ГЛАВА 14
"Это не чтение мыслей; это всего лишь эхо-камера: что происходит там, происходит и здесь. Ты не можешь этого делать; ты хочешь расшифровывать каждую мысль, всё переводить".
В мае 2003 года я сдал в аренду свою квартиру в Нью-Йорке на три с половиной месяца, чтобы побыть это время вместе с Юджи. Сим-карта, купленная в аэропорту Цюриха, отказалась работать в моём телефоне, вернуть деньги за неё не получилось, и мне пришлось потратить 200 франков на новый телефон. Неделю спустя я случайно утопил его в озере Лаунен. Ещё через неделю у меня полетела материнская плата в компьютере. Когда до меня дошло, что я наделал, решив остаться в Гштааде на три с половиной месяца, по спине пробежал холодок страха, который не отпускал меня затем в течение многих дней. Меня буквально трясло от волнения. Какого чёрта я собираюсь делать три с половиной месяца в этом дорогущем городе альпийских коров с людьми, которых едва знаю?
Йогиня была одной из немногих счастливиц в этом мире, которым не нужно было работать. Она сняла небольшую приятную квартирку в городе на год и приглашала меня к себе. Несмотря на то, что между нами было, пусть даже не долго, она, кажется, не держала на меня зла. Я старался не думать слишком много о том, о чём я думал. Я снова порвал со своей девушкой - на этот раз навсегда, и намеревался полностью сосредоточиться на Юджи. Отличный шанс.
У меня был номер в отеле "Луди Хаус" - там же, где Юджи устраивал встречи. Кто-то сказал ему, что у меня были с собой слайды моих картин, и он немедленно потребовал устроить показ в комнате L, также известной как "Ад". Проектор сломался, и я вздохнул с облегчением. Однако на следующий день нашёлся другой проектор и шоу продолжилось.
На третьем слайде он сказал: "Скучно!" и заснул в своём кресле. Щёки мои загорелись в темноте, но я продолжил показывать до конца. На последнем кадре он проснулся и подытожил: "Ты ужасный художник!"
Возможно, он был прав. Дело в том, что я потратил годы, работая в офисе, чтобы прокормить себя. Мне нравилось рисовать картины, но я ненавидел их продавать. Позже он постоянно повторял мне, что картины ужасны и никто их не купит. Но я так до сих пор и не бросил это занятие.
Моя комната была на верхнем этаже, с большим окном в наклонной крыше над кроватью, плитой, холодильником и раковиной. Душ и туалет находились в коридоре. Йогиня описала деревянную обивку интерьера как "ранний Дракула". В первый день она пришла ко мне, упала на кровать и, глубоко выдохнув, сказала: "Как здорово, что у тебя есть возможность исчезнуть так легко". (Всё то лето наши встречи проходили в здании.) "А мне, чтобы уйти, нужно пешком тащиться через весь город". Она так легко плюхнулась на мою кровать, что я занервничал. Она определённо хотела устроиться как можно более комфортно. Не знаю, о чём думала она, но я подумал: "Только не это снова!" Когда народу стало больше, встречи стали проходить этажом ниже в комнате большего размера. Мне было поручено организовывать кофе во время перерыва. Пару раз Йогиня помогала мне, но когда появились дети Гухи и предложили свою помощь, она быстро исчезла со сцены. Шилпа рассматривала свои волосы в зеркале над раковиной, Сумедха стучала венчиком по молочнику, взбивая сливки и глядя при этом в телевизор. Её движения становились всё медленнее и медленнее, пока я не вывел её из мультикового транса. Йогиня появилась в дверях, засмущалась и удалилась. Она была такой застенчивой, что малейшая конкуренция заставляла её ретироваться тут же. В первый же вечер в большой комнате возникла неловкая ситуация, когда мы с Юджи дурачились. Было уже поздно, фактически уже нужно было расходиться, а я уже готов был начать шуточные препирательства по этому поводу - мне нравилось смотреть на его реакцию и просто смешить народ. Я не мог сопротивляться искушению похохмить, когда все остальные сидели в глубоком молчании. Иногда мы с Юджи были похожи на двух сорванцов, дурачившихся на задней парте в классе.
Как бы там ни было, я что-то сказал, чтобы спровоцировать его, и он толкнул в мою сторону ногами тяжёлый деревянный журнальный столик. Он улыбался, думая, что я не осмелюсь толкнуть его назад, поэтому, конечно же, улыбаясь, я тоже толкнул его. Он снова толкнул, припечатав мой стул к шкафу, стоящему позади меня. Меня удивила его сила. Пристально глядя ему в глаза, я снова медленно толкнул столик, в то время как его стул отодвинулся назад и стукнулся о дверь. Клац! В этот раз он очень быстро снова толкнул столик на меня и стекло шкафа за мной задребезжало. Теперь я был надёжно прижат к передней стеклянной стенке шкафа, прикрученного к стене.
На секунду воцарилась тишина. "Хм, что теперь?"
Я поднялся, схватился за край тяжёлого деревянного стола и сделал вид, что собираюсь перевернуть его на Юджи.
Он просто улыбнулся мне, как съевший канарейку кот, но комната по краям потемнела. Остальные, очевидно, думали, что я действительно мог опрокинуть стол на него. Юджи был известен своей способностью привлекать к себе безумных людей и никогда ни за что не отступал, если существовал риск, - наоборот.
Ситуация перестала быть смешной, нужно было давать задний ход. Я сел и спокойно поправил стол.
"Шутка".
Разве это было не очевидно? Полагаю, что нет. Пара человек реально плакали. Я покраснел от смущения, когда увидел всю картину. Страх был заразителен: хотя я не собирался никоим образом причинить ему вред, а что, если я уже это сделал? Он меня не остановил.
"А что, если я действительно причинил ему боль? Блин! Он такой старый, возможно, я сломал ему ноги!" Эти мысли молнией пронеслись в моём мозгу, и на лбу выступил пот.
Мёртвая тишина висела в комнате, когда он обычным тоном сказал, что пора расходиться. К тому моменту как комната опустела, я уже принял решение уехать из города утренним поездом.
Один парень, заметивший, видимо, выражение моего лица, сказал: "Луис, то, что произошло, уже закончилось. Не волнуйся".
Для меня ничего не закончилось. Мне казалось, всё только начинается. Я в панике вышел из здания и отправился пешком как можно дальше от всех. "Что, чёрт возьми, со мной не так? Мне здесь жить ещё три месяца, а я уже в беде!"
Позавтракав в номере на следующее утро, я нерешительно спустился в комнату, всё ещё намереваясь уехать из города следующим поездом. Я тихо сел в дальнем углу комнаты.
Юджи посмотрел на меня, взгляд его был настороженным. Это меня подкосило.
- Доброе утро.
- Доброе утро.
Затем я заметил, что когда я расслабился, он расслабился тоже. Всё закончилось.
Тем летом он однажды меня ударил. Я не помню, о чём он говорил, но движение было совершенно внезапным. Во время разговора я сидел рядом с ним на полу, и вдруг неожиданно - бац! - он треснул меня по лицу. Я был в шоке, но боли не чувствовал.
"Настоящий учитель загонит тебя в угол, перекроет все пути к спасению".
Он действовал в соответствии с фразой, которую постоянно повторял все эти годы, находя угол, в который нужно было меня загнать, а моё дурацкое поведение подкидывало ему идеи.
ГЛАВА 15
"Вы думаете, что чем больше вы слушаете, тем более для вас это становится понятным; но ясность мысли ещё более затрудняет понимание того, о чём я говорю".
В течение трёх месяцев я каждый день сидел рядом с ним на полу. О том, чтобы сделать перерыв, не могло быть и речи. Я сидел, прислонившись спиной к телевизионной тумбочке, пока тело не начинало ныть. Почти каждый вечер он заставлял меня пародировать, и ему это никогда не надоедало. Даже когда я уже был сыт по горло, он хотел ещё. Я переживал из-за того, что мои пародии могут сказаться на отношениях с окружающими, но его это не волновало. Он мог выбрать кого-либо из присутствующих и настаивать, чтобы я изобразил его, до тех пор, пока я не сдавался.
- Он очень наблюдательный! - одобрительно повторял он раз за разом, в то время как у людей с каждым представлением в глазах появлялось всё больше и больше настороженности.
"Только не меня!" - говорили их умоляющие взгляды, но выбора у меня не было.
Ни за что на свете я не хотел бы оказаться на их месте. Дело набирало обороты, и скоро я уже готов был делать что угодно, лишь бы все смеялись. К счастью, к тому моменту, когда начинался беспредел, народ уже катался по полу. Разрешено было всё. Однажды я имитировал секс с большим круглым столом для иллюстрации "крутых тантрических техник". Его смех был невероятно заразительным, он утверждал, что никогда раньше так не смеялся. Конечно, я не верил, но мне бы хотелось, чтобы это было так.
Прекратить это представление можно было только одним способом - выйти из комнаты.
Не знаю, зачем ему это было нужно. Когда Махеш появился тем летом, он всё время повторял: "Юджи тебя подталкивает!"
Подталкивает к чему? Я думал об этом. Возможно, таким образом он хотел подвести меня к новой профессии. Мои картины не приносили мне дохода. Так может, я мог бы стать комедиантом? Плохо, что я такой ленивый. Меня не привлекала идея двигаться в этом направлении. В шоу-бизнесе у меня была подруга, но она была серьёзной бизнесвумен со всеми регалиями. А у меня ничего не было.
Он же продолжал толкать и толкать. Возможно, таким способом он хотел показать людям их образ себя. Но меня он явно использовал. Йогиня считала, что с моей помощью он раскручивал энергетику в комнате. Я никогда не понимал, что означает этот нью-эйджевский вздор.
Его улыбка была настолько лучезарной, что дурное настроение, периодически возникающее как гром среди ясного неба, казалось ещё более страшным на её фоне. В то лето он однажды спустил на меня собак, и это было похуже пощёчины. Не помню вопрос, который вызвал его реакцию, но ни с того ни с сего он вдруг повернулся ко мне и с яростью сказал: "Если ты действительно хочешь знать всё о жизни после смерти, спрыгни с крыши и разбейся насмерть!"
Он сказал это с такой злостью, что я покраснел и слегка подался назад. Не успел я прийти в себя, как он голосом, острым как мясницкий нож, начал разделывать меня: он говорил, что мне нужно перестать тратить его время, болтаясь тут, объедая его друзей и занимая место. Я чувствовал себя цыплёнком на вертеле, жарящимся в шипящем тоне его голоса.
Я снова стал перебирать имеющиеся у меня варианты. Куда мне идти? Что делать оставшуюся часть лета? Что теперь? Я мысленно пробегался по списку вещей, которые я сделал или не сделал для того, чтобы обидеть его, навлечь на себя его гнев. Вина католика расцветала во мне, но я не мог позволить себе застрять в этом состоянии. Было ощущение, что сила его слов физически толкнула меня в мешанину вины и стыда. Мне понадобилось несколько минут, чтобы взять себя в руки, - это было похоже на попытку устоять в грязной скользкой ванне.
Если у кого-то и был к вам вопрос, так это у него. У него был вопрос, над которым можно было думать всю жизнь: "Чего ты хочешь?"
За вопросом следовало неоспоримое раздражающее разъяснение: "Вы хотите десять вещей! Если ваше желание будет сконцентрировано лишь на одной вещи в этом мире, вы получите её гарантированно. Я вам говорю! Вы хотите всё это и ещё всё то, у вас нет шанса!"
Мы с Йогиней оказались в тупике. Я залип на сексуальном желании: она всегда была там, удобно устроившись в другом конце комнаты, - эти вкусные ножки, соблазнительные изгибы и грустные, похожие на звёзды глаза - всё это находилось на диване часами и днями. Время от времени она совершала выстрелы по моей мнимой духовной дисциплине. Так, однажды, когда она раздавала шоколадные конфеты, а я сидел рядом с Юджи с закрытыми глазами, она толкнула меня ногой и насмешливо спросила: "Эй! Хочешь штучку?" Мне хотелось толкнуть её в ответ, но вместо этого я поблагодарил её и взял конфету.
Как-то вечером, когда некоторые из присутствующих стояли вокруг обеденного стола, она спросила, обращал ли кто-нибудь внимание на то, какие грязные у меня пародии. Никто не произнёс ни слова. Она сама всегда смеялась вместе со всеми. Я редко пародировал её, а когда делал это, старался быть особенно аккуратным. Вызвать смех, показывая её движения балерины и исключительную йогическую гибкость, было очень просто, и она веселилась так же, как и все остальные. В чём-то она казалась очень сдержанной и хрупкой, а в чём-то - жёсткой, как сталь. Она была постоянно меняющейся загадкой. В каждом её движении присутствовал некий танец, тело выражало такую уверенность и победоносность, что это даже пугало. Её ограниченный словарный запас был скомпенсирован набором рафинированных выражений лица, которые могли заставить любого почувствовать себя персоной на миллион баксов или же куском дерьма - достаточно было лишь одного её мимолётного взгляда или недовольно надутых пухлых губёшек.
В то лето приехал её отец, и Юджи справился с ситуацией профессионально. Её отец был бизнесменом с довольно консервативными взглядами, и то, что она осмелилась привести его к такому человеку, как Юджи, восхищало меня. Правда, иногда я сомневаюсь, была ли это смелость или расчёт. Когда он вошёл, Юджи вскочил и с распростёртыми объятиями направился через комнату, чтобы поприветствовать его у двери. Он тут же сделал ход конём: "Она такая талантливая девушка! Как вы позволили ей оставить карьеру балерины? Посмотрите, она пришла к тому, что тратит свою жизнь на эту дурацкую йогу!"
Её ошарашенный отец ничего не сказал и только улыбнулся, но Юджи произвёл на него неизгладимое впечатление. Он тут же расслабился в этом театре абсурда, почувствовав себя среди абсолютно незнакомых людей так, словно воссоединился с семьёй, и даже внёс свой вклад в Максимы о деньгах, которые диктовал Юджи: "Скучен человек, который только и знает, как зарабатывать деньги", - весьма скромное заявление для человека, положившего жизнь на преумножение капитала с помощью одной лишь усердной работы и решимости.
Юджи тут же перевернул это утверждение с ног на голову: "Скучен человек, который не знает, как зарабатывать деньги".
Её отец был вполне приличным человеком, но я несколько стеснялся знакомиться с ним. Он напоминал мне о моём отце, в том смысле, что вместе с его появлением здесь появилось всё то американское, что заставляло меня чувствовать себя не в своей тарелке. Конечно же, я столкнулся с ними прямо на улице, в кафе, где они пили кофе. Заметив меня, Йогиня вскочила с места и представила своему отцу. Из-за нервозности я завёл обычную нудную светскую беседу, описывая все красоты, которые можно увидеть, гуляя пешком по городу. Я болтал без умолку как идиот. Когда я закончил, она выдержала паузу и спросила с лёгкой улыбкой:
- Ты когда-нибудь сам совершал хоть одну из этих прогулок?
- Нет, конечно же, нет!
Мы все втроём рассмеялись, и он пригласил меня присоединиться к ним. Я собирался вернуться к Юджи, поэтому, пообещав составить им компанию в следующий раз, пошёл назад, чувствуя себя как-то глупо.
Отец Йогини пробыл у нас выходные и в понедельник полетел назад. Он был настоящим тружеником.
В конце каждого дня, разминая затёкшие после долгого сидения ноги, я подолгу бродил по городу вдоль реки Саанен. Проходя мимо квартиры Йогини, я обычно замечал её на балконе, где она постоянно возилась с цветами, и она приветливо махала мне рукой. Бывало, прямо за углом её дома, под уличным фонарём, я видел лису, мягко и грациозно исчезавшую в кустах, когда я подходил ближе.
Не только я не мог перестать думать о Йогине, хотя в то время я о других не знал. Она не была невзрачной серой мышкой, которую можно было не заметить.
ГЛАВА 16
"Как только вы используете это, чтобы получить желаемое или прийти в какую-то точку, вы обманываете себя, вступая в ту же самую старую игру, - вот что вы должны видеть".
Тем летом Юджи диктовал Максимы денег. Он начал диктовать их Синди. Синди была "духовной" дочерью Преподобного (Рэя) и фактической дочерью Шарон, его молчаливой партнёрши. Он начинал с черновых вариантов, затем тщательно шлифовал их до блеска - так, чтобы каждое высказывание касалось исключительно денег и ничего больше.
"Я надиктовал 108 штук с ходу за двадцать минут!" - заявлял он позже, хотя на самом деле ему понадобилось в целом около трёх месяцев, чтобы достичь желаемой цифры в 108 максим. Использование цифры 108 было одной из его причуд, имеющих отношение к "Великому Духовному Наследию Индии". Мантра повторяется 108 раз, во время пуджи называются 108 имён богов, богинь и божеств, 108 - одно из самых благоприятных чисел в индуистской традиции.
Как только возникал какой-то малейший разговор о деньгах, он обычно тут же кричал: "Мадемуазель! Запишите это!", и "потомок Сорбонны" лезла в деревянный шкафчик рядом с диваном, где хранила свой блокнот с черновиками, и начинала всё заново.
Максимы денег заставляли народ неожиданно вспоминать о делах, которые им нужно было сделать в срочном порядке. Однажды я улизнул на балкон, забрался назад через окно в коридоре и сбежал из дома. Если он замечал, что кто-то уходит, он кричал: "Эй! Куда это вы собрались? Мне нужна ваша помощь!"
Со вздохом опустившись на своё место, люди были обречены погружаться в философию финансов в сотый раз.
Ему нравилось, как Йогиня произносила слово "деньги", растягивая его особенным образом, и он просил её повторять его снова и снова.
- Мадемуазель! Скажите его! Скажите слово "деньги"!
Это был его способ вытаскивать её из апатичного молчания и держать привязанной к себе. Ей это нравилось и она повторяла слово так часто, как он того хотел, произнося его мягко, нарочито протяжно - "маннэй".
Каждый раз они смеялись, как дети, а потом за ними следом начинали смеяться и мы, дружно повторяя "маннэй!".
Было приятно видеть её повеселевшей и немного отвлёкшейся.
Он сочинял Максимы денег и дотошно выверял их, стараясь подчеркнуть их абсолютность, их независимость от каких бы то ни было духовных или религиозных тривиальностей. Он уже придумал свои Десять заповедей, точно так же перевернув с ног на голову всё, что известно духовно ищущим:
1. Просто трахайся, не говори о любви.
2. Воруй, но не попадайся.
3. Поддавайся искушениям - всяким и разным.
4. Убей соседа, спаси себя.
5. Лучше быть собакой, чем святошей.
6. Ненавидь мать свою - бей суку.
7. Убей всех докторов - каких и как только увидишь.
8. Лучше мастурбируй, чем медитируй.
9. Ешь, как поросёнок, боров и свинья в одном лице.
10. Исчезни и не появляйся.
В принадлежащей Юджи ламинированной копии Десяти заповедей была размещена также его фотография, где он указывал на дорожный знак с надписью "Дорога в несчастье"; под фото была надпись: "Это не просто место, это твоё право по рождению", а ещё ниже, конечно же, "Хорошего дня!". Это "специальное издание" высвечивало скрытое предупреждение, которое люди часто не замечали.
Он всегда был ловкачом. Возможно, он перенял эту привычку у своего старого приятеля Джидду Кришнамурти, которого всегда обвинял в том, что тот "бросается абстракциями в людей". Он вывел этот вид спорта на новый уровень.