15
- Ну, излагайте, - хмуро сказал Николай, когда они выбрались на берег.
Профессор, как видно, послал за Николаем и Матвеем собаку с запиской, и они примчались, высунув языки.
Профессор не сводил глаз с Эллочки. Витальке показалось, что он стал меньше ростом, плечи его непривычно ссутулились.
Собака от радости чуть не сбила Витальку с ног. Из-за неё он не мог сказать ни слова.
А Эллочка смотрела на Николая, широко и весело улыбаясь.
- Молчите, - продолжал Николай. - Ну что ж, ничего больше вам не остаётся… Во-первых, оба вы уволены и получите соответствующие характеристики… - На Эллочку Николай избегал смотреть, обрушился на Витальку: - А тебя бы я научил, будь спокоен, если бы не твой детский возраст… Думаю, ты на это и рассчитывал, иначе бы не полез без разрешения в воду с аквалангом и не потянул за собой Эллу… Вы хоть понимаете, чем это могло кончиться? Дети!
- Постой, - прервала его Эллочка. - Виталька тут ни при чём.
- Понимаю, он надел акваланг нечаянно и оступился в воду.
- Ты можешь меня выслушать? - Эллочка нахмурилась.
И даже Виталька понял, как она была красива, когда сводила свои странные тёмно-красные брови.
- Ну что ж, если ты полагаешь… - Николай растерянно замолчал.
- Без разрешения в воду спустилась я. Я одна. А потом уже и Виталька.
- Ты сильно преувеличиваешь мою глупость. Если бы он захотел, он бы не допустил, чтобы ты вошла в воду с аквалангом. Он виноват так же, как и ты.
Профессор больше не мог выдержать, он подошёл к Эллочке и прижал к груди её голову. Гладил её волосы и что-то тихо говорил.
Виталька пошёл к палаткам, отыскал рюкзак. Он был уже изрядно истрёпан и выполоскан дождями. Сложил в него свои вещи и закинул на плечи.
Увидев его с рюкзаком за спиной, Николай растерянно заморгал глазами.
- Ну-ка, вернись!
- До свидания, - сказал Виталька.
- Я с тобой, Виталик! - крикнула Эллочка. - Подожди, я мигом…
Она побежала к палаткам.
- Этих сумасшедших придётся связать, - сказал Матвей и пошёл следом за Эллочкой. Он заглянул в палатку и принялся уговаривать девушку не делать глупостей. Эллочка запустила в него надувной подушкой.
Профессор подошёл к Витальке, обнял его за плечи.
- Ну полно чудить. Давай сюда рюкзак. - Он снял лямки с плеч Витальки. - Приготовь-ка обед. В конце концов ведь всё кончилось благополучно.
Николай подошёл к ним и стал, засунув руки в карманы.
- Ладно, на первый раз так и быть, но вперёд надо думать не о себе, а о других. Понятно? И отвечать за свои поступки. Не знаю, что было бы, если бы вам встретилось то, что встретилось под водой нам…
Эллочка прыснула за спиной Николая. Она стояла с надувной подушкой и подмигивала Витальке. Виталька тоже не мог сдержать улыбки. Николай резко обернулся.
- Что вы там видели?
- Хорошо, - сказала Эллочка. - Но за это вы все хором должны спеть арию из "Иоланты" - "Кто может сравниться с Матильдой моей". А мы послушаем с Виталиком.
- Это шантаж, - ответил Матвей. - Не поддаваться на провокацию.
- Но мы действительно видели это. Не хотите петь, не надо. Идём, Виталик, приготовим им сытный обед.
- Видели? - разом спросили все трое. - И разглядели, что это такое?
- Так же ясно, как вас. И так же близко. Ну, мы пошли.
- Любим петь! Любим петь! - закричали им вслед Николай и Матвей.
Когда Лёня, возвратившийся с охоты, подошёл к палаткам, он увидел нечто совершенно невероятное: профессор, Николай и Матвей, чудовищно фальшивя, пели, а Эллочка и Виталька слушали, держась за животы от смеха.
- Что это, хоровой кружок? - спросил Леня.
- Пришёл на готовенькое! - возмутился Матвей. - И ещё насмехается.
- Ладно тебе. Просто это было несколько неожиданно…
- Теперь выкладывайте, что вы видели? - Николай вытер ладонью вспотевший лоб.
- Черепаху.
Профессор хлопнул себя ладонями по коленкам.
- Исполинская морская черепаха третичного периода! Как я не догадался сразу! Это от её панциря ваш гарпун отскочил, как от скалы. Признаться, я тоже, вопреки здравому смыслу, верил в существование ящера. Ну что ж, мы возвратимся с неожиданным, но тоже замечательным открытием.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
1
Анжелика привезла из Москвы диковинную гитару с двойным грифом. Виталька долго осматривал её, вертел в руках. Интересная была гитара, лёгкая, небольшая, как раз по Анжелике, и стоило к ней лишь прикоснуться, она отзывалась едва уловимым звуком.
- Как же играть-то на ней? - спросил Виталька. - Тут столько струн…
- Очень просто, - улыбнулась Анжелика. - Послушай.
Виталька даже вздрогнул, такими неожиданно звучными и глубокими были аккорды басовых струн. Анжелика касалась струн лёгкими, почти неуловимыми движениями, а они вспыхивали ярким мощным звуком. Казалось, запел весь старый деревянный дом Ильи. Здесь не было ни ковров, ни мягкой мебели. Лишь у порога лежал обтрёпанный полосатый половичок. Сухие стены дома, старый облезлый буфет, большой старый стол, древняя деревянная кровать - ничто не глушило звука.
Что за пальцы были у Анжелики! Тоненькие, ловкие и чуткие! Не верилось, что эти же пальцы неуклюже выводили в тетради немыслимые каракули.
Анжелику научил играть в таборе старый цыган Марк. Иногда он появлялся в посёлке, босой, оборванный, но в неизменной вышитой безрукавке. Чёрная с густой проседью борода его вилась мелкими колечками. На горбоносом лице сверкали огромные чёрные глаза. Марк толкался в магазинах, на базаре, подолгу торговался из-за каких-нибудь заготовок для сапог, но никогда ничего не покупал. Однажды Виталька встретил его на центральной усадьбе совхоза. Был обеденный перерыв, и рабочие отдыхали в сквере возле столовой. Белобрысый парень бренчал на гитаре. Виталька заметил, что последнее время парни всё чаще стали ходить с гитарами и петь какие-то невнятные песни.
Марк подошёл, попросил закурить и присел на скамейку.
Некоторое время слушал, как парень терзал гитару, потом не выдержал, сказал: "Да перестань ты душу-то выворачивать. Люди же смотрят".
Рабочие засмеялись. Парень положил ладонь на струны, и гитара умолкла.
"Дай сюда". - Марк протянул руку. Парень неохотно подал ему гитару. И старый цыган мгновенно преобразился. Настроив гитару, он провёл по струнам длинными и грязными пальцами с жёлтыми табачными пятнами, будто смахнул пыль, и заиграл. Рабочие, забивавшие на сложенных неподалёку в штабель досках козла, мгновенно перестали колотить косточками домино и, как по команде, повернулись на звуки. Виталька никогда не слышал такой гитары и тогда же понял, что никогда больше не услышит. Марк тихо запел. Его прокуренный и простуженный голос звучал глухо, мелодический строй старой цыганской песни был непривычен. А гитара захлебывалась неистовым восторженным плачем.
Игра Анжелики удивительно напоминала игру Марка, она точно так же держала гитару, даже точно так же наклоняла и вскидывала голову, даже глаза её сверкали тем же тёмным огнём. Откуда бралось такое? У Витальки был неплохой слух, и он любил музыку, но и за тысячу лет он не научился бы так играть, как Анжелика. Она никогда не участвовала в школьных концертах. Играла только тогда, когда у неё было настроение, и чаще вовсе без слушателей. Иногда Виталька слышал, как гитара звучала где-то в лопухах запущенного огорода.
Анжелика играла, а Виталька не сводил с неё глаз. Шрам на её лице был тоненьким, почти незаметным, как будто к смуглой щеке пристала светлая паутинка. И Витальку обдало жгучим жаром, когда он подумал о Жоржике.
- Анжелика, спой "Биду", - попросил Виталька.
Странно всё менялось, когда она начинала петь. Виталька с непонятной робостью смотрел на Анжелику, едва дышал, слушая её голос. Тоненький и прозрачный, он поражал его характерной цыганской окраской, отрешённой, дикой и гордой. Не случайно цыгане старались Анжелику вместе с Ильёй сманить в табор. Отец и дочь знали толк в музыке. И Анжелику что-то тянуло туда. Иногда она без всякой видимой причины, даже в ненастную погоду, уходила из дому и отправлялась в колхоз имени Лермонтова. Там, к ужасу матери, её научили гадать по руке и на картах. Карты мать немедленно обнаружила в её портфеле, изорвала в клочья и сожгла.
По руке Анжелика гадала только Витальке. Водила пальцем по его ладони и несла всякую чепуху: "Счастье лежит у тебя на дороге", "Казённый дом с нечаянным интересом". Витальку это не смешило. Казённым домом она называла школу. Девочка сама искренне верила в свою нескладную ворожбу, и Виталька её не разуверял и не высмеивал. Он понял, что Анжелика ничуть не глупее других девчонок, просто она вела себя как-то чудно: то замыкалась, слова не добьёшься, то внезапно оживлялась, всё это было несуразно и всегда ни с того ни с сего.
Только Анжелика начала петь, явился Илья. Бросил что-то в угол и заглянул в кастрюлю.
- Каша в сковородке, - сказала Анжелика, продолжая тихо перебирать струны. - Что ты принёс?
- Бредешок. - Илья, не вымыв рук, поставил на стол сковородку и принялся есть остывшую кашу деревянной ложкой. - Пойдём со мной, Виталик, на карьер. Карась там нынче, говорят, - во! Рыбы наловим, продадим. И с деньгами. Рыба теперь в цене.
- Где взял? - оборвав игру, строго спросила Анжелика.
Илья поперхнулся. Прокашлялся и попытался переменить разговор, но Анжелика снова спросила про бредешок.
- Достал по случаю в корейском колхозе.
- По случаю? Тогда отнеси назад.
- Да мне его вроде бы подарили… Так я понял из разговора.
- Из какого ещё разговора?
Виталька поднял с пола бредень. Едва взглянув на него, бросил в угол.
- Бредешок-то дыра на дыре, дядя Илья.
- Починим. Это мы мигом.
Илья доел кашу, вытер засаленным рукавом пиджака рот. Потом, не вставая с места, дотянулся до стоявшего на плите чайника с остывшей заваркой, выпил её и поставил чайник на пол.
- Сбегай за хлебом, - сказала ему Анжелика.
- Сейчас, только покурю.
Илья скрутил толстую цигарку, с наслаждением затянулся.
- Ну, что нового? - спросил он.
- Наша кошка окотилась, - ответила Анжелика. - Все котятки белые, а один чёрный. Почему так может быть?
- Это от разных котов, - пояснил Илья.
- И нет, - возразила Анжелика. - У нас в посёлке нет ни одного чёрного кота.
- Чёрных котов топят, чтобы они не перебегали дорогу, - заметил Илья. - Если чёрный кот перейдёт дорогу, будет несчастье.
- Вот дурной, - сказала Анжелика. - Как их могут топить, если их нет?
- Но у нас-то есть.
- И что, ты его будешь топить? - испуганно посмотрела на него Анжелика.
- Бог с тобой. Что я - душегуб, что ли?
- Молодец, - сказала Анжелика. - Пусть живут.
- Только вот мать приедет - мигом закопает.
- А где твоя мама? - спросил Виталька.
- Уехала к бабушке. Пришла телеграмма, что бабушка болеет.
- Мы теперь одни хозяйничаем, - Илья оглядел комнату, увидел лежавший на подоконнике маленький кулёк. - Это что?
- Семена, - ответила Анжелика. - Бабушка Петровна дала. Я буду разводить цветы.
- Дело говоришь, - оживился Илья. - Будем продавать цветы на станции…
- У нас же нет станции, - улыбнулся Виталька.
- Построят! Постро-оят. Я слышал, уже и проект есть.
Анжелика удивительно похожа была на Илью. Её чёрные брови уходили концами вверх, улыбка была такая же внезапная и такая же беззаботная.
- Понравилась тебе Москва, Анжелика?
- Понравилась. И теперь я москвичка.
- Чего?
- Меня взяли в интернат при музыкальной школе. Дяденька врач меня туда отвёл, и там сказали, что я - чудо, и подарили эту гитару.
Виталька испуганно посмотрел на Илью. Тот докурил цигарку и не спеша деловито погасил её о каблук сапога.
- Тебя не отпустит мама.
- Ой, она больше меня радовалась. И целовала, и кружила меня, и плакала.
"А может, так лучше, - подумал Виталька. Он вспомнил Марка. - Если бы здесь была музыкальная школа…" Но ему сразу стало так грустно, что он засобирался домой.
Отец и мать сидели за столом, обедали.
- Опаздываешь, сын, - сказал отец. - Борщ сегодня со свининой. Как постоит, он, конечно, лучше, но обедать надо всей семьей.
Виталька сел за стол.
- Мы с матерью тут говорили насчёт денег. Ты их заработал в экспедиции, стало быть, они твои. Купим тебе новую форму, ботинки на зиму, шапку. Хватит и на пальто. Но пальто у тебя ещё ничего, зиму проходишь. Деньги положим на книжку. Тем летом купим пальто. А пока будут идти проценты. И вообще жить как-то спокойнее, когда деньги лежат на книжке. Правильно я говорю?
Виталька посмотрел на мать.
- Вы говорите, что деньги мои?
- Ясно твои, - подтвердил отец.
- Вот и купи маме пальто. Она же в фуфайке ходит.
- Купим. Только это уже не твоя печаль, - улыбнулся отец.
- Тогда эти деньги не мои. Можешь их взять себе. И считай, что получил их за собаку.
Отец нахмурился и опустил голову.
- Не надо поминать это, сын. Что было, то прошло.
- Если так, то купи маме пальто. А в том году видно будет.
- Не выдумывай, - вмешалась в разговор мать. - Куда я хожу? На ферму и домой. Пальто только висеть зря будет в шкафу. Зачем оно мне? - Она жёсткой ладонью ласково растрепала Виталькины волосы. - А ты уже почти взрослый. Знаешь, какой ты парень будешь, если тебя приодеть… Ты же вылитый дед.
- Не будет висеть, - ответил Виталька. - А если не купишь себе пальто, мне не надо ни формы, ни шапки, ни ботинок.
- Ладно, - согласился отец. - Пусть будет по-твоему. - Он доел борщ и ждал, когда мать подаст второе. - Интересно, если тебе столько заплатили, сколько же получает профессор?
- Я не спрашивал, папа.
- Жаль. Надо было поинтересоваться. Может, тоже когда-нибудь станешь профессором… Мы с матерью будем тебя учить, пока хватит наших сил, чтобы ты в люди вышел. Школу, ясно, кончишь с золотой медалью. И прямо в университет без экзамена. А там до профессора рукой подать.
- Не до профессора, а до студента, папа. Да и школу с золотой медалью не просто кончить.
- Ясно. А кем же ты всё-таки думаешь быть? Что-то я не могу понять.
- Палеонтологом.
- И в чём эта работа заключается?
- Палеонтология - это наука об историческом развитии живой природы от её возникновения.
- Вроде историком, значит?
- Нет, я хочу быть палеозоологом, изучать ископаемых животных… Понимаешь, в каждую геологическую эпоху…
- Постой, постой, ты мне проще объясни.
- Палеозоолог изучает тех животных, которые вымерли, исчезли много тысяч и даже миллионов лет назад.
- Есть такая наука? И чего только не придумают люди! - Отец рассмеялся и покачал головой. - Что ж, за деньги, конечно, можно изучать даже то, чего нет. Только кому это нужно? От науки, сын, должна быть польза. Правильно я считаю?
- Правильно.
- А как этих самых ископаемых животных находят?
- В отложениях земной коры. - Витальке уже надоел этот разговор, и он не знал, как отделаться от расспросов отца.
- Выкапывать их, стало быть, надо?
- Выкапывать.
- Сам, что ли, рыться будешь? Или рабочие? А ты только командовать?
- Папа. - Виталька отложил ложку. - Я никем не собираюсь командовать. А палеонтологические раскопки - это очень трудное и сложное дело. Учёным иногда приходится работать в зоне вечной мерзлоты или в пустыне.
- Зачем тогда это нужно? Мать вон хочет, чтобы ты стал инженером. Отработал свои семь часов - и дома. А то ещё вечная мерзлота, пустыня… Ты вон даже из этой экспедиции пришёл обтрёпанный, грязный, худой. И профессор ваш имел вид не лучше, не солидный он какой-то, между нами, конечно. Я сам видел, как он солёный огурец ел на улице. Разве это дело? Надо обедать дома или в столовой. А так ведь люди смотрят.
- Почему же ты не подошёл к нему и не объяснил?
Виталька сдерживался, слушая рассуждения отца о бесполезной науке палеонтологии, но когда тот заговорил о Семёнове, не выдержал.
Отец сразу умолк. Больше за обедом они не сказали друг другу ни слова.
Едва отец ушёл, мать села рядом с Виталькой, обняла его и, уткнувшись в его плечо, рассмеялась.
- Что ты, мама?
- Ничего. Просто я рада, что ты у меня такой.
- Какой?
Она погладила его голову и поцеловала в щёку.
- Думаешь, не вижу? Я стала моложе на десять лет, как поняла, какой ты. Мне теперь снова хочется жить. Жить для тебя, чтобы слышать, видеть тебя. А насчёт того, чтобы ты стал инженером, я просто так сказала, к примеру. Мне всё равно, кем ты будешь, сам выбирай, тебе виднее.
Витальку, как громом, поразили слова матери. Он знал, что у него никогда уже не будет близости с отцом. Время не сближало, а всё глубже разделяло его и отца, и те слова, которые отец повторял из года в год, со дня на день, становились всё более пустыми, тяжёлыми и ненужными. Его запоздалые поучения, бесполезные нотации заставляли Витальку больше и больше замыкаться в себе. И из-за этого он не замечал, как внимательно прислушивалась мать ко всему, что он говорил, как пристально смотрела на него.
- И откуда ты у меня такой? - говорила она, заглядывая Витальке в глаза. - Просто я сама себе не могу поверить. Теперь мне хорошо, мне так хорошо, Виталик. Ты и есть моя радость. А пальто, - она махнула рукой. - По мне что есть оно, что нет.
Волосы у неё стали редкие и сильно поседели, острые уголки губ опустились, от них шли горькие складки.
Виталька молчал. У него не было сил сказать ни слова. Да и что он мог сказать?
2
Через месяц в посёлке уже забыли о профессоре и его спутниках, будто их и не было. Только Виталька без конца думал о них. Они уехали сразу же, как только вернулись с озера. Николай подарил Витальке свою зеркалку, и теперь Виталька фотографировал всех друзей и знакомых: ребят из своего класса, мать, отца, Илью. Он уже не знал, куда деваться от желающих сфотографироваться.
Проявлял плёнки и печатал фотографии он у Марата. У того в кладовке был увеличитель, ванночки и красный фонарь, но фотографировал он "Сменой" и фотографировал плохо.
Проявив новую Виталькину плёнку, Марат осмотрел кадры на свет и ухмыльнулся. Там сплошь были Анжелика и Рэм. На одном снимке Анжелика и собака стояли рядом, на другом - Анжелика сидела на крыльце своего дома, обняв собаку за шею, на третьем - Анжелика с гитарой и возле неё Рэм. И так без конца. Лишь изредка эти снимки перемежались другими: Игорь Филиппов в полной форме вратаря с мячом в руках, Вадик Скопин, группа ребят из их класса, Виталькины мать и отец. Снимки получались удивительно чёткими, фотоаппарат схватывал на коротких выдержках любое движение. Вот собака в прыжке через барьер, вот бежит Анжелика. Опять Анжелика, опять собака…
Марат внимательно посмотрел на Витальку, но не сказал ни слова.
- Знаешь, в магазине есть уценённая фотобумага, - сказал Виталька. - Что если взять?
- Нам сойдёт и уценённая. Надо будет сфотографировать твоим фотоаппаратом рисунки пещерного человека. У меня получилось такое, что не разберёшь ничего.