- Потрудись явиться ровно через час. А на обратном пути купишь мандаринов и медведя для Клавочки. Вот деньги… Здесь должно хватить…
- Спасибо! - сказал Владимир Федорович и бросился вон из квартиры.
В магазине стоял прекрасный запах соляра, бензина и резины. Владимир Федорович вдыхал его полной грудью.
- Поздненько вы собрались, поздненько, - сказал продавец. - Впрочем… Может, вы и правы: превосходный новогодний сюрприз для жены. Поздравляю от всей души!
- Да, да, да, конечно, - говорил Владимир Федорович, сияя улыбкой, и приторачивал на багажник кульки с мандаринами и самого большого медведя, какой только оказался в универмаге "Гостиный Двор". Потом он стиснул ручки своего мотоцикла и, слегка склонившись над ним и не глядя на толпящихся вокруг людей, повел его к выходу. И люди расступались перед бледно-зеленым чудом на двух колесах. Это были особые люди - мотоболельщики. Они приходили сюда каждый день. Их не остановил даже праздник.
Владимир Федорович от гордости и радости даже закашлялся. Выйдя на Садовую, бухгалтер не удержался и сел на своего "Ижа" верхом. Почувствовав под собой пружинящую твердость кожаного седла, Владимир Федорович первый раз в жизни ощутил себя настоящим мужчиной.
- Мы еще посмотрим! - пробормотал он.
Но аккумуляторы мотоцикла были не заряжены, водительских прав к тому же бухгалтер еще не имел. Пришлось слезать с "Ижа" и вести его пешком. 170 килограммов стали, резины и хрома медленно и неохотно сдвинулись с места. Заскрипел снежок под колесами. Владимир Федорович налег сильнее. "Ижу" это, очевидно, не понравилось. Он вильнул в сторону и врезался в водосточную трубу. Из трубы со звоном посыпались ледяшки.
- Так, - сказал Владимир Федорович и посмотрел на часы. Было пятнадцать минут девятого. Бухгалтер забеспокоился. Откуда-то появились мальчишки.
- Дяденька, - сказал один из них. - А сам он не ездит? Можно я погудю?
- Я тебе погудю! - сердито ответил бухгалтер. - Нашли игрушку… Главное - разогнать, а там он и сам пойдет. Использую инерцию, инерцию, инерцию… - шептал Владимир Федорович, набирая скорость. Скоро ему стало жарко. "Иж" вихлял и пачкал пальто добротной, заводской краской, но бежал все резвее.
- Ай! Ай! - раздался впереди отчаянный крик. Спасите!
Владимир Федорович ощутил толчок, "Иж" вздрогнул и остановился. Дородная, чем-то похожая на Анну Ивановну дама тяжело опускалась в снежную кучу. Мандарины из кульков на багажнике запрыгали по тротуару вокруг нее.
- Вы - ирод, - сдержанно, но сурово сказала дама бухгалтеру, подбирая под колени юбку. - Помогите хоть встать!
- Простите! Простите за беспокойство! - шепелявил Владимир Федорович, стараясь удержать "Ижа" на колесах.
Из публики неслись реплики:
- Дамочку придавили…
- На полном газу врезал…
- Под самый Новый год…
- Судить таких надо, а еще шляпу надел…
Пришел дворник - волосатый ехидный старик, - покрутил на пальто свисток, сказал одно только слово:
- Акт!
И потерпевшая, и публика, и мальчишки просили дворника отпустить Владимира Федоровича, но ничего не помогало.
- Фактом налицо ясно, что произошел наезд. Акт! - твердил дворник.
Когда написали бумажку, он аккуратно разорвал ее на мелкие клочки и сказал:
- Вперед наука. Когда с бензином начнешь взаправду по улицам гонять, помни об этом акте, во!
Было уже около десяти, и в животе у Владимира Федоровича что-то стало дрожать, а колени ослабли. Ему уже чудилось, что не он ведет "Ижа", а "Иж" напирает на него изо всех своих семи лошадиных сил.
Бухгалтер уже очень устал и несколько отупел. Он прислонил мотоцикл к будке регулировщика и нервно зевнул. Регулировщик выглянул из будки и сказал:
- Проезжайте, товарищ! Перекресток положено освобождать с предельной скоростью. - И дал зеленый свет.
Владимир Федорович перестал зевать, поднатужился и дал предельную скорость. "Иж" весело подпрыгнул на трамвайных рельсах посреди площади, чмокнул шинами. Бухгалтер не удержал руль. "Иж" лег на бок.
- Нюсенька! Нюся! - тихо сказал Владимир Федорович, опускаясь возле мотоцикла на колени. - Прости меня, Нюся, я не подумал…
Он все яснее начинал понимать, что доберется к себе в Автово самотеком не раньше утра. Праздничный город посерел в его глазах. Голова кружилась. Неслись куда-то в бешеном хороводе елки, палки, мандарины, людские оживленные лица…
Две девушки-подружки помогли бухгалтеру поставить "Ижа" на колеса и оттащить его к тротуару.
- Папаша, а в метро! - крикнули они ему на прощание. - А то до Нового года не успеете! - засмеялись и убежали.
"Не пустят, пожалуй, - подумал Владимир Федорович. - Хотя ради праздника сжалятся?.. Опаздываю… Главное - билеты купить… И через десять минут - Автово… Великолепное изобретение - метро…"
Странно выглядел мотоцикл в наземном вестибюле "Владимирской" станции метро. В первых же дверях "Иж" плотно и нерушимо застрял. Сзади напирала веселая толпа, смеялась и беззлобно поругивалась:
- Век автоматизации!
- Папаша, ты и со спутником в метро полезешь?
Владимир Федорович молчал и напрягался. Звякало железо, скрипели двери. Эхо гулко катилось вниз по эскалаторам.
Маленький, верткий и усатый, появился милиционер, положил на плечо Владимиру Федоровичу руку, сказал:
- Дыхните, гражданин!
- Я его сам выиграл, - бормотал бухгалтер. - Я не виноват, что он не лезет… Я опаздываю, я… Моя супруга…
Он шумно и взволнованно дыхнул. Пахло от Владимира Федоровича только смазочным маслом. Милиционер улыбнулся, поправил на голове бухгалтера шляпу.
- Не нервничайте! Что-нибудь сообразим… Товарищи, папаша выиграл мотоцикл и везет его сыну в подарок, не шумите, товарищи… Давайте осадим!
Совместными усилиями они осадили "Ижа" назад и выволокли его на улицу. Там мотоцикл опять улегся на бок и вытянул колеса, как усталая лошадь вытягивает ноги.
До Нового года оставался час. Улицы уже начинали пустеть. Двери метро хлопали все реже.
- Автово далеко, грузотакси надо, - с сочувствием сказал милиционер, поглаживая против шерсти медведя на багажнике мотоцикла.
- Денег нет, - прохрипел Владимир Федорович, - Все на медведя истратил… супруга у меня, знаете ли, умаслить ее хотел, и вот…
- Ситуация, - философски сказал милиционер. - В жизни и не такое бывает - это точно. - И ушел, поскрипывая сапогами.
От всего пережитого в душе бухгалтера наступало тяжелое, беспросветное равнодушие. "Я вот сейчас воротник подниму и буду сидеть, пока снежком не присыплет…" - думал он и тихонько крутил заднее колесо "Ижа". Колесо вращалось бесшумно и послушно. В мелькании спиц вдруг почудилось бухгалтеру лицо Анны Ивановны. Жена улыбалась доброй и всепрощающей улыбкой. И Владимир Федорович почувствовал, что до боли в сердце любит ее. Ему стало совестно того, что он утаил от нее выигрыш. Бухгалтер был уже готов дать себе клятву продать "Ижа" и купить супруге телевизор, когда увидел зелененький огонек такси.
- А-о! А-о! - заорал Владимир Федорович, бросаясь наперерез огоньку.
Легковая "Победа" заскрипела, закачалась и остановилась.
- Подъезжайте к метро! - крикнул Владимир Федорович. - Мандаринчики у меня еще тут, маленькие… Все вам отдам, все - и медведя, и…
"Победа" развернулась.
- Скорее грузитесь! - торопил шофер, включая счетчик.
Владимир Федорович потащил к "Победе" своего "Ижа".
- Шутки шутите, папаша? - спросил таксер, выключая счетчик. - Это не мандарин, простите за выражение.
- Голубчик, родной, сынок, пташка! - взмолился Владимир Федорович.
- Не могу! Даже если бы в ГАИ работали, не повез бы!
- Нет, я из конторы "Сбыт-разведение медпиявок", - странным, безжизненным голосом сказал Владимир Федорович, тиская в руках шляпу.
Таксер покачал головой и надолго задумался.
- Если точно из медпиявки, то снимай колеса, - наконец сказал он. - Тогда как-нибудь всунем…
Владимир Федорович махнул рукой.
- Я не умею снимать колеса, - сказал он. - Езжай, сынок…
- Я тебя, папаша, не брошу. Мы не таковские! Будь спок: сейчас вмиг отвинтим, - сказал таксер и вытащил из-под ног разводной ключ и огромную кувалду.
Владимир Федорович зажмурился и отвернулся.
Сзади что-то страшно залязгало и заскрипело. Бухгалтер не выдержал и глянул через плечо.
Возле самого "Ижа" стоял дизельный грузовик и лязгал мотором. С подножки грузовика соскочил знакомый милиционер - маленький, верткий, с усиками.
- Грузитесь, товарищ, - сказал милиционер весело. - Вам вот согласился помочь товарищ…
"Товарищ" - шофер с грузовика - огромной ручищей отстранил от "Ижа" таксера.
- Отправляйся, корешок, мы тут сами справимся!
- Друзья! Друзья! - сказал Владимир Федорович. - Я… моя супруга… Друзья!.. Я… очень…
- Влезайте в кузов и крепко держите сюрприз за руль, - сказал милиционер и приложил руку к фуражке. - Счастья и радости вам в Новом году, товарищ! И побольше таких выигрышей!
Праздничный снежный город летел по бортам грузовика. Морозный ветер сдувал со щек бухгалтера скупую мужскую слезу. Неслись навстречу сверкающие огнями дома, мелькали в окнах нарядные елки, рвалась из репродукторов музыка, регулировщики взмахивали полосатыми палками, освобождая для тяжелого грузовика перекрестки.
Владимир Федорович стоял в гремящем кузове, сжимая холодные рукояти на руле своего "Ижа". Он чувствовал себя могучим, сильным мужчиной. Мужчиной-победителем. Он знал, что вернет мотоцикл и купит Анне Ивановне телевизор. Зачем ему "Иж", если он и так победитель пространства и времени?
Ударили кремлевские куранты.
Новый год начался.
На три часа позже
До Мурманска оставалось миль шестьдесят. Мы были уверены, что к полуночи успеем войти в порт и встретим Новый год у причала.
Декабрьский штормовой зюйд-вест свистел в снастях. Снежные заряды один за другим налетали на наш "Колгуев". Крен доходил до тридцати градусов. Все - от кока до капитана - мечтали только об одном: скорее в порт.
Скорее увидеть вспышки Кольских маяков и россыпь огней Мурманска.
Около восемнадцати часов, когда тьма заполярной ночи окутала Баренцево море и белели только гребни набегающих волн, радист принял SOS с английского парохода "Елизабет". "Елизабет" из-за неисправности в машине потеряла ход, и теперь зюйд-вест гнал ее на скалистые мысы Рыбачьего полуострова. Мы были к "Елизабет" ближе других судов - до нее было часа три-четыре хода.
Капитан чертыхнулся, плюнул на недокуренную папиросу и приказал ложиться на новый курс.
- Нашли время аварию делать, - возмутился боцман, когда я сказал ему, что надо готовить буксирный трос. - Нехристи. Угораздило их. Накрылся теперь Новый год.
- Поторопись, Савчук, - сказал я. - Ворчать потом будем.
Форсируя машины, мы шли к "Елизабет" сквозь штормовой ветер и снежные заряды. Радист, зажав ладонями наушники, ловил в эфире морзянку ее радиограмм. Англичанам приходилось трудно. До береговых скал им оставалось около десяти миль. С "Елизабет" просили нас поторопиться. Мы торопились. Когда нос "Колгуева" падал с волны, корма задиралась и винт с грохотом рвал воздух, а "Колгуев" начинал дрожать, как перепуганный кролик, и мы дрожали вместе с ним.
Часа через три после поворота прямо по носу стали заметны вспышки ракет.
- Старпом, - сказал мне капитан, - готовь к спуску вельбот. Пойдешь к англичанам, подпишешь договор о спасении, а потом будешь обеспечивать связь, когда мы уже прихватим их "Елизабет" на буксир.
"Елизабет" оставалось до берега всего около двух миль, но капитан не хотел сомневаться в том, что мы успеем подойти к ней вовремя. Капитан не любил сомневаться в таких вещах.
И я отправился готовить вельбот. Я единственный на нашем судне говорил по-английски. Выбирать капитану не приходилось.
Пока мы снимали крепления с вельбота, волна накрыла нас с головой. Ветер вырвал из рук чехол, и он улетел за борт, хлестнув меня шнуровочным штертом по лицу. Штерт рассек кожу на щеке и подбородке, но я не сразу заметил это.
"Колгуев" включил прожектор и, чтобы подбодрить англичан, выпустил несколько белых ракет. На "Елизабет" вспыхнул красным фальшфейр.
- Праздничная иллюминация! - крикнул мне в ухо Савчук. Я взглянул на часы. До Нового года оставалось двенадцать минут.
Луч прожектора лег на воду. Гребни валов дымились брызгами. Провалы между гребней были совсем черными.
"Весело нам будет на вельботе", - невольно скользнула мысль.
"Елизабет" болталась на волнах как ванька-встанька: кланялась на все четыре стороны. Это был небольшой - тысячи на три тонн водоизмещения - сухогрузный пароход.
Я поднялся в рубку и доложил капитану, что вельбот готов к спуску.
- Подойду к ним с подветренного борта, - сказал капитан. - И так близко, как только смогу. Выгребать вам придется не больше кабельтова. И не вздумай разбиться при высадке. Ты мне нужен там, на этой "Елизабет".
- Постараюсь, - сказал я.
Между берегом и "Елизабет" оставалось не более полумили чистой воды. О скалы Рыбачьего разбивались волны. Белая полоса прибоя опоясывала мысы. Грохот прибоя слышался все сильнее.
- Возьми с собой боцмана. После того как вы переберетесь на "Елизабет", вельбот примет с нее проводник для буксира и по ветру спустится обратно к нам. Все понял?
- Все.
Мы обогнули "Елизабет" с носа. Теперь всего в четырех кабельтовых от нашего левого борта кипели береговые буруны. Капитан застопорил машины. "Колгуев" лег в дрейф.
- Команде - в вельбот! Вельбот на воду!
Вельбот рухнул вниз и сразу же опять взлетел выше фальшборта "Колгуева" на очередной волне. Прошло не меньше минуты, пока удалось отдать гаки талей. Это были неприятные минуты. Матросы навалились на весла. Правый баковый греб одной рукой. Другую ему отдавило гаком. Баковый закусил губу. В свете прожектора его лицо казалось совсем белым.
Когда вельбот поднимался на гребень, я видел впереди низкий борт "Елизабет" и фигуры английских матросов на спардеке.
- Навались! Навались! Навались!
Савчук, распластавшись, лежал на носу вельбота и первый ухватил спасательный круг, на котором англичане спускали нам бросательный конец.
Теперь "Елизабет" прикрывала нас от ветра. С нее лили на воду соляр, и волны вели себя поспокойнее. Я пробрался к Савчуку. Вблизи борт "Елизабет" уже не казался низким. Плохо верилось в то, что удастся выбраться на него с прыгающего на волнах вельбота. Англичане что-то кричали нам, широко разевая рты, и махали фальшфейром. Его свет слепил глаза. Дым и искры ветер нес нам в лица.
Мы с Савчуком прыгнули почти одновременно. Я мертвой хваткой вцепился в мокрый трос на штормтрапе и зажмурился: снизу стремительно вздымалась по борту "Елизабет" большая волна. Она захлестывала меня по пояс. Нас втащили наверх. Савчук ругался и отплевывался.
Наш вельбот быстро уходил к "Колгуеву". Пеньковый трос - проводник для буксира - тащился за ним.
- Иди на бак, проверь, как закреплен буксир! - крикнул я боцману, а сам, цепляясь за поручни, полез на мостик: меня звали к капитану.
Капитан "Елизабет" оказался уже пожилым, маленького роста человеком. Говорить он старался спокойно.
- Успеют ли ваши поднять буксир? - спросил он.
"О Санта Мария! О Санта Мария!" - причитал кто-то рядом с ним. Я не сразу понял, что это женщина.
- Должен успеть.
- Скалы очень близко.
Они действительно были что-то очень уж близко. Отсюда - с высоты мостика - это было особенно хорошо заметно. Луч прожектора с нашего "Колгуева" уперся в кромку бурунов, и кипящая на камнях вода казалась не далее как в трех кабельтовых от него.
Я хорошо представлял себе тогда лицо нашего капитана, изрытое оспой, с глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками. И то, как он мерит сейчас расстояние до бурунов, стоя на своем мостике и сжимая руками леера. Он ждет вельбот, чтобы снять с него людей, а потом надо успеть выбрать проводник. Времени на все это оставалось мало, и наш капитан рисковал сейчас и "Колгуевым", и его экипажем.
Очень медленно тянулось время, и мы все молчали - и я, и капитан Джильберт, и женщина (как оказалось потом, его супруга).
"Колгуев" принял людей с вельбота, а сам вельбот они поднимать не стали, и он разбился о борт "Колгуева". "Колгуев" дал ход. Он медленно проходил под носом у "Елизабет". Между нашим бортом и берегом не было ничего.
Я спустился вниз и пробрался на бак. Волны то и дело захлестывали сюда. В тросах свистел ветер. "Елизабет" беспорядочно кренилась с борта на борт. Человек пятнадцать матросов работали у брашпиля. Грохот близкого прибоя заглушал их голоса. Только сиплый бас Савчука и его "Держись, ребятишки!", которым он подбадривал сам себя, пробивался сквозь гул моря.
До бурунов оставалось несколько десятков метров, когда скобу буксирного троса приклепали к якорной цепи и "Колгуев" развернул "Елизабет" носом на волну. Трос надраился, и беспорядочная качка прекратилась. Берег стал медленно удаляться от нас.
В коридоре у котельного отделения, куда мы с боцманом спустились, чтобы немного отогреться, был полумрак. Закоченевшие руки стали отходить в тепле и сильно болели.
Савчук расчесывал пятерней свалявшиеся под ушанкой волосы и блаженно поругивался. Он сидел прямо на полу, а вокруг него расплывалась лужа.
- Плотно мы с вами, старпом, выпили в новогоднюю ночь, - прохрипел мой боцман и сплюнул. - Соленая она, стерва, - сказал он про забортную воду.
Я не отвечал ему. Было приятно чувствовать рывки буксира и сознавать, что все самое плохое уже позади.
А потом нас нашел стюард, повел переодеться и пригласил к капитану. Он и его супруга благодарили нас и в нашем с боцманом лице весь экипаж "Колгуева" за "своевременную помощь" - как выразился капитан.
- Не совсем обычные условия, - сказал он потом. - Но мы знаем, что русские любят справлять праздник Нового года ровно в полночь. И мы хотим предоставить вам эту возможность сегодня.
- По-моему, мы уже здорово опоздали с этим делом, - сказал я.
- Еще остается семь минут. У нас на родине Новый год встречают по Гринвичу. - Супруга капитана показала на штурманские часы, висящие на переборке. - Вы, русские, встречаете его раньше нас. Вы всегда торопитесь, - устало улыбнулась миссис.
- Мне нравится, что мы встречаем Новый год раньше вас, - сказал я и посмотрел на свои часы. Было без семи минут три.
В ноль часов по Гринвичу мы встали и подняли стаканы.
Иллюминаторы в каюте капитана то и дело белели от пены. От сильной качки стоять было трудно, а чокаться еще труднее.
Мы выпили за хороший конец нехорошей истории с "Елизабет", за удачу и счастье в новом году, за всех, кто встречает этот год в море.
Тут я сказал Савчуку: "Баста, дружище" - и послал его проверить вахту у буксира и сам буксир.
- Пусть святая Кармен всегда помогает вам в море, - шепнула мне жена капитана, когда я вслед за ее мужем поднимался по узкому трапу в рубку. Она была испанка и уже много лет плавала вместе с ним.
Через несколько часов справа по носу на дальних тучах показался слабый отблеск маяка.