-то в этом роде.
– От сильного удара пострадал позвоночник. Ничего непоправимого, но сильная тряска строго противопоказана. Так что о скачках придется забыть – по крайней мере, на ближайший год, а то и два. Если, конечно, не хотите оказаться в инвалидном кресле.
Это был гром среди ясного неба. Мама выслушала указания врача, молча глотая слезы.
– Саша… – тихо сказала она, когда за ним закрылась дверь.
– Да, мама, я все поняла, не маленькая, – с трудом выдавила Сашка, отворачиваясь к стене.
Ольга, зная упрямый характер дочери и ее безумное увлечение верховой ездой, приготовилась к долгим уговорам и, услышав такой ответ, утратила дар речи. Сдерживая всхлипы, она вышла в больничный коридор. Римма Михайловна, которая также присутствовала при разговоре, потемневшими глазами напряженно всматривалась в осенние сумерки за окном. Повисла тягостная тишина.
– Сашка, это могло случиться с каждым. Но случилось именно с тобой, и тут уж ничего не поделать, – наконец сказала она. – И жизнь на этом не кончается, хотя сейчас тебе, возможно, кажется иначе. Без травм не было бы и спортивных побед и рекордов. Важно не падать духом, не жалеть себя, размазывая сопли кулаком, а запастись терпением и набираться сил – день за днем. Когда бы ты ни решила вернуться в клуб – через полгода, год – тебе всегда будут рады. В твоем возрасте все еще можно наверстать, поверь мне.
– Спасибо, Римма Михайловна, – выдавила Сашка и, помолчав, все же решилась задать мучивший ее вопрос: – Сейчас, наверное, все это уже не имеет никакого значения, но мне важно знать: победа в турнире уже ничего не решала, да? Путевка все равно досталась бы Кире, при любом раскладе?
Римма Михайловна пристально посмотрела на нее, удивленно приподняв бровь.
– Кто тебе это сказал?
– Неважно. Важно лишь то, правда это или нет.
– Что ж… Да, распределение мест в турнирной таблице уже не играло решающей роли, – Римма Михайловна опустилась на стул, где еще пару минут назад сидела Сашкина мама. – Потому что мы еще вчера, после прогона, включили тебя в состав сборной. У тебя есть техника, выправка, стиль, а главное – бойцовский характер, девочка моя. Ну а что касается Киры… Она действительно полетит в Англию. За деньги можно купить многое, Сашка, – например, авиабилет и путевку в престижную конно-спортивную школу. Но не все. Далеко не все. К примеру, дружбу старого больного тренера.
Сашка порывисто обняла Римму Михайловну и та, явно не привыкшая к телячьим нежностям, по-мужски похлопала ее по спине.
– Ну, вот и хорошо, что все прояснилось. Как только встанешь на ноги, приходи в клуб – поможешь мне малышей к седлу приучать, пока рука срастается. Да и Фридрих без тебя затоскует. Все, не прощаюсь! – и Римма Михайловна торопливо вышла, боясь не выдержать полного непролитых слез взгляда Сашки.
Вынырнув из забытья после операции, Сашка поморщилась от боли и с удивлением заметила притулившегося на стуле Айрата. Он медленно раскачивался, глядя в пространство перед собой, что-то жалобно приговаривал и комкал несвежий клетчатый носовой платок.
– Дядя Айрат? Ты как здесь?
– Прости меня! Это все моя вина!
– О чем ты говоришь?
– Кто ж знал, что вот так все обернется… – Айрат развернул платок и шумно высморкался. – Я только когда в конюшню вернулся вечером, понял, что он пропал.
– Да кто пропал-то? Говори толком!
– Свисток! Свисток пропал, которым я Мухтара подзывал.
Сашка закрыла глаза и в изнеможении откинулась на подушку. Все сразу стало ясным как день: и дикие выкрутасы Фридриха, и секрет спокойной самоуверенности Киры.
Свисток… Надо сказать, это был не совсем обычный свисток. Издаваемый им звук, совершенно неразличимый человеческим слухом, прекрасно улавливали собаки. Как, впрочем, и лошади. В Англии такие свистки используются во время лисьей охоты для подачи команд своре гончих. Его в подарок Айрату, заядлому охотнику, привезла в свое время из Англии Римма Михайловна. Айрат дорожил подарком, но применение ему нашлось лишь пару месяцев назад.
Айрат пригрел приблудного щенка – мальчишки нашли его у помойки, дрожащего, со слезящимися гнойниками вместо глаз и перебитой лапой. Старый башкир долго выхаживал его, кормил с рук овсяной кашей с тушенкой – и тот окреп, превратился в добродушного и жизнерадостного, но малость бестолкового пса. Он вечно путался под ногами, оглашая округу таким звонким веселым лаем, что лошади шарахались в стороны. И особенно невзлюбил неугомонного пса норовистый и требующий особо внимательного и почтительного отношения Фридрих. И надо же было такому случиться, что в один злополучный день Кире пришлось пересесть на Фридриха, потому что ее лошадь чуть потянула связки. Чувствуя чужого и не слишком опытного седока, конь нервничал и всхрапывал, а Кира, стремясь обуздать его, слишком жестко затягивала повод. И вот, когда измочаленный конь уже направлялся в конюшню, под ноги ему бросился, заливаясь приветственным лаем, Мухтар. Фридрих шарахнулся в сторону и понес. Кира болталась в седле, как тряпичная кукла, и истошно верещала. Все, кто был в конюшне, бросились к ограде поля для выездки. "На круг, заводи его на круг!" – орал конюх Серега, но Кира в тот момент не слышала ничего кроме бешеного стука собственного сердца. Было очевидно, что она вот-вот вывалится из седла и покалечится. Айрат бросился наперерез коню, каким-то чудом ухватил его за уздечку и обвис на поводе, вынуждая замедлить бег. Фридрих остановился, его била нервная дрожь. Айрат разжал побелевшие пальцы Киры, сжимавшие повод, и помог ей спуститься на землю. Но вместо благодарности она смерила старого конюха, только что поставившего на карту свою жизнь, ненавидящим взглядом.
– Ты! Твой паскудный щенок! Отец вас всех тут закопает просто! – И, грубо оттолкнув его, убежала.
К счастью, Антону Станиславовичу каким-то образом удалось успокоить Киру и замять скандал. Но Римма Михайловна, которая сама держала летучее семейство русских борзых и скрепя сердце терпела на конюшне неунывающее брехливое безобразие, категорично заявила: с глаз долой! Айрат горевал: была у него комната где-то в городе, но он сам там показывался редко – конюшня стала его настоящим домом, и ночевать он обычно оставался тут. Но слово Риммы Михайловны – закон.
Щенок пропал, и в конюшне стало непривычно тихо. Впрочем, тайну его чудесного исчезновения Сашка разгадала уже через пару дней. В свободные вечера, чтобы скоротать время, Айрат обучал Мухтара по условному свисту выполнять несложные фокусы. И, попав в опалу, щенок быстро освоил новый сигнал: заслышав переливчатый свист, он стремглав бросался за большой стеллаж с упряжью, чтобы затем, когда минует опасность быть обнаруженным, выскочить с радостным лаем. Только Фридрих, заслышав свист, предвещающий появление лохматого горлопана, всякий раз злобно прижимал уши и бил копытом, предостерегая не приближаться к его деннику.
Так вот что передала во время перерыва Кире ее подружка, вот ее талисман на удачу. Тайком подавая свист, она нервировала и сбивала с ритма Фридриха. Оставалось лишь верить, что она и сама не предполагала, что все это обернется такими серьезными последствиями. Хотя с полной уверенностью утверждать это Сашка бы не стала…
Глубоко вздохнув, она открыла глаза, улыбнулась и провела левой рукой по щеке Айрата, поросшей редкой седой щетиной.
– Дядя Айрат, уж кто-кто, а ты точно тут ни при чем, – заверила Сашка. – Рука заживет очень быстро, вот увидишь. И в Англии я еще обязательно побываю. Ну, было бы из-за чего так убиваться, в самом деле!
Старый конюх поймал ее смуглую узкую ладонь и тихо поцеловал.
– Храни тебя Аллах, дочка, – прошептал он.
Потянулись долгие-долгие безрадостные дни в больничной палате. Мама прибегала каждый день, приносила клюквенный кисель и ярко-оранжевые апельсины. Засиживаясь до лиловых сумерек, она в лицах пересказывала Сашке все забавные истории, которые произошли на репетиции. После того как припозднившуюся посетительницу прогоняла ворчливая медсестра, тоска наваливалась с новой силой. Сашка уже запомнила каждую трещинку на выбеленном потолке больничной палаты и часами безнадежно смотрела, как ветер треплет деревья за окном.
В один из таких вот серых дней в дверь палаты тихо поскреблись.
– Да, входите! – крикнула Сашка, недоумевая, кто бы это мог быть: мама предупредила, что задержится на репетиции, а для вечернего обхода еще рано.
В дверь снова робко постучали. Сашка вскочила с кровати, распахнула двери и застыла от изумления. На пороге стояла Кира!
– А ты-то что здесь делаешь?! – воскликнула Сашка, менее всего ожидавшая увидеть соперницу, так жестоко отнявшую у нее победу на турнире.
– Я пришла попроведовать, узнать, как ты, – залепетала Кира, растерявшая свой обычный высокомерный вид.
– Да уж лучше некуда, и все благодаря тебе! – выпалила Сашка.
У Киры, которая так и стояла на пороге, не решаясь войти, слезы брызнули из глаз.
– Прости, я так виновата, – расслышала Сашка сквозь всхлипы. Она села на кровать и отвернулась к окну. Слезы Киры не вернут ей мечты о кубке, о поездке в Англию. Да что там – о конном спорте придется забыть на целый год!
– Можешь быть спокойна: из-за падения я еще год не смогу тренироваться. Так что победы на турнирах тебе обеспечены, – съязвила Сашка.
– Ты не знаешь? – удивилась Кира. – Римма Михайловна выперла меня из школы. Да я бы и сама ушла. Девчонки шушукались за спиной, и на конюшне все смотрели как на прокаженную.
– Вот как? Ну, не беда – найдешь себе другую школу. С папочкиными деньгами и связями это не проблема, разве нет?
– Отец избил меня, – тихо сказала Кира. – Когда узнал, что произошло на турнире.
– Избил?! – вытаращила глаза Сашка.
Кира медленно подняла свитер. На худой спине с остренькими лопатками отчетливо виднелись багровые кровоподтеки.
– Но это же… ужасно, – Сашка просто не находила слов.
– Ерунда. На мене заживает как на кошке. Так-то он хороший. Только вот когда выпьет…
– Кирка… – прошептала Сашка и обняла бедолагу. Ее вдруг захлестнула волна острой жалости к бывшей сопернице, которая так умело прятала под маской высокомерной избалованной девицы свое одиночество. Не такой уж радостной была ее жизнь, внешне похожая на картинку из глянцевого журнала.
В день выписки Сашка не могла усидеть на месте в ожидании врачебного обхода. Вещи она сложила еще накануне. Наконец-то она вернется домой!
Поднявшись с мамой по лестнице парадного, они обнаружили, что дверь квартиры распахнута, и в замке деловито ковыряется незнакомец довольно неотесанной наружности.