Мальчик с рожками
I
Теперь ясно, мальчик с девочкой заблудились в лесу: во второй раз вышли к большому замшелому камню.
- Не могу идти, ноги не идут, - плачет Ити, хватая брата за руку.
- Надо идти, - говорит Кусти, - не оставаться же ночью в лесу. А что скажут папа с мамой, что скажет дедушка? Давай посидим, отдохнём немного да и пойдём скорей. Гляди, уж темнеет. Видать, далеко от дома ушли.
Брат с сестрой садятся под камнем, ставят корзинки, оглядываются, будто ища совета у огромных елей вокруг.
Ели тяжело раскачивают ветвями, да разве укажут они дорогу?
- Не плачь, Ити, - говорит Кусти, сощипывая с камня клочки мха. - Слезами горю не поможешь. Вот увидишь, выйдем к дому. А не прямо к дому, так из лесу-то уж выберемся. Вот пойдём все время в одну сторону и выйдем, верно ведь? Не сюда же опять придём, к этому камню…
- Не могу, ноги не идут.
- А ты отдохни, тогда и пойдём.
Тем временем становится всё темней, лес тихо шумит, будто хочет детей убаюкать. Кусти чувствует, всё тяжелей клонится голова сестрёнки ему на плечо. Порою вздрогнет она всем тельцем, тяжко всхлипнет. Потом дыханье её становится глубже, ровней. Спит маленькая Ити. Устала от долгой ходьбы, от блужданья по лесу. Ножки её устали вконец, нужен им отдых.
Кусти смотрит на сестру, улыбается. Пусть Ити немножко поспит, наберётся сил. А потом - снова в путь, искать дорогу домой. Он сидит тихо, не шевелясь, боясь потревожить спящую.
С ближней ветки подаёт голос запоздалая птица; видно, не успела приделать свои дела за долгий летний день и хочет у ночи урвать кусочек. Лес тихо шумит, навевая сон. Издали слышится вдруг легкий треск - сучок, видно, треснул под ногой какого-то обитателя лесной глуши.
Вдруг тишину пронзает протяжный крик филина.
Ити вздрагивает, вмиг просыпается и спрашивает, дрожа всем телом:
- Ой, кто там?
- Это филин заухал.
- Я боюсь, Кусти!
- Не бойся. Филин тебе ничего не сделает. Да и далеко он. Скажи-ка лучше, отдохнула, можешь идти?
- Идти-то могу, да страшно! Гляди, как темно, куда мы пойдём?
- Да, придётся, видно, тут ночевать.
- Нет, нет. И здесь не хочу, домой хочу!
- Да как тут пойдёшь? Поспи-ка ещё маленько. Рассветёт, тогда и пойдём.
- Я филина боюсь.
- Не бойся, глупышка. - Кусти гладит сестрёнку по голове. - Филин тебя не тронет.
Ити опять опускает голову брату на плечо, засыпает. Кусти, подложив под щёку ладонь, прислоняется к камню, сторожит её сон.
Весь день проходит перед его глазами. Тихое солнечное утро. Цветы в саду и на лесной опушке в сверкающих каплях росы. Ещё рано, а пчёлы уже приступили к работе, перелетают с цветка на цветок и с тяжёлым взятком направляются к улью. Все на сенокосе, кроме мамы, готовящей завтрак, да дедушки, который, надев свой мохнатый зимний картуз, ходит от улья к улью и прислушивается к таинственному гуденью. Беспокоится: сегодня пчёлы должны роиться.
И верно, дедушка вдруг бежит в дом, обматывает голову полотенцем, оставив лишь щёлку для глаз, на голову нахлобучивает ушанку, надевает рукавицы и спешит назад.
- Давай дыму! Дыму давай! - кричит он маме, и та наскоро скатывает валиком шерстяную ветошь, поджигает в плите и спешит к дедушке в сад.
Тем временем в саду начинается суматоха. Вокруг старой яблони вьются тысячи пчёл, оглашая воздух громким, сердитым гудом. Дедушка стоит под деревом, как пугало в своём странном одеянье, и ждёт.
На яблоневых ветвях вдруг возникают большие такие клубки, издали похожие на птичьи гнёзда, а мельтешенье над деревом понемногу редеет. Дедушка макает веник в ведро с водой и устраивает пчёлам дождик, отчего самые беспокойные бросаются искать укрытье в листве. Затем берёт дымящуюся ветошь, взбирается по лестнице наверх и захватывает рой решетом. Теперь главное - тут ли пчелиная матка… Слава богу, тут!.. Ну, значит, всё в порядке, можно рой вселять в новую квартиру. Слава богу, удачно прошёл отлов!
Кусти вздыхает. Хорошо было у всех на душе, и у него, и у маленькой Ити, что отлов удался… Мама взяла котомку с едой и ушла на покос. Потом вернулось домой стадо.
Потом… Потом пошли они с Ити по ягоды. И чем дальше они уходили от дома, тем больше попадалось ягод, тем была земляника крупнее и слаще. Им бы давно назад повернуть, а кругом от ягод красно!
- Ещё горсточку - и домой, - приговаривает Ити, а сами уходят они всё дальше и дальше.
И вот уже ночь, а они всё в лесу. Этот замшелый валун будто тянул их к себе, уводил с верной дороги. Они с Ити и прежде, конечно, ходили по ягоды, и ничего, не плутали ни разу. Что же сегодня за день такой несчастливый? Ну, да делать нечего, надо ждать рассвета.
Шумит кронами лес. В траве, возле ноги мальчика, зажёгся светлячок, рядом другой, будто кто-то следит за ними из травы пристальным взглядом. По ноге Кусти ползёт букашка, пытаясь своим хоботком впиться в его мозолистую подошву. Кузнечик за камнем заводит свою однотонную песню. Снова ухает филин, теперь уже где-то поблизости. Кусти знает, что это филин, а всё-таки ему страшно. Ити вздрагивает во сне и крепче прижимается к брату. Холодный туман, смешанный с густым духом смолы, плывёт меж толстых стволов. Время от времени доносятся какие-то странные голоса, но ничего не слышно такого, что говорило бы о близости человека или жилья.
Кусти смотрит кверху. Сквозь тёмные кроны прямо на него глядит с неба ясная звёздочка.
А птичка на ближней ели никак не угомонится, помолчит немного и опять за своё.
Вдруг что-то завозилось, зашуршало вверху. Кусти слышит, что-то падает с ветки на ветку и шмякается неподалёку в траву. И тут же раздаётся свист огромных крыльев, и большая чёрная птица, вылетев из темноты, хищно кружит над поляной. Птичка-полуночница, слетев на нижнюю ветку, жалобно щебечет, будто призывая на помощь. Кусти понимает: сейчас может произойти непоправимая беда. Он осторожно укладывает спящую Ити на землю и спешит к месту происшествия. Большая хищная птица, следя за мальчиком, неслышно кружит вокруг ели, а затем взмывает вверх и пропадает во тьме. В траве барахтается крошечное беспомощное существо. Кусти берёт птенчика в руки и сажает на ветку, где птичка-мама встречает его радостным криком.
Ещё какое-то время сверху доносится шорох и писк, потом становится тихо - птичка-мама утихомирила наконец своего шалуна. Кусти перекладывает голову спящей Ити снова к себе на колени, прислоняется к камню и твёрдо решает бодрствовать до утра. Но сон бродит вокруг, высматривая добычу, и скоро усталые глаза мальчика закрываются сами собой, он роняет на грудь свою курчавую голову и засыпает.
II
Кусти никак не поймёт, долго он спал или нет. Во всяком случае ещё ночь. Голова сестры по-прежнему у него на коленях, ноги она поджала под себя, спасаясь от ночной прохлады. Кусти трёт глаза, пытаясь припомнить, когда его одолел сон. Ах, да… А сейчас с ним вроде бы кто-то говорил, оттого он и проснулся. Странно, кто бы это мог быть?
Мальчик оглядывается и только тут замечает, что рядом кто-то стоит, какая-то сгорбленная старуха!
- Это ты говорила, бабушка? - спрашивает он, окончательно приходя в себя.
- Я, кто же ещё, - отвечает старуха. - Ну-ка, вставай, тут не место спать. И девчонку буди, я вас домой отведу.
- Правда? - обрадовался Кусти. - Домой отведёшь? Мы со вчерашнего дня в лесу, продрогли совсем. Вон, гляди, Ити как съежилась. Отведи нас домой поскорей! Мама тебе за это хлеба даст, и масла, и крупы, и всего, чего пожелаешь.
- Ладно, подымайтесь. Пошли.
- А скажи сперва, бабушка, как ты нас нашла? Не мама ли наша тебя послала?
- По дороге расскажу. Буди девчонку, пойдём!
- Это же Ити, - говорит Кусти, будя сестру. - Почему ты говоришь "девчонку"? Говори: Ити.
- Хе-хе-хе, - смеётся старуха. - Ладно, будь по-твоему. Подымай свою Ити.
А та сонная, никак не хочет вставать. Наконец Кусти удаётся ей втолковать, что они сейчас с этой бабушкой домой пойдут. Ити с трудом прогоняет сон, трёт глаза и, держась за брата, встаёт на ноги. Обе корзинки Кусти берёт себе, чтоб сестре было легче идти.
Старуха ступает впереди, то и дело оглядываясь: идут ли дети следом за нею? Путь лежит через кочки, пни, бурелом; порой Ити больно уколет ногу острым сучком и принимается хныкать, что больше не может идти.
- Ничего, сможешь! - сердито шипит на это старуха. - Скоро придём, тогда отдохнёшь.
А когда Кусти дал сестре несколько ягод, старуха как закричит:
- Не трожьте ягоды! Они мне самой нужны!
Ну, это уж никуда не годится, думает Кусти. Странно, почему мама послала за ними такую злую старуху? Неужто никого подобрей не нашлось?
А хуже всего - чем дальше они идут, тем старуха злее становится. Вот Ити, опять напоровшись на острый сучок, горько заплакала, а старуха уж тут как тут, подскочила, грозит клюкой побить, если малышка тут же дальше не двинется.
- Бабушка, почему ты такая злая? - спрашивает Кусти. - Не пугай Ити, она же маленькая.
На это старуха только бурчит что-то сквозь зубы.
"Хм, - размышляет Кусти, - к дому поближе могла бы она и поласковей быть. Нет, коли так пойдёт, скажу маме, чтоб ничего ей не давала".
Но что-то не заметно, чтобы дом приближался; лес не становится реже, всё гуще идёт, всё темней. Кроме бурелома да пней, преграждает дорогу густой орешник, с трудом продираются они сквозь колючие заросли. Кусти уже рубашку порвал, а Ити - свою тоненькую кофточку.
Ити, бедняжка, совсем из сил выбилась. И тут видят они, вдали за деревьями мелькает огонёк. Ещё немного прошли и выходят на поляну к небольшой избушке.
- Ну, - говорит старуха, - вот мы и дома. Заходите!
- Как? - удивляется Кусти. - Это, бабушка, видно, твой дом. Это не наш дом.
- Ваш тоже! - хрипит та в ответ. - А ты, парень, не больно-то умничай! А то гляди, коль чего не понятно, так я поучу тебя вот этой клюкой!
Тут Кусти догадывается, что дело плохо. Да что сделаешь, злая старуха наседает с клюкой, надо идти, будь что будет.
Старуха вталкивает их в низкую полутёмную комнату. С порога ударяет им в нос затхлым, тяжёлым духом. У окошка, на столе, заваленном грязной посудой и объедками, горит небольшая лампа со стеклом, от которой больше копоти, чем свету. У стола длинная неструганная скамья, на ней валяется грязное рваньё. Напротив большая печь. А с печи глядит вниз седой старичок, что-то шепча себе в бороду. Вот и всё, что Кусти замечает с первого взгляда. Справившись с испугом, он видит у печи ещё детскую колыбельку, похожую скорее на свиное корыто.
- Гляди, старый, - говорит старуха, ставя посох в угол, - привела из лесу няньку да скотника! Теперь хоть отдыху дам своим старым костям.
- Хм, хм, - бурчит с печи старикашка, - брось-ка их сюда, я на них погляжу.
- Чего глядеть, - говорит старуха, - утром при свете разглядишь. Пускай спать идут, завтра я их рано на работу подыму.
От таких слов пробрала Кусти холодная дрожь - как тогда, в ночном лесу, когда филин заухал. Ити крепко прижалась к брату и тихо плачет: догадалась, что в беду попали.
Тут в колыбели что-то зашевелилось, подало голос. Ну и странный же это голос был - скорей поросячье хрюканье, чем плач человеческого дитяти. Старикан на печи схватил длинный костыль да как толкнёт колыбель - та чуть на пол не обрушилась. Но хрюканье утихло, дитя, видно, привыкло к такому свирепому качанью.
А им больше не позволили новый "дом" разглядывать.
- Живо за печь, спать! - командует старуха.
- Сперва поесть надо, - набравшись храбрости, говорит Кусти. - Сама посуди, бабушка, у нас с утра во рту маковой росинки не было!
- Ишь ты, проголодались! Давай-ка корзинки сюда, а то ещё все ягоды ночью слопаешь, ищи-свищи потом! Полезай за печь, я туда еду подам.
Кусти ведёт плачущую Ити за печь, смотрит, как там лучше устроиться. Ну и хламу тут навалено! Старые опорки, чулки, тряпьё; прусаки бегают и прочая нечисть, будто поджидая, когда можно будет в ребячьи ноги и руки вцепиться. Почуяли запечные жители, будет им сегодня пожива.
Но делать нечего, надо спать укладываться, они так устали, что ноги подламываются. Мальчик отгребает ногой в сторону хлам, устраивает сестру поближе к печке, а потом и сам опускается на это ужасное, противное ложе.
Едва они устроились, бросает старуха за печь две кости:
- Вот вам на ужин!
Потом гаснет свет, старуха кряхтя забирается на печь, и дом погружается в тишину.
- Ити! - шепчет Кусти сестрёнке на ухо. Вот как дело-то обернулось. Попались мы, видно, злой ведьме в когти. Настоящие-то бабушки такие злющие не бывают. И ещё я заметил… у старика-то, там на печи, на голове бугорки такие, вроде рожки маленькие! Ох, не к добру это. Тише, Ити, тише! Не плачь, слушай, что я скажу. Давай попробуем убежать отсюда, и чем раньше, тем лучше. Подождём, пока старик со старухой уснут, дверь откроем потихонечку и убежим. Все равно куда, лишь бы отсюда выбраться. А пока тише! Притворимся, будто спим…
Скоро на печи начинается храп, да такой сильный, что кажется, вся изба ходуном ходит.
III
- Ну, Ити, - шепчет Кусти, - вставай! Давай руку и иди за мной, да тише, на цыпочках! Смотри не зашуми чем-нибудь, ведьмы чутко спят, хоть и храпят.
С бьющимся сердцем Ити встаёт и даёт брату потную от страха руку. И вот крадутся они к двери, как две лёгкие тени. Вдруг Ити нечаянно задевает за колыбель, и та со скрипом начинает раскачиваться. У беглецов душа в пятки уходит. Кусти укоризненно сжимает руку сестры - вот, мол, растяпа.
К счастью, храп на печи не смолкает - вроде бы всё обошлось. Дети крадутся в темноте, вот они уже у дверей, и Кусти дрожащими руками берётся за крюк… И тут со двора доносится сильный топот, будто несётся табун лошадей. Кусти мигом соображает: это сюда! - и быстро увлекает сестру обратно за печь. Едва успели они спрятаться, как в дверь забарабанили тяжёлыми кулаками.
- Эй, старая, открывай! - завыл страшный, глухой, точно из бочки, голос.
С печи никто не отзывается, потом кто-то из храпящих хватает ртом воздуху, будто вгрызается в кого зубами, разражается кашлем и переворачивается на другой бок. Всё это выводит, видно, его из забытья, и новые крики снаружи доносятся наконец до его ушей.
- Сейчас, сейчас открою, - бурчит старуха с печки. - Не ломись, дверь сорвёшь.
- Кто там? - шепчет Ити, дрожа всем телом.
- Не знаю, - тихо отвечает Кусти. - Может, за нами пришли? Но ты потише пока, сейчас увидим, кто там.
Старуха слезает с печи, зажигает лампу и отпирает дверь. Кусти выглядывает из-за печки и тут же прячется назад - там такие страшила явились, просто страх.
- Кто там, кто? - теребит его Ити за рукав.
- Тихо, Ити! - говорит брат. - Я и сам не знаю, кто они такие. Только не за нами.
Преодолев страх, мальчик снова пытается разглядеть пришельцев. Это два страшных, огромных мужика, прямо как быки. Оба одеты в странные зипуны из звериной шкуры, обуты в неуклюжие опорки; рожи у обоих тёмные, все в прыщах да бородавках. Сами заросли рыжими космами, которых никогда, видно, не касался гребень. А всего страшней - у обоих торчат на голове такие же рога, как и у старика.
- Есть давай! - рычат пришельцы разом, садятся за стол и давай грызть кости и прочие объедки. У них такие ужасные пасти, что косточки только хрупают на зубах.
Старуха ставит на стол большую бадью с какой-то похлебкой, и эти быки принимаются по очереди жадно хлебать через край. Пока один хлебает, другой расстёгивает деревянные застёжки на своём одеянье и громко рыгает, чтоб больше ему в утробу ушло. Вот и бадья уж пуста, а у них аппетит, видать, только разыгрался.
- Ещё давай! - рычат они разом.
- Тихо! - отвечает старуха, взбираясь на печь. - Нету ничего, всё приели. Спать катитесь, бездельники! Шляются по лесу целый день, хоть бы в дом чего принесли. Откуда я напасусь на вас?
- Я двух тетёрок притащил да кулика болотного, вон в углу, - говорит один страшила.
- Ага! - поддевает его второй. - А трёх-то уток доро́гой слопал?
- Видали! - кричит с печи старуха. - В лесу брюхо набьёт и дома ему ещё подавай! Сколько раз тебе говорить, Обжора, не смей в лесу жрать! Чего поймаете - всё домой тащите.
- Врёт Балбес, - отпирается первый страшила, а сам готов другому в космы вцепиться.
- Заткнитесь сию же минуту! - кричит старуха. - Не то я вас костылём папашиным успокою!
Обжора и Балбес злобно уставились друг на друга, но драться при старухе всё же не решаются.
- На вот, бери, - говорит Балбес примирительно. - Тут ещё поглодать можно.
- Не ври! - рычит Обжора, бросая кость обратно. - Вся обглоданная!
Ещё какое-то время они шумят и препираются, потом тушат свет и заваливаются к стене на солому. И вот уже оба страшилы храпят во всю мочь, и вся изба оглашается таким хрипеньем и свистом, что слушать страшно.