Когда она замечала мое отражение в овальном зеркале на туалетном столике, то кричала: "ТЫ ТОЛЬКО ПОСМОТРИ!" Ее внимание могло привлечь все что угодно - какое-то письмо, фотография в журнале, едкое замечание в газете. Это была святая святых, и сюда не допускался никто, кроме камеристки, дворецкого, парикмахера и горничной. Здесь она была самой собой, могла расслабиться и поговорить вволю: мир никогда не видел принцессу такой. В своих апартаментах она была просто красивой девушкой, которая сняла маску принцессы и теперь была такой же уязвимой, как простые люди. Но как только она выходила из своих апартаментов - как всегда, безукоризненно одетая, - она собирала волю в кулак и представала перед другими уверенной в себе женщиной. Я каждое утро наблюдал за этим превращением, когда она переодевалась из халата в платье Кэтрин Уокер или костюм от Шанель, и не переставал поражаться перемене.
Для того чтобы вместить ее гардероб, состоявший из сотен платьев, блузок, костюмов, пиджаков, брюк и вечерних нарядов, понадобилась целая комната в форме буквы L и размером с небольшую спальню. Все эти вещи висели на вешалках над сотнями туфель, скрытые за длинными, от пола до потолка, шторами. Они висели в определенном порядке. Бело-голубой костюм от Шанель висел прямо над замшевыми голубыми туфлями в тон, розовый костюм от Версаче - над розовыми кожаными туфлями, красное платье от Кэтрин Уокер - над красными атласными.
На неделе принцесса часто уезжала из дворца - по делам в разные графства или на благотворительные собрания в столице. Обедала она либо во дворце, либо в Лонсестон-Плейс, либо в "Сан-Лоренцо" в Найтсбридже. Принцесса предпочитала обедать со своими избранными друзьями, такими как Люсия Флеча де Лима, Роза Монктон, Сьюзи Кассем, леди Аннабель Голдсмит, Джулия Сэмюэл, Лора Лонсдейл, астролог Дебби Фрэнкс и ее "королевская" союзница Сара, герцогиня Йоркская. Принцесса окружала себя людьми, близкими ей по духу. По воскресеньям она часто ездила к герцогине в Вирджиния Уотер, недалеко от Виндзора, или к леди Аннабель Голдсмит в Ричмонд. В обоих домах было достаточно охраны, а еще там были бассейны, в которых Уильям и Гарри могли поплавать.
Если принцесса оставалась обедать одна во дворце, она обычно садилась на высокий табурет у барной стойки и, заглядывая в кухню, весело шутила со мной и поваром. Обычно обед состоял из одного блюда, всегда с салатом, который она запивала водой "Волвик" со льдом. Я навсегда запомнил, как она сидела перед тарелкой и, зажав сотовый телефон между плечом и ухом, разговаривала с кем-то, ловко орудуя ножом и вилкой.
Когда она куда-то уезжала из дворца, я провожал ее до машины. Ехала она одна или с водителем, я всегда ждал, когда она сядет в машину, потом наклонялся и пристегивал ремень безопасности.
Она всегда возвращалась к половине восьмого, и я заваривал ей ее любимый имбирный чай. На ужин была жареная форель, макароны или просто картофелина в мундире с икрой и подливой из уксуса и оливкового масла. Я ставил блюдо на деревянную тележку на колесах и вкатывал ее в гостиную, к полосатому дивану, на котором сидела принцесса в халате. Я заранее доставал телевизор из тумбы под книжными полками и ставил его на нужное место. По вечерам Диана сидела одна и наслаждалась покоем. Повар ушел. Камеристка ушла. А ее личный секретарь Патрик Джефсон никогда не тревожил принцессу в это время. Он работал с девяти утра до пяти вечера в Сент-Джеймсском дворце. В конце дня, когда принцесса приходила в себя после всех дел и поездок, я узнавал ее как человека. Она была спокойна, ничем не озабочена, разговорчива. Когда я вкатывал тележку с ее ужином из двух блюд в гостиную, то сразу понимал, что сейчас, когда Уильям и Гарри в школе, она не хочет оставаться одна. "Побудь со мной", - часто говорила принцесса Диана.
Я стоял, прислонившись к креслу. Мы говорили о том, чем мы занимались сегодня, что предстоит сделать на неделе, что сказал такой-то, что ответила такая-то. Либо обсуждали сюжетные линии сериалов "Коронейшн-стрит" и "Бруксайд". Иногда мы разговаривали недолго, а иногда совсем теряли счет времени. Порой сигналом к тому, чтобы разойтись, служили десятичасовые новости Ай-ти-эн.
Когда я выкатывал из гостиной тележку, она вставала с дивана и шла за мной в переднюю, которая служила буфетной на втором этаже. Там я мыл посуду, а принцесса вытирала.
- Как ты думаешь, что будет завтра? - спрашивала она. Ей казалось, что завтра может случиться что-нибудь плохое, что у нее возникнут новые неприятности.
- Что бы ни произошло, мы справимся, - отвечал я. Потом она, подпрыгивая как маленькая девочка, шла по коридору. Казалось, в нее вдохнули новые силы и она с нетерпением ждет завтрашнего дня. Я шел за ней на расстоянии нескольких шагов, гася свет. Я оставлял свет только перед дверью в ее спальню. В детстве Диана боялась темноты, и даже теперь предпочитала спать в полумраке.
Каждый вечер, заходя в спальню, она говорила мне:
- Спокойной ночи, Пол.
- Спокойной ночи, Ваше Королевское Высочество, - отзывался я.
Ближе к одиннадцати я выходил из дворца и шел в темноте в свою квартиру. Мария и дети уже спали.
Теперь, когда в Хайгроуве поселился принц Чарльз, Диане негде было проводить выходные, а ей этого не хватало. Она не собиралась уезжать из Кенсингтонского дворца, но с начала 1993 года стала искать себе убежище, куда могла бы уезжать с сыновьями Уильямом и Гарри на выходные. Конечно, принцесса часто ездила к герцогине Йоркской и леди Аннабель Голдсмит, но она говорила: "Мне неудобно все время к ним ездить. Я хочу иметь собственный дом за городом, где могла бы иногда отдыхать от столицы".
Как ни странно, в решении этой проблемы ей помог брат, граф Спенсер. Это было неожиданно, потому что они с принцессой не были особенно близки. Со дня ее свадьбы, которая состоялась в 1981 году, брат и сестра виделись только по редким поводам. И хотя в детстве они были лучшими друзьями, со временем все больше отдалялись друг от друга. И вот в ответ на жалобы принцессы граф предложил ей снять Гарден Хаус, расположенный на территории поместья Альторп, за 12 000 фунтов в год. "Я могла только мечтать об этом", - сказала принцесса. Место было уединенное, а возле основного здания имелся бассейн; брат пообещал предоставить ей уборщицу и садовника.
В письме к сестре от 3 июня 1993 года граф Спенсер писал:
Насколько я понял, тебе нужен дом за городом. Я с радостью могу предложить тебе его, поскольку поместье пока еще в приличном состоянии. Думаю, Гарден Хаус тебе вполне подойдет. К тому же у тебя будет свой бассейн.
Он даже предложил поставить новые ворота, чтобы на территорию поместья не могли проникнуть фотографы.
Читая это письмо, принцесса уже мысленно обставляла свой новый коттедж. Ей так не терпелось его увидеть, что в начале июня 1993 года она отправилась в Альторп в девять утра - вместе с Дадли Поплаком и корзиной с обедом, который приготовил для них повар. Она мечтала о чудесных выходных, которые она с Уильямом и Гарри будет проводить в новом доме.
Однако через две недели ее радость была омрачена: брат изменил свое решение. Он написал:
Прости, но я боюсь, что сейчас ты не сможешь вселиться в Гарден Хаус. На то есть много причин, одна из которых состоит в том, что это привлечет к нам внимание полиции и прессы, а я не могу этого допустить. К тому же я решил поселить в этом доме своего нового работника. Я считаю, что так будет лучше для моей жены и детей. Прости, что не могу помочь тебе, моей сестре. Я бы очень рад, но не могу… Если ты захочешь снять фермерский дом за пределами парка, - это было бы чудесно.
Принцесса несколько раз перечитывала это письмо, заинтригованная такой резкой переменой. "Как он мог так поступить со мной?" - в конце концов гневно воскликнула она и заплакала. Больше всего ее удивляло то, что он знал, как она хотела снять Гарден Хаус. Через пару дней он позвонил во дворец, но Диана просто бросила трубку. "Я не хочу слышать его голос", - сказала она. И тут же выплеснула свой гнев на гербовую бумагу с красной каймой. Она подробно сообщила брату все, что о нем думает и как он ее оскорбил. Скорее всего, граф Спенсер почувствовал, сколько злости содержится в этом письме, и, не вскрывая письма, отправил его назад. Оно пришло вложенное в его третье письмо, которое он написал 28 июня:
Вспомнив, в каком состоянии ты была в тот вечер, когда бросила трубку, я решил, что, наверное, не стоит читать его [т. е. письмо принцессы], так как после этого наши отношения могут окончательно испортиться. Поэтому я возвращаю его невскрытым, чтобы иметь возможность восстановить нашу дружбу.
Но дружба оказалась потерянной навсегда. Забавно, что после смерти принцессы граф Спенсер вспомнил о сестре и решил похоронить ее в своем поместье на острове. Почему-то его больше не волновало, что это может привлечь внимание прессы и полиции. Сейчас он всячески старается привлечь журналистов и тысячи туристов в созданный им Музей Дианы, где продаются и сувениры.
В 1993 году отношения принцессы с братом ухудшались с каждым днем. Диана отказывалась говорить с графом по телефону. Ему пришлось писать ее личному секретарю, Патрику Джефсону, и общаться с ней через него. В сентябре он нанес сестре еще один сокрушительный удар, потребовав вернуть фамильную диадему Спенсеров, в которой она была на свадьбе и которая была ей очень дорога. Как принцессе Уэльской ей приходилось надевать ее на официальные банкеты в Букингемском дворце, на официальное открытие сессии парламента и дипломатические приемы. В письме Патрику Джефсону граф Спенсер ясно дал понять, что эту диадему дал Диане "на время" и что она принадлежала ему, поскольку их дед завещал ему диадему в 1970-х годах. "Пора вернуть ее законному владельцу" - писал он. Двенадцать лет не вставал вопрос о том, кому принадлежит диадема, и принцесса поняла - граф потребовал диадему назад из-за их размолвки по поводу Гарден Хауса. Граф считал, что диадему должна носить его жена Виктория. Диадема была не просто символом королевского статуса Дианы, но также памятью о ее свадьбе. Но принцесса не хотела, чтобы ее брат понял, как много для нее значило это украшение. В октябре диадему вернули графу Спенсеру - мне было поручено вынуть ее из сейфа, где она лежала в футляре вместе с другой диадемой, которую Диана называла "запасной", - эту диадему с жемчугом и бриллиантами ей подарила королева на свадьбу. К счастью, диадему Виндзоров принцесса могла оставить у себя.
Тем временем в Кенсингтонском дворце произошли перемены в составе персонала, и это повлияло на нашу жизнь в Старых конюшнях. С тех пор как мы переехали сюда из Хайгроува, Мария работала горничной, и у нее было совсем немного обязанностей. Теперь, после ухода Хелены Роуч, ее сделали камеристкой. Она стала работать в паре со старшей камеристкой Хелен Уолш. Это вызвало некоторые трудности в семье Баррелов. Раньше Мария уходила в девять утра, а возвращалась в час дня, а теперь у нее был совершенно ненормированный график работы. Иногда ей приходилось вставать в шесть утра, а иногда она возвращалась домой поздно вечером. Нам пришлось устроить так, чтобы, когда она работает по вечерам, я мог поставить вместо себя Гарольда Брауна и сидеть с детьми. Мария знала, что нам придется туго, но ей очень хотелось помочь принцессе. Она сказала, что поработает годик, а потом посмотрит, и думала, что уже договорилась об этом с Дианой. Наша хозяйка была готова идти на компромиссы. Она даже разрешила, чтобы Мария будила ее в семь утра по телефону, а не лично, как полагается по этикету. Но Мария все чаще и чаще задерживалась на работе. Раньше Мария по вечерам всегда была с детьми и теперь очень скучала по ним. Когда она отправлялась за покупками для принцессы, она видела, как наши дети играют на лужайке перед домом. Как правило, когда она возвращалась домой, Александр и Ник уже спали. Но если Марии и приходилось тяжело, то Хелен просто выбивалась из сил.
Принцесса понимала, что они многим жертвуют ради нее, и старалась не оставаться в долгу. Она отдавала Марии туфли, которые ей не нравились, - от Шанель, от Джимми Шу, от Феррагамо или от Рэйна (у них был одинаковый размер, шесть с половиной), а также свои сумочки и костюмы от Кэтрин Уокер, Версаче и Шанель. Хелен она тоже дарила свою одежду и другие подарки. Так принцесса избавлялась от ненужных вещей, освобождая свой гардероб, и заодно благодарила своих камеристок. А еще она посылала свою одежду сестре, леди Саре Маккоркодейл.
Такая щедрость была обычным делом в королевском семействе. Когда я служил у королевы, я часто привозил подарки из поездок за границу. А когда я работал в Хайгроув, принц Чарльз подарил мне стол из красного дерева, книги, серебряную коробочку и пару куропаток из хрусталя. А однажды я сам выбрал то, что мне понравилось у принца, - когда мы с принцессой совершили запланированный налет на Хайгроув. Это произошло после разрыва принца и принцессы. Гарольд Браун, Дадли Поплак, хозяйка и я вошли в поместье и вынесли оттуда кое-какую мебель, лампы, картину и предметы декора. "Это наш единственный шанс взять то, что мы хотим!" Мы сложили все это в фургон.
Принц Чарльз заново отделывал дом, выбрав новую мебель из темного дерева. У принцессы чуть не случилась истерика, когда Дадли сказал: "Такое впечатление, что он хочет вернуться в материнскую утробу!"
1993 год начался очень удачно для независимой принцессы, однако под конец она стала получать один удар за другим. Сначала она рассорилась с графом Спенсером. Потом в ноябре, в "Санди Миррор" напечатали фотографии, на которых принцесса занималась в одном трико в фитнес-центре "Эл-Эй" на Айлворте, в Лондоне. Владелец центра Брюс Тейлор вмонтировал камеру в потолок. Принцесса дала особые указания адвокату Энтони Джулиусу из юридической фирмы "Мишкон де Рейя", и Комитет жалоб на СМИ признал, что печатание таких снимков было грубым нарушением права на частную жизнь. Из-за этого Диане пришлось объявить, что она больше не будет вести активную общественную жизнь. Это произошло 3 декабря, во время благотворительного обеда, организованного для пострадавших от черепно-мозговых травм. Она повергла в шок весь мир, сказав: "Надеюсь, вы меня поймете и позволите иметь личное время и пространство, чего мне так не хватало долгие годы. Когда я впервые предстала перед публикой двенадцать лет назад, я понимала, что СМИ могут заинтересоваться мной… но я и представить не могла, что привлеку такое внимание".
Королевский двор, посчитав это заявление ненужным и чересчур сентиментальным, проявил свое обычное сочувствие: имя принцессы вычеркнули из "Придворного циркуляра" и ее не пригласили на королевские скачки в Аскоте. Принцесса всего лишь захотела уйти в тень, а ее практически выставили за дверь.
Ее очень огорчил этот случай в фитнес-центре - хотя судебное разбирательство состоялось и "Санди Миррор" принесла свои извинения в 1995 году. Когда ей было плохо, она удалялась в свою спальню, чтобы ее никто не видел. Она обвиняла себя: эти фотографии появились в газете потому, что она раньше сотрудничала со СМИ, и теперь они перешли грань дозволенного. Принцесса оставляла мне записки в гостиной или на табурете на верхней площадке лестницы. Иногда она все-таки выходила поесть, но была все такой же несчастной. Когда я был в буфетной на первом этаже, она размышляла о том, что она считала своими ошибками, и включала на всю громкость реквиемы. Услышав это, я понимал, что она старается приглушить свои рыдания, от которых ей становилось легче. Она любила повторять: "Я чувствую себя защищенной, только забившись в свою раковину. Там меня никто не может обидеть".
Но время от времени она все-таки возвращалась, и было ясно, что отгораживание от общественной жизни не могло продлиться вечно. В тот момент, когда она захотела сойти со сцены, люди, которые так много значили для нее, простые люди с улицы, кричали: "Бис! Бис!"
Теперь, когда принцесса больше не принимала участия в официальной общественной жизни и ее ежедневник на 1994 год оказался совершенно пустым, она наконец могла заняться любимым времяпрепровождением: общаться с друзьями за накрытым столом. С января по весну принцесса часто посещала свои любимые рестораны - "Сан-Лоренцо", "Ле Каприс", "Риц", "Клариджес", "Айви", "Би-бендум" и "Лонсестон Плейс". Она часто обедала с австралийским телекомментатором Клайвом Джеймсом и старым другом лордом Аттенборо, а с Люсией Флеча де Лима и Розой Монктон Диана виделась раза два в неделю. Кенсингтонский дворец стал ее декомпрессионной камерой, и я видел, что все ее горести и несчастья постепенно уходят в прошлое. Когда пришла весна, она стала часто играть в теннис, ходить в кино, смотреть балет, проводить время с друзьями. Она снова стала добродушной, беспечной, энергичной и разговорчивой. Однажды Диана на целый день повезла своих слуг в парк аттракционов "Алтон Тауэрз", потому что Уильям и Гарри хотели прокатиться на новом аттракционе "Немезида". Это был один из дней "как у всех нормальных людей", нас было тринадцать, включая меня, Марию, наших мальчишек, няню Ольгу Пауэлл, водителя Стива Дэйвиса и маленьких принцев, которых охраняли двое полицейских - Грэм Крэкер и Крис Тарр. Примечательно, что с нами не было одного слуги - дворецкого Гарольда Брауна, которому наша хозяйка все больше переставала доверять. Чтобы в этот день мы все действительно побыли обычными людьми - чего нам не удалось, - принцесса решила добраться до Стаффордшира на общественном транспорте. В бело-зеленой куртке, которые носят игроки в американский футбол, принцесса Диана привела нас всех на вокзал Юстон, и мы сели в вагон первого класса. Принцесса шутила, что сервис здесь не хуже, чем в Королевском Поезде. До того дня я никогда не замечал, что она ходит очень быстро. Может быть, она просто много занималась спортом. Для того, чтобы не отставать от Дианы, когда она шла по парку, нам приходилось практически бежать. Единственным, кто не бежал за ней, был Ник - он сидел у принцессы на плечах. Она остановилась только один раз - пообедать, и мы все вместе набросились на гамбургеры с говядиной и картошку фри.
Сегодня мы, конечно, планировали побыть "как все", но пресса все равно пронюхала о нашей поездке, и журналисты следовали за нами по пятам.
- Мама, мама, давай прокатимся вот на этом, - сказал Гарри, дергая мать за рукав.
Она посмотрела вверх, на груду изогнутого металла, - это и были американские горки под названием "Немезида". Принцесса покачала головой.
- Нет, у меня голова закружится, - сказала она и осталась с Марией.
Ей больше нравился аттракцион "Спуск по реке". Он был более спокойным.