Максимилиан не знал такого чувства, как жалость. Следом за дворянами головы полетели у тех, кто проявлял осторожность или высказывался против постановлений Конвента, на эшафот поднимались священники, бывшие дворяне, торговцы, нарушившие законы о максимуме, неугодные поэты…
После расправы с оппозицией власть Робеспьера некоторое время представлялась абсолютной. Парижские санкюлоты рукоплескали этим казням, 14 республиканских армий шли от победы к победе, но жизнь во Франции не становилась лучше. В стране свирепствовали экономический кризис, безработица, голод. Робеспьер не понимал, как можно спекулировать хлебом, когда голодают дети; он не понимал, как можно заниматься скупкой и перепродажей имущества и земель бывших аристократов, когда революции угрожают могущественные враги. Всех тех, кто был не так бескорыстен в личной жизни, как он сам, Неподкупный считал аморальными людьми и главной угрозой для Республики. "Слово "добродетель" вызывало смех Дантона", - с возмущением говорил Робеспьер.
Все, кто имел слишком много денег в кошельке, были для убежденных якобинцев "подозрительными", а это уже означало смертный приговор.
Но деятельность Робеспьера не ограничивалась политическими преобразованиями. В мае 1794-го он занялся внедрением культа Верховного существа, который основывался на деистических воззрениях, изложенных философами Просвещения.
Насаждение культа Верховного существа шло в рамках процесса дехристианизации, главным образом в рамках борьбы с католицизмом. Конкурирующим мировоззрением некоторое время являлся рационалистический культ Разума. Распространение культа Разума сопровождалось разграблением христианских церквей, которые превращались в храмы Разума. Однако вскоре культ Разума был запрещен, а культ Верховного существа фактически претендовал на роль государственной религии, усиливая недовольство деятельностью Робеспьера среди самых широких слоев французского населения.
10 июня он и Кутон добились принятия закона, которым вводилась смертная казнь за преступления против республиканской морали, а обвиняемые фактически лишались права на защиту. Процедура задержания, осуждения и казни граждан, подозреваемых в контрреволюционной деятельности, упростилась настолько, что аресты по очевидно бессмысленным обвинениям стали вызывать всеобщее недоумение. В столицу начали поступать сообщения о чрезмерной жестокости комиссаров Конвента.
Начавшийся сразу после этого "большой террор" затронул все социальные слои и подорвал былую популярность Неподкупного. Утопические идеалы Робеспьера уже не встречали поддержки в обществе, а его диктаторские устремления настроили против него подавляющее большинство депутатов Конвента.
Гильотина работала исправно и ежедневно. В тюрьмах, ожидая смерти, сидели тысячи французов. Революционная гадина, как говорили монархисты, стала пожирать сама себя.
С началом террора отношение к Робеспьеру изменилось. Если прежде в нем видели совесть революции, теперь многие смотрели на Максимилиана со страхом.
Бо́льшая часть Франции устала от диктатуры Комитета общественного спасения. Поля, мануфактуры, корабли и витрины магазинов властно требовали свободы предпринимательства - такой, чтобы богатство не надо было ни от кого прятать. Даже некоторые коллеги Робеспьера по Комитету и Конвенту втайне давно и успешно занимались коммерцией. Замысел Неподкупного со временем превратить Францию в страну "добродетельных" мелких собственников, живущих только своим трудом, был отвергнут большинством якобинцев, уставших от вереницы казней.
На Робеспьера было организовано несколько покушений, но неудачно. Одна из заговорщиц оказалась юной парижанкой. Она спряталась в доме Робеспьера и надеялась заколоть его ножом, но была обнаружена. Девушку, само собой, отправили на гильотину. После этого инцидента Робеспьер издал указ, поощряющий доносы на заговорщиков. Последних казнили по упрощенному судебному процессу.
Счет шел на тысячи уничтоженных врагов отечества в неделю: по мнению историков, за период правления Робеспьера было уничтожено около 35–40 тысяч человек.
Все больше французов подозревали, что именно Робеспьер и есть главный враг их родины, уничтожающий по наветам и собственной прихоти невиновных сограждан. Робеспьер почувствовал перемену в умонастроениях. Он даже перестал появляться на заседаниях, в нем росла уверенность, что заговор против отечества и свободы зреет в недрах самого Конвента.
Робеспьер заговорил о необходимости чистки революционных рядов. Только за полтора месяца в 1794 году было казнено свыше 1300 человек. Такой террор подорвал моральный дух революционеров, и умеренные захватили власть. Это было названо переворотом 9 термидора: 27 июля (по революционному календарю - 9 термидора) 1793 года во время своей речи в Конвенте Максимилиан был неожиданно прерван яростными криками "Долой тирана!", а затем его вместе с ближайшими соратниками отвели в тюрьму.
Арестованный диктатор заявил: "Республика погибла! Настало царство разбойников!"
Конвент принял декрет об аресте Робеспьера и его сторонников. Однако в тот же вечер члены Парижской коммуны освободили Робеспьера и спрятали его в своей резиденции. Тогда войска Конвента окружили здание и начали штурм. Для Робеспьера он оказался неудачным: он то ли пытался покончить жизнь самоубийством (как это сделали многие соратники Неподкупного), то ли был ранен выстрелом нападавших - в пылу сражения пуля раздробила ему челюсть. На этот счет существуют разные версии, впрочем, ничего уже не имело значения. На столе остался лежать призыв Робеспьера к радикальным силам Парижа, который он успел подписать лишь первыми буквами "Ро".
Раненых перенесли в помещение Комитета национальной безопасности. Робеспьер не мог говорить. Из раны шла кровь, и Максимилиан все время тщетно пытался стереть кровавые пятна со своего элегантного платья. На рассвете пришел врач, чтобы обработать рану, вытащить осколки кости и сделать перевязку.
Арестованных увезли в тюрьму Консьержери. Робеспьера поместили в камеру по соседству с той, которую занимала казненная девять месяцев назад Мария Антуанетта.
Казнь гражданина Робеспьера, которого теперь называли не иначе как Бешеной Гиеной, состоялась на следующий день, 28 июля. Арестованных без суда отвезли на площадь Революции (сегодня это площадь Согласия) на казнь. Зеваки, собравшиеся вдоль улицы Сент-Оноре, смеялись, показывали на них пальцами и выкрикивали ругательства.
Кроме Робеспьера, казнили еще 21 революционера: ближайших сподвижников из Комитета общественного спасения Кутона и Сен-Жюста, младшего брата Робеспьера Огюстена, верных коммунаров, пытавшихся спасти своего лидера от смерти.
Максимилиан Робеспьер был последним казненным в этот день. Он лежал на дне телеги, и его пришось нести на эшафот. Палач сорвал с него голубой сюртук, запятнанный кровью, и бинты с головы. Крик боли, который издал раненый, был слышен на всю площадь. Его быстро положили под лезвие, нож гильотины отсек голову бывшему диктатору, и палач высоко поднял ее над толпой. Все было кончено. Террор остался в прошлом.
Решением Конвента тело Робеспьера предали земле без указания места захоронения. По одним сведениям, он захоронен в братской могиле вместе с казненными на Гревской площади в этот день, по другим - его тело бросили в ров на кладбище Пик-Пюс, где лежали останки убитых по приказу диктатора.
Робеспьер оставил после себя залитую кровью Францию. Но это была страна победоносных армий, страна с обретшим силу "средним сословием", в которой возрождение абсолютной королевской власти оказалось уже невозможным.
Жорж Жак Дантон
Жоржа Жака Дантона, одного из крупнейших лидеров Великой французской революции, можно без преувеличения и тени иронии назвать "гигантом мысли и отцом французской демократии". Даже сейчас, через века, невозможно не поддаться обаянию личности этого человека, одного из самых способных политических деятелей за всю историю Франции.
Жорж Жак Дантон был, наряду с Робеспьером и Маратом, одним из лидеров партии якобинцев, тем, кто стоял у истоков первой Французской республики. Благодаря своей харизматичной внешности (высокому росту, резким чертам лица), ораторскому дару и знанию народного языка он приобрел необычайную популярность в массах.
При этом оценки личности Дантона в истории чрезвычайно противоречивы. Революция, в которой он прославился и проявил себя, была названа Великой профессиональным революционером В. И. Лениным. Французы же ее великой не называют. Они называют ее просто революцией. Французская революция конца XVIII века была великой трагедией! И в этой великой трагедии среди тех, кто был на первых ролях, был, безусловно, Жорж Дантон, выдающийся, великий актер этого кровавого спектакля.
Так кем же был Жорж Дантон? Благородным трибуном или циником и манипулятором народным мнением, революционером или тайным монархистом? Юрист и адвокат, сторонник реформ и правосудия (слово "правосудие" в его жизни очень важно), он стал одним из основателей революционных трибуналов, которые являют собой противоположность нормальному правосудию.
И наконец, народ в первую очередь интересуется: так крал он революционные бюджетные деньги или не крал? Брал взятки у всех, у кого можно, начиная с короля, или не брал? Откуда в пламенном революционере чисто мещанское стремление к материальным ценностям, особнякам, поместьям? И этот вопрос, надо сказать честно, по сей день в какой-то мере остается открытым.
Впрочем, в фигуре Дантона подкупает даже не величина его неоспоримых политических заслуг, а его чисто человеческая притягательность. Ну как без симпатии относиться к гиганту, в котором жизнь била через край? Как устоять перед символом жизнелюбия, в котором всего было чересчур: ума, таланта, силы, открытости, щедрости, великодушия, умения любить и прощать? Как не восхищаться человеком, который один мог бы послужить Дюма моделью сразу для всех четверых мушкетеров: острый ум и энергия д’Артаньяна соединялись в нем с силой и добродушием Портоса, изворотливость и дипломатический талант Арамиса - с благородством Атоса. Франция по праву гордится своим трибуном - таких ярких и харизматичных личностей, как Дантон, в мировой истории революций еще поискать.
И он оценил себя сам, великий мастер давать определения, совершенно правильно на пороге смерти. Сказал палачу: "Покажи мою голову народу после того, как она упадет с плеч, ибо она этого заслуживает". Он не сказал на прощание: "Я хороший или я плохой" - он сказал: "Я останусь в Истории". И не ошибся.
Детство будущий трибун провел в сельской обстановке, в Шампани.
Отцом родившегося 26 октября 1759 года и крещеного под именем Жоржа Жака мальчика был прокурор бальяжа Арси-сюр-Об Жак Дантон, предки отца - из крестьян Шампани, многие поколения трудолюбивых людей с мозолистыми, узловатыми руками, которые пахали эту землю, способную дать хороший урожай, только если вложить в нее много усилий.
Маленький, захолустный, ничем не приметный городишко Арси. Но к концу своей жизни Дантон все больше полюбил это место - именно за тихую речку, за красивые леса, за спокойствие. Последние пять лет своей жизни он видел мало покоя, и под занавес его тянуло к тишине.
Жорж Жак был четвертым ребенком в семье. Семья, конечно, даже не подозревала о великом будущем одного из своих отпрысков, ничего, как говорится, не предвещало… За маленьким Жоржем пока закрепилась одна слава: своим зычным голосом младенец мог поднять на ноги всю округу.
Когда Жорж немного подрос, проблем стало больше. Ребенок был балованным любимцем матери, истинным "дитятей природы", неуправляемым чертенком, целыми днями крутился на скотном дворе, играл с ягнятами, высасывал молоко прямо из вымени коров. Последнее обстоятельство довело до бешенства домашнего быка, и тот распорол рогом губы нахальному мальчишке. Маленький Жорж затаил обиду и через несколько лет попытался отомстить животному. Коррида закончилась для тореадора проломленным носом и твердым принципом: никому и никогда не мстить.
Когда Жоржу минуло три года, умер его отец, и семья оказалась в тяжелом финансовом положении. Новый муж матери Дантона, Жан Рекорден, был человеком добрым, но неудачливым, а потому не мог толком обеспечить семью. Тем более что пасынок создавал ему немало проблем. Жоржа как "лентяя и смутьяна" с треском выгоняли из всех пансионов, куда пристраивал его отчим.
В 1771 году его отдали в Духовную семинарию в городе Труа. Армия или духовенство - это был единственный реальный путь для мелких буржуа в то время во Франции сделать карьеру.
Семинария сделала Дантона закоренелым атеистом. Он потом говорил: "Попы всяческие меня раздражают, что протестантские, что католические". Не нравился ему, кстати, и культ Высшего существа, который насаждали некоторые деятели Французской революции, он был против любых культов и ритуалов.
Через год ему удалось добиться перевода в коллеж более светский. В семинарии, а потом и в светском пансионе в Труа он проникся интересом к Древнему миру. Он занялся античным красноречием и изучением жизни таких мыслителей, как Тит Ливий, Плутарх. Это оказало на него большое влияние, и то, что он добавил к своим природным данным приемы великой античной риторики, сыграло потом в его жизни очень заметную роль. Тут его уже никто не мог обвинить в недостатке знаний - "смутьян" Дантон был лучшим учеником по латыни и языкам, а его упражнения в области риторики - гневные речи против наказаний - учителей просто пугали.
Во время Французской революции, наряду со многим другим, что происходило во время этой революции, сложился культ ораторского искусства, которое представляло собой состязание ораторов. А Дантон был одним из самых лучших ораторов.
Получив образование, Дантон решил попробовать себя в юриспруденции. Готовясь к адвокатской профессии, он познакомился с литературой XVII–XVIII веков и стал масоном. Работу начинающий юрист собирался искать в Париже, где на первых порах позарез нужны были хоть какие-то деньги. Жорж мог потребовать от матери свою часть наследства - полдома и несколько тысяч ливров, оставленных ему отцом. Но эти деньги были вложены в и без того не процветающее дело отчима. Чтобы не разорить его совсем, Жорж сделал первый из последующих многочисленных подарков родне - отложил получение наследства на бесконечное "потом" и уехал в Париж с 25 ливрами в кармане.
В то время Дантон не был революционером, он просто хотел сделать нормальную для буржуа карьеру, стремился попасть в Королевский совет. Прибыв в Париж, где ему предложили быть переписчиком бумаг, он сразу проявил характер в королевской прокуратуре, заявив: "Что? Я появился в Париже не для того, чтобы переписывать бумаги". Его наниматель сказал: "Ох, люблю наглецов!" - и взял Дантона к себе на службу чуть-чуть более почетную, чем переписывание бумаг.
Довольно скоро Жорж понял, что надо продолжить самообразование. Его любимыми авторами стали Монтескье, Руссо, Дидро, особенно он любил последнего. Штудировал знаменитую энциклопедию Франции, очень любил Корнеля, Мольера, зачитывался Шекспиром, он "ваял себя". Но понял, что без университетского диплома ему ничего не светит.
Дантон готов был трудиться на службе короля, продвигаясь по служебной лестнице за счет своих личных талантов. И вот он уезжает в город, где короновали французских королей - Реймс, там Дантон, видимо, что-то предпринял и подозрительно быстро возвратился с университетским дипломом.
Преуспеть в столице молодому человеку, хоть и с дипломом, но без денег и связей, было делом почти нереальным. Но Дантону это удалось. Общительный, обаятельный и талантливый, он легко находил работу, еще легче - друзей, быстро завоевывая общие симпатии. Грубоватый гигант с некрасивым лицом, изуродованным шрамами и оспой, он преображался, когда говорил. Перед его юмором, красноречием и темпераментом устоять было невозможно.
Кафе "Парнас", куда юноша захаживал каждый день, преображалось с его появлением, а молоденькая дочь хозяина Габриэль расцветала от счастья, едва завидев своего громогласного ухажера.
Ее отец, г-н Шарпантье, был вовсе не против устроить счастье молодых. Но при условии, что "вольный" юрист Дантон купит себе хорошую должность. Должность вскоре нашлась: приятель Дантона, собираясь жениться, продавал свое место адвоката за 78 тысяч ливров. Родные Жоржа, покончившие с долгами, смогли наскрести только пять тысяч. Но будущий адвокат провернул гениальную комбинацию: он разбил выплату на несколько частей, а деньги на большую часть требуемого взноса занял у… невесты продавца, понимавшей, что если продажа затянется, то замуж она может и не выйти. Вторую часть суммы - в счет будущего приданого - Жорж занял у отца Габриэль, а третью отсрочил на четыре года. В результате в 1787 году молодой Дантон официально купил место адвоката при Совете короля. Они продавались, и это было легально.
Каков же был смысл его деятельности, которой он занялся буквально накануне штурма Бастилии? Все было очень буржуазно - помогать консультациями, подготовкой документов людям состоятельным, ведь крестьяне туда не обращались, ибо не имели никакой существенной собственности. А вот буржуа, которые хотели закрепить свою собственность, обращались, да и аристократы - подтвердить свои наследственные права, разрешить спор и т. д.
В общем, совершенно буржуазная деятельность "на страже режима", и, вступая в эту должность, Дантон произнес традиционную адвокатскую речь (это тоже была обычная практика), избрав такую тему: "О политическом и моральном положении страны в отношении к правосудию". Речь завершалась фразой: "Горе тем, кто провоцирует революцию. Горе тем, кто ее делает".
Итак, Дантон и не предполагал, вероятно, что вскоре будет вовлечен и с восторгом включится именно в революцию. А пока он получил хорошую должность, любящую жену и кучу долгов, с которыми он так до конца и не рассчитался.
Для успеха адвокатской практики демократ Дантон несколько "облагородил" свою фамилию, на время став мэтром д’Антоном. Впрочем, "дворянство" его просуществовало недолго - Жорж почувствовал приближение революции.
В Париже важнейшую роль играли органы районного самоуправления - дистрикты, позднее преобразованные в секции. В них часто происходили собрания, ставшие подлинной политической школой для столичного населения. Руководители буржуазного муниципалитета стремились уничтожить непрерывность заседаний дистриктов и секций и превратить их только в избирательные собрания, очень редко созываемые, но демократические элементы всячески этому противились. В дистрикте кордельеров Дантона единодушно выбрали председателем и капитаном батальона. Он очень быстро заговорил революционным языком, а не языком юриста, который стоит на защите законов.
Дантона избрали депутатом коммуны, он был вовлечен в этот водоворот и сделал это с удовольствием и верой в то, что здесь, в революции, родится, наверное, какая-то другая Франция, которая ему, Дантону, энергичному, умному, способному, умеющему в этой жизни продвигаться, вероятно, подойдет еще больше.
Это стало его роковой ошибкой, и дальше его жизнь становится неотделимой от основных этапов знаменитой и страшной революции.