Трудно судить, что стало причиной, сравнительная ли молодость (тогда мне было около сорока лет), научная ли квалификация (я попал на партийную работу уже будучи доктором экономических наук), но буквально через год-два работы в горкоме начались "покушения" на меня из Москвы. Предлагали то одно место, то другое - первым заместителем к П.Н. Федосееву - директору ИМЛа, в различные отделы ЦК. Приглашал меня и Яковлев переехать в Москву в качестве заместителя заведующего Отделом пропаганды. От всех этих предложений я отказывался и получал в этом поддержку от В. С. Толстикова, бывшего первого секретаря Ленинградского обкома партии. Но во второй половине 1970 года ситуация изменилась. Толстикова отправили послом в Китай, первым секретарем обкома стал Романов, который по каким-то причинам счел нецелесообразным помогать мне отбиваться от московских предложений.
После двукратных встреч с П. Н. Демичевым - куратором идеологии, в ходе которых я так и не дал согласия на свое новое назначение, все же было принято решение Секретариата ЦК о назначении меня заместителем заведующего Отделом пропаганды.
В первое время отношения с Яковлевым, да и в аппарате в целом, складывались для меня исключительно трудно. Я попал в совершенно новую и в общем чуждую для меня среду аппаратного послушания, чуть ли не с прищелкиванием каблуком, с нравами, когда больше ценились не творческая мысль и инициатива, а аккуратное и своевременное исполнение поручений. И надо сказать, что в Отделе пропаганды были еще в этом отношении не самые худшие нравы.
Трудно судить, какая причина порождала настороженность ко мне в первые годы со стороны Яковлева. Тогда мне казалось, что это могло быть связано с отсутствием заведующего отделом и естественными переживаниями Александра Николаевича в связи с тем, что его держат в таком подвешенном состоянии. Может быть, это объяснялось и моим независимым характером, и стилем поведения, непривычным для аппарата.
В течение семи лет после назначения В. И. Степакова послом в Белград Отдел пропаганды оставался без заведующего. Брежнев хорошо понимал значение этого поста для укрепления своей власти и хотел иметь здесь "своего человека". Яковлева он, невидимому, не считал таковым. Присматривался к нему, привлекал к работе над основными своими выступлениями и политическими документами вместе с А. М. Александровым, Н. Н. Иноземцевым, Г. А. Арбатовым, А. Е. Бовиным, В. В. Загладиным, но не доверял настолько, чтобы сделать руководителем одного из ключевых отделов ЦК.
Почему? Думаю, не из-за либерально-западнических взглядов Яковлева: ведь поддерживал же генсек и выдвигал вышеупомянутых лиц, отличавшихся именно такими привязанностями. Да и сам Александр Николаевич, как хорошо знают работавшие с ним в то время люди, к либеральным позициям пришел не сразу. Для Брежнева взгляды человека не были самым важным, среди его доверенных лиц были люди с различными, можно сказать даже противоположными убеждениями. Главное для него - личная преданность.
Вот и в данном случае дело скорее было в том, что Яковлев, как и удаленный до него Степаков, рассматривался как выдвиженец "московской группы", поддерживался А. Н. Шелепиным, который был соперником Брежнева за влияние и власть в партии в послехрущевский период. Прошло немного времени и Яковлев вообще был удален из ЦК.
Незадолго перед "ссылкой" Яковлева в Канаду отношения наши изменились в лучшую сторону. Исчезла предубежденность, появилось, как мне казалось, взаимное доверие. Я увидел, что это неординарный политик, человек со своими взглядами и позициями, в том числе и с теми, которые были высказаны им в двухполосной статье в "Литературной газете", которая явилась лишь видимой причиной удаления Яковлева из ЦК. Я думаю, и он почувствовал, что у меня нет амбициозных, карьеристских устремлений; к тому же оказалось, что мы еще и земляки, и питаем слабость к нашей малой родине - ярославщине.
После ухода Яковлева из ЦК я был свидетелем отвратительной ситуации, когда многие аппаратчики, заискивавшие раньше перед ним, и даже те, кого он прежде выдвигал, стали упражняться во всяческом его поношении, пинать вслед. Самое любопытное, что после возвращения Яковлева в Москву и особенно в ЦК, эти же люди вновь залебезили перед ним и запели ему дифирамбы.
Мы поддерживали отношения с Александром Николаевичем и в канадский период его работы, встречались, когда он приезжал в Москву, а с лета 1984 года началось, можно сказать, повседневное сотрудничество в формировавшейся в то время команде Горбачева. С нами сотрудничал помощник Горбачева того времени В. И. Болдин, с которым именно в этот период я познакомился. С Яковлевым он уже тогда был на "ты", несмотря на разницу в годах. Из последующих рассказов и воспоминаний я понял, что они знакомы еще со времен Хрущева, когда Болдин работал в аппарате тогдашнего секретаря по идеологии Ильичева.
Тесные контакты между нами тремя, конечно же, основывались на общем отношении к Горбачеву. Но они переросли во взаимную доверительность такой степени, что мы могли обмениваться мнениями по самым деликатным и сокровенным вопросам.
Впрочем я и тогда и в последующем не терял критического отношения к яковлевскому радикал-либерализму, который во многом носил эмоционально-публицистический характер и не отличался фундаментальностью и глубиной. Мне никогда не импонировала его склонность к красивой фразе и закулисному политическому маневрированию.
Пожалуй, крупнейшей вехой утробного процесса перестройки явились подготовка и проведение в декабре 1984 г. Всесоюзной конференции по идеологической работе. Вначале она задумывалась как обобщение годичного опыта работы по выполнению постановлений июньского (1983 г.) Пленума ЦК КПСС по вопросам идеологической работы, но затем, в процессе подготовки совещания, постепенно вылилась в самостоятельную, крупную общественно-политическую акцию.
Докладчиком утвердили Горбачева как второе лицо в партии, по традиции курирующее идеологическую сферу. По мысли Михаила Сергеевича Горбачева (и мы его в этом поддержали), в докладе должны были прозвучать новые, принципиально отличные от привычных, оценки общественно-политического развития страны, новые подходы к решению стоящих перед нею задач. Вокруг подготовки и проведения конференции развернулась, по сути дела, борьба между прогрессивной и консервативной тенденциями в партии, и как в зеркале отразилось неблагополучие в ее руководстве.
Проект доклада вобрал в себя достигнутые на тот момент результаты аналитической работы Горбачева и его группы. Это, по сути дела, был основной предперестроечный документ, хотя и не свободный от традиционных клише, иначе его просто бы не приняли. В то же время доклад отличался явной новизной. В нем давалась реалистичная и максимально критичная для того периода оценка развития страны и в обобщенном политическом виде сформулирована задача ускорения социально-экономического ее развития, в значительной мере по-новому были поставлены многие проблемы обществоведения.
Перспектива выступления Горбачева с таким докладом вызвала настороженность и ревность со стороны Черненко и группировавшихся вокруг него людей, таких как В. А. Печенев, Р. И. Косолапое, претендовавших на роль монопольных законодателей в идеологической сфере. Пользуясь беспомощностью Черненко в данных вопросах, они бесконтрольно влияли на выработку идеологических установок, расстановку кадров в этой сфере и т. д. Под их влиянием находился заведующий Отделом пропаганды ЦК Б. И. Стукалин. Их активно поддерживал и тогдашний секретарь ЦК по идеологии Зимянин.
Наконец, настал момент, когда Горбачев решил познакомить с проектом доклада более широкий круг людей. И тут началось…Косолапов, к которому Горбачев лично обратился, вернул текст не самому докладчику, а в его аппарат с несколькими незначительными, чисто стилистическими поправками. В ход пошла версия, что материал сырой, недостаточно продуманный и т. д. Об этом, в частности, мне сказал Зимянин, когда я по делам Отдела науки был у него.
По существу развернулась кампания дискредитации не только доклада, но и идеи самой конференции. В нее втянули и Черненко, которому внушили мысль, что якобы в докладе Горбачева недооцениваются июньский (1983 г.) Пленум ЦК и доклад Черненко на нем. Предложили на открытии конференции выступить Черненко, но это оказалось нереалистичным, да Черненко, видимо, и сам понял, что его выступление рядом с Горбачевым высветило бы для всех, кто есть кто. Поэтому по настоянию Черненко - и Горбачев, чтобы не обострять ситуацию, не возражал - в Серебряный бор был направлен Стукалин для корректировки доклада.
Должен сказать, что его вклад выразился лишь в нескольких искусственно сконструированных ссылках на выступления Черненко. Появилось решение - предпослать докладу письменное приветствие со стороны Генерального секретаря.
Но дело этим не кончилось. Буквально накануне конференции Черненко позвонил Горбачеву и предложил… отменить ее. Но на этот раз Горбачев решительно возразил. Ставились палки в колеса и дальше. Ввели ограничения на публикацию материалов конференции в прессе. "Коммунист", редактором которого был Косолапов, вообще отказался напечатать доклад, что было беспрецедентно для органа ЦК. Косолапов предложил Горбачеву написать на основе доклада статью, что, конечно, было отвергнуто. Та же линия проводилась и при издании сборника материалов конференции - ограничение объема, тиража и т. д.
Произошел и такой курьез. Видным ученым, не сумевшим по тем или иным причинам выступить на конференции, предложили сдать для публикации тексты их выступлений. Представил текст своего выступления и Яковлев, но в вышедшем сборнике… его не оказалось.
Мы не раз в то время и позднее обсуждали, в чем же причина такого яростного противодействия, которое было оказано Горбачеву со стороны названных лиц? Неприятие Горбачева из-за его новизны, антидогматизма, нежелания подчиняться десятилетиями выработанным правилам идеологической игры, его отрицательное отношение к книжной мудрости, на которой нажили себе авторитет эти люди? Наверное, это так.
Думаю, они перешагнули бы свое неприятие, если бы Горбачев их поманил. Но они возомнили себя незаменимыми талантами, всесильными визирями при слабом правителе, почувствовали дурманящий вкус власти. Черненко или кто-то другой наподобие его их бы вполне устраивал, но не Горбачев.
На общественность же конференция произвела большое и глубокое впечатление. Кстати говоря, в ней приняли участие многие видные и неординарные ученые и партийные работники, в том числе и Ельцин, бывший в то время первым секретарем Свердловского обкома партии.
Горбачев заявил о себе как крупном политическом лидере, глубоко разбирающемся и в экономике, и в политической жизни, и в международных отношениях, владеющем методами научного мышления и научного подхода к актуальным проблемам общественного развития.
Воспроизводя непростую обстановку, складывающуюся вокруг Горбачева в тот период, не могу не обратиться еще к одному факту. По предложению Горбачева где-то в конце 1984 г. было принято решение вернуться к идее проведения Пленума ЦК КПСС по вопросам научно-технического прогресса, которая не раз возникала еще в 70-е годы.
Несмотря на застойность брежневского времени и самоуспокоение мнимыми успехами, уже тогда для многих ученых-экономистов, дальновидных хозяйственных руководителей было ясно, что мы начинаем технологически быстро отставать от Запада. Не раз формировались группы для подготовки Пленума, "высаживался десант" на загородные дачи, готовились обширные выкладки. Самую активную, можно сказать, ведущую роль играли академики Н. Н. Иноземцев и Г. А. Арбатов, а из работников ЦК - заведующий Отделом машиностроения В. С. Фролов. В числе других и я на разных этапах участвовал в этой работе.
Но как только дело доводилось до практического выхода на Пленум и докладывалось на самом верху, оно притормаживалось и откладывалось в долгий ящик. Разработанные материалы оседали в сейфах.
У меня сложилось впечатление, что брежневскому руководству эта проблема была просто не по зубам, не хватало духа, решимости и компетенции браться за исключительно трудное и масштабное дело. А упускать его из своих рук и передать кому-то другому, например, Косыгину, Брежнев не хотел.
К тому же вопросы экономики по линии Политбюро курировал А. П. Кириленко, один из столпов брежневской группы, отличавшийся завидной цепкостью и заботившийся главным образом об укреплении позиций Брежнева в партийном аппарате. Он был как бы противовесом М. А. Суслову, в его отсутствие вел Секретариат, а иногда и Политбюро. Именно он в связи с 70-летием Брежнева выступил с подобострастным заявлением о том, что 70 лет для политического руководителя - это чуть ли не самый плодотворный возраст. Ирония судьбы в том, что сам Кириленко примерно в таком же возрасте стал быстро впадать в склеротическое состояние, путать фамилии даже самых близких людей, забывать самые элементарные вещи, заговариваться и еще до ухода Брежнева в "плодотворном возрасте" был отправлен на пенсию.
Так дело и тянулось, а время безвозвратно уходило.
Горбачев вместе с Рыжковым решили безотлагательно вернуться к этой проблематике. Они проанализировали тома накопившихся материалов, создали группы ученых и специалистов, которым поручалось оценить наши позиции по основным направлениям научно-технического прогресса.
В конце года в Серебряный бор была высажена рабочая группа для подготовки доклада на Пленуме. На заключительном этапе в ней, кроме меня, принимали участие Аганбегян, Ситарян, Вольский, Смирницкий, а финал был таков - Пленум отменили под явно искусственным предлогом, что, дескать, будут расстреливаться материалы съездовского характера, хотя до съезда оставалось еще не менее года. К нам в Серебряный бор приехал Рыжков и, не скрывая своего огорчения, сообщил о принятом решении. С досады мы выпили по стопке водки, поужинали и разъехались.
Опять проявилась прежняя брежневская линия, которую на сей раз проводил Черненко. Сам он был не в состоянии взвалить на себя эту проблему, но при поддержке Тихонова, других членов Политбюро и Горбачеву с Рыжковым не давал ходу.
Большой резонанс, который вызвали декабрьская идеологическая конференция, визит Горбачева во главе парламентской делегации в Англию, по-видимому, еще больше перепугал этих людей. Они явно не хотели, чтобы Горбачев проявил себя и как деятель, владеющий знанием и умением решать проблемы в такой важнейшей области, как научно-технический и экономический прогресс.
Так непросто протекал эмбриональный период перестройки.
Горбачев приходит к рулю
О перепитиях первых дней после кончины Черненко немало сказано и написано участниками тех событий. Не обошлось здесь и без преувеличения трагизма ситуации, без субъективных оценок, без спекуляций, связанных с избранием Горбачева Генеральным секретарем ЦК КПСС. К числу последних, безусловно, следует отнести версию о том, что какую-то крупную роль в борьбе за власть играл Романов, Он не пользовался в Политбюро сколько-нибудь заметным влиянием, и разговоры на эту тему просто несерьезны.
Я думаю, что немалая доля преувеличения содержится и в комментариях относительно претензий Гришина на роль руководителя партии, что якобы он имел чуть ли не готовый список нового Политбюро, нового распределения ролей и т. д. Может быть, такие замыслы у кого-то в голове и бродили, но настроение у членов ЦК, особенно местных руководителей, исключало, на мой взгляд, даже саму постановку такого вопроса на Политбюро, и особенно на Пленуме ЦК.
Представляется неосновательными и высказанные позднее на XIX партконференции претензии на особую роль группы членов Политбюро в избрании Горбачева в марте 1984 года Генеральным секретарем ЦК КПСС. Их подтекст был довольно прозрачным: "Мы тебя сделали Генсеком, мы тебя в случае чего можем и скинуть". Конечно, Лигачевым как секретарем и заведующим Орготделом ЦК осуществлялись контакты с членами ЦК, особенно руководителями местных организаций, но они могли лишь выявить сложившийся в партийном общественном мнении консенсус по вопросу о том, кому быть Генеральным секретарем. И заседание Политбюро, и Пленум ЦК прошли в обстановке единогласия при полной поддержке кандидатуры Горбачева. Логичным было и "забойное" выступление Громыко как наиболее авторитетного члена Политбюро, к тому же принадлежавшего к старой гвардии руководителей. Да и кому же было выступать с таким предложением, ведь не Тихонову же, не обладавшему ни влиянием, ни авторитетом. Характерно, что в поддержку Горбачева выступил и Гришин - единственный, потенциальный, но не состоявшийся претендент.
В эти дни и ночи я вместе с другими помощниками Горбачева помогал ему в подготовке материалов для выступлений, в том числе его первой речи в качестве вновь избранного Генерального секретаря на Пленуме ЦК КПСС 11 марта 1985 года. Значение этой речи, с моей точки зрения, недооценено. Она, конечно, была сравнительно короткой и не обошлась без ритуальных слов в адрес предшественника.
Прозвучали заверения в неизменности "стратегической линии партии", но суть этой линии была выражена уже по-новому: "ускорение социально-экономического развития страны, совершенствование всех сторон жизни общества". Дано сжатое и достаточно емкое раскрытие этой линии. Здесь и решающий поворот в переводе народного хозяйства на рельсы интенсивного развития, и совершенствование хозяйственного механизма, и социальная справедливость, и углубление социалистической демократии, совершенствование всей системы социалистического самоуправления народа, и решительные меры по дальнейшему наведению порядка, и расширение гласности в работе партийных, советских, государственных и общественных организаций, и курс мира и прогресса в области внешней политики. Конечно, это была еще не развернутая программа действий, да такая программа на данном Пленуме была бы немыслимой, но уже был сгусток идей, который дальше получил развернутое изложение и обоснование.
Мартовский Пленум положил начало кадровому обновлению высшего эшелона партии. Членам Политбюро, минуя кандидатскую ступень, были избраны Лигачев и Рыжков, а секретарем ЦК - Никонов. Несколько позднее, в июле, членом Политбюро стал Шеварднадзе, а секретарями ЦК - Ельцин и Зайков.
Горбачев решил прервать сложившуюся в последние годы традицию совмещения постов Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета СССР. На последнюю должность был избран Громыко, и такое решение было положительно встречено общественностью. Осенью того же года Тихонов был освобожден от должности Председателя Совета Министров СССР, им стал Рыжков.
Важные изменения осуществлялись и в аппарате ЦК КПСС. Должность заведующего Отделом пропаганды занял Яковлев, а Стукалин отправился послом в Венгрию. Помимо всего прочего это был и символический акт - полная реабилитация "опального". Из ЦК КПСС удалили Боголюбова - "последнего из могикан" - так называемого "теневого рабочего кабинета" Брежнева, а ключевую в аппарате ЦК должность заведующего Общим отделом ЦК КПСС поручили Лукьянову. Главным редактором журнала "Коммунист" вместо Косолапова стал И. Т. Фролов.