- А зачем ей все это теперь, мамушка?
- Как зачем, ягодка? Все это понадобится, все пригодится. Что тут, то и там человеку надобно… - Так говорила Вахрамеевна, но как–то недоверчиво относилась к ее словам Светлана. "Неужели она и там, в другом мире, живет так, как мы здесь…" - думала она, - что–то другое говорил боярин Феодор.
- А вот батюшка твой умрет, так его на костре сожгут, потому что с севера он родом… У нас, киевлян, в землю зарывают, холм насыпают, тризну справляют, а там - на костре сжигают, а прах потом соберут да на перекрестке трех дорог поставят. Вот намедни ходили мы с тобой на княжий двор, так по дороге был перекресточек: сказывают, там по ночам все стонет кто–то, и так–то уж жалобно. А потому это, девонька, что там вот такой прах зарыт и курган над ним могильный насыпан… Ну, а теперь полно: вишь месяц вышел. Пойдем спать, касаточка!
Такой разговор был только вчера, и не удивительно, что Светлана вспомнила его теперь, проходя мимо Днепровских курганов.
Но все эти мысли о русалках, мертвецах, загробной жизни, едва вспыхнув, тут же гасли в ее душе; ей некогда было останавливаться на них, - на берегу уже собралась веселая пестрая толпа. Молоденькая белоствольная березка с душистыми свежими листочками стояла на крутом обрыве над самой речкой, вся перевитая яркими лентами. Кучка девушек толпилась около нее.
- Венки, девушки, в воду бросать! Чей потонет, кому милого дружка терять?
Вместе со всеми закружилась, заигралась Светлана, вместе со всеми бросила в Днепр свой венок.
Вахрамеевна издали любовалась на нее.
Вдруг короткий крик сорвался с губ Светланы. - Потонул!.. - И кругом зашумели, заволновались, - потонул венок Светланы! Ах, Светлана! Светлана!
Девушка, бледная и растерянная, широко раскрытыми глазами смотрела на тихо волновавшуюся реку. Потонул!..
И показалось ей, что Рогдай ее погиб для нее… Что–нибудь случится с ним: или зверь в лесу заест, или в бою погибнет, или другую девушку полюбит.
Потемнело в глазах у Светланы, да вовремя подошла Вахрамеевна.
- Ну и хорошо, что потонул… Вот и опаски никакой нет… Венок унесла река–матушка, это - Олега от тебя судьба унесла, - говорила она, лаская девушку, и от этих слов точно камень свалился с души Светланы. "И как это я не поняла", - подумала она с облегчением.
- Что, девушки–красные, на судьбу гадаете, венки завиваете? - послышалось вдруг на берегу несколько голосов. Девушки оглянулись. Несколько юношей из княжеской дружины спускались к ним с холма, среди них был и Рогдай.
Он еще издали увидел Светлану, а она - его. И обоим вдруг стало весело.
- Ну вот, а еще печалилась, - шепнула Вахрамеевна. Рогдай с товарищами подошел к девушкам. Они со смехом от них убежали.
- Что вы, красавицы, такие пугливые? Не вороги лихие пришли, свои чай… - проговорил один из них. А сам Рогдай прямо подошел к Светлане. - Ну, что венок? - спросил он, ласково глядя на девушку.
- Венок… Утонул… - чуть слышно, но уже с улыбкой отвечала она.
- Утонул? - повторил он. - А разве нельзя другого сплести, Светлана? Венок венком, а нам не пойти ли, Светлана, к твоему батюшке… Не отдаст ли воевода Киевский дочь–красавицу за стольника княжеского?.. Как думаешь, Светлана?
Щеки Светланы вспыхнули, но она ничего не успела ответить Рогдаю, потому что подошла Вахрамеевна и позвала домой.
Прошло несколько дней, и все девушки, подруги Светланы, узнали, что обмануло ее гадание: нашелся ей суженый, и теперь нет в Киеве счастливее них - Рогдая и Светланы.
Вот вернется Рогдай из похода на ятвягов, тогда и свадьбу сыграют.
Дулеб радовался за детей.
- Вернешься из похода, даст Перун победу князю Владимиру, возьмешь Светлану, тогда и я спокойно сложу голову где–нибудь за Русскую землю, - говорил он. Обидно дома–то умирать, да и за Светлану боязно… С кем останется она?..
И так странно было слышать, как Дулеб говорил о смерти.
- С чего это ты, батюшка? - чуть не заплакала Светлана и вдруг, внимательно взглянув в лицо отца, заметила какую–то болезненную синеву под глазами…Уж несколько дней жалуется Дулеб на недомогание, как–то осунулся и точно ослабел он весь.
На минуту острая боль резанула по сердцу Светланы, но тотчас утихла: очень уж велико было ее собственное счастье.
- Пройдет это, - успокоительно заметил Дулеб, - неможется что–то. Так вот: береги в бою свою голову, Рогдай, а вернешься - невесту получишь. Тогда, может быть, меня куда ушлют, так ты уж береги Светлану.
Спешно готовились к походу на ятвягов.
Накануне отправления в поход старый Лют неожиданно для себя наткнулся на счастливую парочку.
Он шел рощей Перуна.
Солнце садилось, цветы раскрыли лучам заката свои чашечки, а лесные фиалки наполнили воздух нежным ароматом. Лют шел хмурый и злой: не удалось ему уговорить князя Владимира принести богам кровавую жертву… А уж и жертву наметил Лют.
Вдруг чей–то нежный молодой голос долетел до его слуха. Он остановился и оглянулся.
Под тенью густого орешника сидел Рогдай и чинил лук, а недалеко от него в венке из полевых цветов сидела Светлана. Она помогала ему, держа тетиву, и напевала какую–то песенку.
Оба как будто забыли, что завтра разлука. Да и Рогдай был уверен, что вернется скоро.
Лицо старого кудесника стало мрачнее тучи, губы искривились злобной усмешкой.
- Посмотрим, - прошипел он, - долго ли протянется ваше счастье.
Не умел прощать Лют.
Глава IV
Темное дело
Далеко шла слава о русском князе Владимире, завидовали ему соседние народы, искали с ним союза, и сам он знал, что благословляют боги успехом его оружие, что велик и славен его народ среди других народов.
Трепетали перед ним и вятичи, и радимичи, и камские болгары. Занята была им Червонная Русь. Давно взята была земля Полоцкая. Полоцкий князь Рог–волод был убит, а дочь его Рогнеду Владимир взял себе в супруги.
Дружина обожала князя, и сам он дорожил дружиной. В пирах да в походах проходило все время. Но в последнее время нет–нет да и налетят на князя какие–то черные мысли, какая–то тревога, какое–то недовольство самим собой и другими.
А тут еще Лют принес весть, будто замышляют против него, князя, какое–то страшное дело: едва уйдет он, как захватит киевский престол его любимец, воевода Дулеб. В поход отправить Дулеба - больным сказывается… Привык князь, как самому себе, верить Дулебу, и тяжело было ему представить себе, что способен на такое дело Дулеб. Поздно вечером ждал к себе князь старика Люта. Кудесник наконец пришел.
Осторожной, вкрадчивой поступью он вошел в гридницу князя и низко, почти до земли, поклонился ему.
- Добрый вечер, Лют! С чем пожаловал? Привел Янко?
- Вели позвать его, княже! Он лучше меня тебе расскажет.
- Позови, - коротко приказал Владимир. Он чувствовал какое–то раздражение и усталость от всех этих черных дум и неприятных разговоров с волхвом.
Лют скрылся за дверью и через минуту вошел снова уже в сопровождении маленького уродливого человека хазарского типа. Это был холоп Дулеба Янко. Смуглое худое лицо Янка выражало лукавство, глаза беспокойно и хитро бегали по сторонам.
Он вошел, озираясь по сторонам, и, сделав два–три шага, упал в ноги князю.
- Встань, - так же коротко приказал князь, - что скажешь о воеводе?..
Янко поднял на него глаза и невольно съежился под грозным и пытливым взглядом князя, устремленным на него.
Глаза его беспокойно забегали по сторонам, и он заговорил быстро и в то же время почти шепотом:
- Приходят к боярину по ночам ратные люди… Умышляют на князя… Извести… Со свету сжить хотят… Хочет боярин сам Киевом править, как Аскольд и Дир в старину правили… И еще с ведьмами он, что на Кучинской горе, в договор вступил… Смерть они князю наговаривают, болезнь лютую навести на него хотят…
Янко замолчал, продолжая трястись всем телом. Молчал и князь, хмурый и раздраженный.
- Разберу, когда из похода вернусь, - наконец проговорил он. - Завтра в поход иду… передовая рать уж ушла. Эй, отрок!.. - крикнул он.
Молодой варяг вошел на его зов.
- Боярина Дулеба под стражу взять… В холодную избу до моего возвращения посадить… Сегодня же ночью… И этого держать, - указал он глазами на Янка. Потом отвернулся, по–прежнему недовольный и усталый. Янка увели. Лют, однако, успел подмигнуть ему и ободрить. Наедине с князем остался старый кудесник.
Князь встал и, скрестив руки на груди, несколько раз прошелся по гридне.
- Скучно, Лют… И страшно что–то. Придумай–ка, как помочь беде… Как сердце утолить? Чем?
Лют посмотрел на него долгим испытующим взглядом.
- Я бы сказал, княже.
- Говори, Лют!
- Почитаешь ты богов, княже… Все холмы, почитай, ими украсил… И дают боги тебе победу, А еще лучше будет, и сердце точить тоска перестанет, когда построишь храм в честь Перуна. У других народов есть храмы, даже у христиан, а у нас нет… Не добро это, княже… Если построить храм… Жертву сначала богам принесем и начнем строить… Приятное это будет дело богам. - Кудесник говорил как будто совсем спокойно, но глаза его зорко следили за князем.
- Что ж… Я богов всегда почитал. Пусть будет по–твоему, - сказал Владимир, садясь за стол, - стройте… А теперь прости… Ко сну клонит.
Лют поклонился так же низко, как и давеча, и вышел. Он торжествовал: "Посмотрим: уйдете ли теперь от руки Люта!".
Идя к себе, он нарочно свернул немного в сторону, чтобы пройти мимо дома Дулеба. Там горели огни, слышался какой–то шум и женский плач.
Лют понял, что Дулеба уже схватили.
- Ладно, не дождешься ты князя… Сгниешь раньше, - прошептал он, грозя кому–то в темноту ночи.
С черными думами шел Лют по знакомому лесу; крепко задумался и чуть было своей избы не прошел. Вдруг кто–то окликнул его: "Лют, сюда, Лют!" Он очнулся, вздрогнул и оглянулся в сторону.
Несколько человек на шкуре медведя несли чье–то тело. Одного взгляда достаточно было Люту, чтобы догадаться, кто это.
Рванул он седые волосы, вырвал клок и с диким воплем бросился к телу: "Олег!"
Перед ним лежало обезображенное, окровавленное тело. Вместо головы была какая–то бесформенная масса, и только по одежде да по золотой серьге, уцелевшей в правом ухе, он узнал сына. Взглянул на него Лют и понял, что медведь одолел на охоте Олега и снес ему череп. И снова дикий нечеловеческий вопль пронесся по лесу.
Глава V
Месть Люта
Прошли недели. Давно ушел в поход князь Владимир, давно опустел дом Дулеба, и Светлана тосковала и плакала дни и ночи: сразу потеряла она жениха и отца, оплакивала, как мертвых. Только и утешением было для нее, что ходила она на курган, где лежала ее мать, плакала там, а то просто лежала на нем, припав грудью к сырой земле.
Даже Вахрамеевна не могла ничего сделать с ней.
- Для кого мне теперь жить, мамушка? Горькая моя долюшка… Сиротинка я горемычная… - причитала девушка и, случалось, до позднего вечера сидела на могиле у матери.
Вот и сегодня только вечер да приближающаяся гроза заставили ее покинуть дорогую могилку. В это же время вышел Лют из своего убежища.
Печаль о сыне наложила новые тени на его лицо: еще более хмурым и злым стало оно. Казалось бы, о какой мести мог теперь думать Лют, когда тот, за кого он мстил, погиб такой страшной смертью! Но и за мертвого Олега мстил Лют, а главное - мстил он за себя самого, за кровную обиду, нанесенную ему… Были и еще причины, по которым ненавидел он весь дом Дулеба: чуяло его сердце, что совьет тут варяг Феодор гнездо христиан, а до этого не мог допустить он, старый Лют, служитель богов. Да и такова уж была душа Люта, что, раз запала в нее черная, злая мысль, он должен был непременно задуманное дело довести до конца, увидеть его своими глазами.
Солнце село, когда Лют, завернувшись в темный плащ, вышел из хижины.
Лес шумел, точно стонал. Где–то испуганно кричал филин, а ему жалобным плачем отвечала сова. В болоте квакали лягушки. "Гроза будет", - подумал кудесник.
Тучи в самом деле наплывали грозные, сизые. Солнце скрылось быстро, и быстро же поползли по земле вечерние густые тени. Где–то в горах уже гремело.
Пройдя рощей, жрец вышел на берег Днепра. Днепр сегодня был злым и бурным. Волны чернели и клубились, разбиваясь у высоких крутых берегов белой пеной. Ветер крепчал.
Никого не было видно. Только на самой середине реки качалась какая–то лодочка, похожая на рыбачью.
- Рыбаки! Да хранит вас Перун, и да не причинят вам вреда ветры, Стрибожьи внуки! - проговорил Лют и вдруг замер на мгновение, так как до слуха его донеслись обрывки какого–то странного, незнакомого ему пения… "Владычице, помоги!" - можно было разобрать слова, если бы старик внимательно вслушался. Но ему некогда было слушать, и он, закрываясь в плащ от свирепевшей погоды, пошел берегом Днепра к знакомому дому опального воеводы.
"То–то порадуется, - злобно усмехаясь, подумал он, - когда узнает, что рядом с ним строится храм Перуну".
Кудесник прошел на работы. Они начались только сегодня, и теперь несколько человек спешно закладывали доски.
- Помогай, Перуне! - крикнул Лют, подходя к работникам.
- Благодарствуем на добром слове, - отвечали в один голос работники, - жертву бы Перуну принести надо…
- Живого человека в основание закопать… Вот кто завтра первый поутру пойдет.
Внезапно новая злая мысль мелькнула в голове у Люта, и не успел он высказать ее, как сами боги помогли ему: вдали показалась какая–то фигура.
Лют сразу узнал ее, и сердце его забилось так, что, казалось, хотело выпрыгнуть из груди.
- Первого, кто мимо пройдет, возьмем и на рассвете завтра принесем в жертву Перуну. На живой душе храм прочнее стоять будет - проговорил Лют.
Зарывать живого человека в основание постройки было жестоким обычаем у многих славянских племен. Схватывали обыкновенно первого, кто шел мимо постройки с утра. Лют решил воспользоваться этим обычаем, несмотря на то, что был вечер. Фигура между тем приближалась. Через несколько минут можно было уже заметить, что это шла женщина. Она тоже издали увидала группу людей около постройки и сделала движение, чтобы свернуть в сторону. Но Лют дал знак, и несколько человек бросились за девушкой. Она вскрикнула и побежала. Но было уже поздно. Не прошло и трех минут, как трепещущая жертва была уже перед кудесником.
Лют не ошибся: перед ним была Светлана.
- Вот и жертва Перуну, - проговорил он, и холодная костлявая рука его легла на плечо обезумевшей от страха девушки.
Она не поняла, что сказал Лют, но сердце ее почувствовало недоброе.
- Завтра утром тебя закопают живой в эту яму… А на ней построят храм Перуну… - проговорил Лют, злобно усмехаясь, - такова воля богов… Не думали мы, что они изберут дочь изменника, врага княжеского.
Но Светлана уже ничего не слышала: в глазах у нее потемнело, и она без чувств упала на землю.
Очнулась она позже, в своей светелке, куда ее принес Лют.
Глухие раскаты грома раздавались над самым домом, и зигзаги молнии, точно гигантские змеи, извиваясь, прорезали мрак.
- Это гнев Перуна, ты слышишь? - спросил Лют, наклоняясь к лицу Светланы.
Злоба обезобразила его лицо, и в эту минуту он казался похожим на Чернобога, который, как говорили, собирал ведьм и кикимор на Кучинской горе у берега Днепра. Он прошел несколько раз взад и вперед по светелке. Гром раздавался уже вдали; но молнии все еще вспыхивали, хотя уже широкими полосами. Внизу раздавались вопли и причитания Вахрамеевны.
Светлана наконец совершенно пришла в себя, вспомнила и поняла, что грозит ей, и с рыданием упала к ногам кудесника:
- Сжалься, пожалей меня… Дай мне жить… Верни отца…
Он оттолкнул ее и засмеялся.
- Отца? Ты увидишь скоро и отца, и Олега. Олег умер и скучает без тебя там. Сам Перун посылает тебя к нему… Не хотела быть женой Олега, ничьей не будешь!
Тяжелая рука снова легла на плечо Светланы; она уже не пробовала ни вырываться, ни убегать. Спасения не было. Она закрыла лицо руками и горько заплакала.
- Готовься же, завтра утром, - проговорил Лют, оставляя наконец Светлану, - и помни: никто не войдет к тебе.
Он вышел из горницы, и девушка слышала, как щелкнул засов.
"Умереть от руки Люта! Заживо быть зарытой в землю!.. Но тогда лучше смерть какая–нибудь другая…", - мысли одна за другой вихрем неслись в ее голове. Вспомнилась дочь Вахрамеевны, бедная Минвана… Надежды все погасли, и одно отчаяние, холодное и мрачное, осталось в груди. И в смертельной тоске душа ее вдруг взмолилась: - Помоги мне, Христос, Которому служит дом Феодора! О, если бы Ты помог мне! Что делать?!
Глава VI
Побег
Гроза понемногу утихла. Пронеслись бурливые тучи, стих ветер, и даже месяц проглянул на темном полночном небе. Днепр все еще не хотел успокоиться, но волны его уже не так бушевали, и не было на них прежних белых гребней.
- Вот и хорошо, что пережили грозу, боярин, - говорил знакомому нам варягу Феодору его верный слуга Всеслав. Они оба в этот день ходили разыскивать избу, где томился Дулеб. Отыскали, и стражники обещали их к нему пропустить, так как один из них был греческой веры и знал Феодора.
- Вот увидим его и Светлану обрадуем, да кто знает, может, и поправится еще воевода, поклеп с него снимут, да и в веру вашу еще перейдет… - говорил Всеслав. - А хорошо у вас, - прибавил он потом, - скажу и жене своей, чтобы к вам ходила.
- Скажи, Всеслав… Ходите, слушайте, молитесь с нами, а потом и крещение примите… Вера Христова, что свет: светло и радостно от нее на душе… И не страшно тогда человеку ни людской злобы, ни болезни, ни смерти. Все со Христом перенесешь легко.
- А давно ли христиане в Киеве? - Давно ли? Да давно, надо быть… Еще при князе Игоре, дедушке нашего князя, в этом самом храме пророка Илии, где мы сейчас были, именем Христа поклялась дружина князя, когда заключали договоры с греками. А другие дружинники перед Белесом и Перуном приносили клятву по–своему: клали на землю оружие, да щиты, да украшения золотые… "Пусть, - говорили они, - мы пожелтеем, как это золото, пусть посечет нас наше оружие, если нарушим мы договор".
- А правду говорил сегодня ваш кудесник о каком–то чуде со святой книгой? - спросил опять Всеслав.