Как-то раз он остановил на улице свободное такси, чтобы ехать домой. Он открыл уже дверцу и характерным жестом, обеими руками берясь за машину, наклонившись, большой, стал как бы нахлобучивать всю машину на себя, надевая через голову, – так нам всегда казалось, когда он влезал в маленький автомобиль…
Вдруг двое молодых людей развязно и категорически потребовали предоставить машину им. Узнав Маяковского, они влезли в лимузин, стали скандалить и для большей убедительности принялись размахивать какими-то "ответственными удостоверениями". Это и взорвало Маяковского, у которого к мандатам никогда почтения не было.
– Я бы охотно уступил им машину, – рассказывал он потом, – черт с ними! Как вдруг они бумажкой этой начали бряцать… Мандаты там какие-то… Понимаете? Раздобыл какую-то бумажку с печатью и уже опьянен ее властью. Подумаешь, ордер на мир! Особый бюрократический алкоголь. От бумажки пьян. Ему уже бумажкой человека убить хочется. Ах, до чего ж я ненавижу эту дрянь!.. Я их пустил в машину. "Садитесь, – говорю, – пожалуйста". Сели. Нагло сели. Я и отвез их в милицию.
Наталья Александровна Брюханенко:
Громко Маяковский говорил только на эстраде. Дома же говорил почти тихо. Никогда громко не смеялся. Чаще всего вместо смеха была улыбка. А когда на выступлениях из публики его просили сказать что-нибудь погромче – он объяснял:
– Я громче не буду, могу всех сдунуть.
Лев Абрамович Кассиль:
Но он сердится, когда дешево и умиленно восторгаются его необыкновенностью, масштабами его фигуры. Как-то он сосет конфету в перерыве после выступления. И какая-то девица – губы бантиком, – подлетев к нему, щебечет:
– Смотрите, как смешно: Маяковский, такой большой, и вдруг сосет такую маленькую конфеточку!
– А вы что же, хотите, чтоб я, по-вашему, тарелки глотал, столы жевал?!
Лев Вениаминович Никулин:
Нельзя передать легкость и своеобразие его диалога, неожиданность интонаций, странного чередования угрюмой сосредоточенности взгляда и жизнерадостности его усмешки.
Иван Васильевич Грузинов:
У Маяковского почти всегда – папироса, характерно зажатая сильным волевым движением выразительных и резко очерченных губ.
Вероника Витольдовна Полонская:
Владимир Владимирович очень много курил, но мог легко бросить курить, так как курил, не затягиваясь. Обычно он закуривал папиросу от папиросы, а когда нервничал, то жевал мундштук…
Наталья Александровна Брюханенко:
Он провожал меня домой. Он шел, как всегда, с толстой палкой. Идет и волочит ее по земле, держа за спиной. Гоняет папиросу из одного угла рта в другой.
Иван Васильевич Грузинов:
Еще один из характерных жестов поэта: руки, опущенные в карманы брюк.
Лев Абрамович Кассиль. В записи Григория Израилевича Полякова:
Всегда таскал с собой кастет, очень любил оружие.
Василий Абгарович Катанян:
Оружие тогда имели все. Все, кто хотел. Трудно ли получить разрешение? Члену партии, кажется, и этого не требовалось, – просто отмечали номер револьвера в партийном билете.
В одну из поездок в Москву в 1926 году я купил в магазине "Динамо" на Лубянке новенький маузер 6,35 (имея разрешение из Тифлиса). Маяковский увидел у меня в гостинице красную коробку и через несколько дней уже показывал мне близнеца, отливающего синевой, с деревянными щечками.
Были у него и другие пистолеты. Был американский Баярд, подаренный ему рабочими Чикаго, был браунинг, о котором в 1928 году, когда обокрали дачу в Пушкине, он телеграфировал Лиле: "Если украли револьвер, удостоверение номер 170, выданное Харьковом, прошу заявить ГПУ…" Револьвер остался цел.
Симон Иванович Чиковани:
Маяковский не любил оставаться один. Кажется, он всегда избегал одиночества, даже в минуты творческого вдохновения и напряженной внутренней работы. Он мог писать стихи в присутствии товарищей, и их разговор или даже шум не мешали ему работать.
Наталья Александровна Брюханенко:
Я приходила, он усаживал меня на диван или за столик за своей спиной, выдавал мне конфеты, яблоки и какую-нибудь книжку, и я часто подолгу так сидела, скучая. Но я не умела сидеть тихо. То говорила что-нибудь, то копалась в книгах, ища, чем бы заняться, иногда спрашивала его:
– Я вам не мешаю?
И он всегда отвечал:
– Нет, помогаете.
Мне кажется, что не так уж именно мое присутствие было ему нужно, когда он работал. Он просто не любил одиночества и, работая, любил, чтоб кто-нибудь находился рядом.
Лев Вениаминович Никулин:
Он любит увлекать с собой людей, водить их за собой, втягивать в орбиту своей сложной, малопонятной жизни, вовлекать их в свои неожиданные маршруты, неизвестно для чего водить их за собой, не отпуская от себя.
Павло Тычина (Павел Григорьевич; 1891–1967), украинский поэт:
Я помню его, когда он шел по саду в Алупке летней ранью. Море ждало его! Но Маяковский, шагая к морю, не переставал внимательно наблюдать людей (одни опережали его, другие шли ему навстречу). И я, судя по дружелюбным поворотам головы его, по размахиванию полотенцем, ясно видел: чего-то не хватает Владимиру Владимировичу. Достаточно было бы окликнуть его по имени, и "тринадцатый апостол" современности охотно бы остановился, заговорил. Море голов привык он видеть вокруг себя, постоянно быть на людях, сливаться с массами. А курортником чувствовать себя Маяковскому было, наверно, слишком уж скучно.
Виктор Андроникович Мануйлов:
Он сам признавался, что не умеет отдыхать.
Николай Федорович Денисовский (1901–1981), художник, плакатист:
Поразительна его трудоспособность.
В 12 часов ночи мне звонит Маяковский: "Завтра в 9 утра надо сделать двенадцать плакатов Наркомздраву. Приезжайте работать". Я растерялся. Что за срок? Успею ли?
Минут тридцать собирал краски, час ехал до Таганки. За эти полтора часа все темы и подписи были готовы. Маяковский примерно нарисовал и то, что надо было изобразить. Перед этим Маяковский приехал с какого-то выступления, где целый вечер читал стихи.
– Я прилягу на час, полтора, – сказал Маяковский, – вы за это время все сделаете. Если не успеете, то потом помогу я.
Мне не верилось, что удастся сделать за эту ночь хотя бы два плаката, но сознаться было очень стыдно. Встал Маяковский.
– Ну как? Все готово? Ну ничего, сейчас дело пойдет веселее.
И действительно, дело пошло веселее. Указал, что плохо, что хорошо. Опыт у него в этом деле был колоссальный. Скажет, пройдется, шагнет в свою комнату, нагнется к столу, что-то запишет. Спросит, хорошо ли рифмуется то или другое слово, запишет и опять ходит. Так Маяковский работал. К утру ему еще надо было сдать стихотворение в "Комсомольскую правду".
В восемь часов плакаты были готовы. В девять мы были с Маяковским в Наркомздраве, и он возмущался неаккуратностью сотрудников, которые приходят на работу с опозданием. Заведующий отделом пришел только в половине десятого. Маяковский обрушился на него:
– Что же вы неточны? Плакаты просили вам в девять сдать, а сами еще спите.
Плакаты были все приняты.
Лили Юрьевна Брик:
Если он слышал или появлялись в печати какие-нибудь хорошие новые стихи, он немедленно запоминал их, читал сто раз всем, радовался, хвалил, приводил этого поэта домой, заставлял его читать, требовал, чтобы мы слушали.
Наталья Александровна Брюханенко:
Маяковский купил в вокзальном киоске несколько номеров свежих журналов. Когда мы расположились в вагоне читать и Маяковский увидел у меня Уткина, он спокойно и молча взял у меня из рук книжку и выбросил ее в окно.
Сам он во всех журналах – "Новый мир", "Красная новь" – разрезал, вернее, разрывал пальцем только отдел поэзии, прочитывал стихи и выбрасывал весь журнал в окно, так, как не задумываясь выбрасывают в окно вагона окурок. До дачи мы довезли только номер "Нового Лефа".
К газетам у него было иное отношение. Газет он покупал столько экземпляров, сколько было присутствующих, – чтобы никому не ждать.
Эльза Триоле:
Он любил ходить всегда в одно и то же место, как привычный посетитель, садиться за тот же столик и даже есть то же самое.
Вероника Витольдовна Полонская:
Было у него много своих привычек, например, ботинки он надевал, помогая себе вместо рожка – сложенным журналом, хотя был у него и рожок. В своей комнате были у Владимира Владимировича излюбленные места. Обычно он или сидел у письменного стола, или стоял, опершись спиною о камин, локти положив на каминную полку и скрестив ноги. При этом он курил или медленно отпивал вино из бокала, который стоял тут же на полке. Потом вдруг он срывался с места, быстро куда-то устремлялся, приводя что-то в порядок, или записывал что-нибудь у письменного стола, а то просто прохаживался – вернее, пробегался – несколько раз по своей маленькой комнате, опять возвращаясь в прежнее положение.
Валентин Петрович Катаев:
Он привык носить с собой в коробочке кусочек мыла и особую салфеточку, и, высморкавшись, он каждый раз шел в кухню и там над раковиной мыл руки этим своим особым мылом и вытирался собственной, особой салфеточкой, причем, доставая их из кармана, по своей неизменной привычке, начинал перекладывать из кармана в карман различные предметы: из заднего кармана брюк извлекал, например, пачку бледно-зеленых двадцаток, приготовленных для уплаты фининспектору подоходного налога, и перекладывал ее в боковой карман пиджака, а на место пачки двадцаток засовывал маленький маузер, извлеченный из левого кармана брюк вместе с кусочком мыла, завернутого в салфетку, а мыло и салфетку перекладывал в правый карман, откуда на миг доставал стальной кастет и быстро прятал его обратно, причем заодно проверял, на месте ли в нагрудном кармане авторучка, или, как он любил ее называть несколько высокопарно, – "стило".
Подобные операции с перекладыванием вещей он производил довольно часто. Доставая один какой-нибудь предмет, он как бы приводил в движение некий скрытый механизм, после чего происходил неотвратимый, законченный цикл перекладывания предметов, их появления и исчезновения, щелканья, чем-то напоминавший движение механических фигурок в тире, приведенных в действие метким выстрелом в маленькую красную мишень.
Эльза Триоле:
Известна крайняя чистоплотность и брезгливость Маяковского, которая отчасти объясняется тем, что отец его умер, уколовшись, от заражения крови. Володя мыл руки, как врач перед операцией, поливал себя одеколоном, и не дай бог было при нем обрезаться! А как-то он меня заставил мазать руки йодом, оттого что на них слиняла красная веревочка от пакета.
Давид Давидович Бурлюк:
Всякая царапина, ссадина на его больших, красных, обветренных руках (первые годы нашего знакомства поэт часто ночевал на бульварах) всегда приводили его в ужас и заставляли прибегать к йодам и коллодиям.
Вероника Витольдовна Полонская:
Был очень мнителен, боялся всякой простуды: при ничтожном повышении температуры ложился в постель.
Павел Ильич Лавут:
Десятки раз на день больной мерил температуру. Порой он ставил градусник по три-четыре раза кряду. Часто вынимал термометр раньше положенных минут, посмотрит на него, и обратно. Он разбил сперва свой термометр, за ним тот, который принесла медсестра. Раздобыли третий. И его постигла участь предыдущих. Только тогда интерес к температуре несколько снизился.
– Ирония судьбы, – улыбнулся Маяковский, – значит, пора выздоравливать.
Владимир Владимирович Маяковский. Из письма Л. Ю. Брик, 28 апреля 1928 г:
Прости меня дорогой детик что я не выздоравливаю я делаю все что можно – целый день жру пилюли, закручиваюсь в компрессы и ставлю банки, а главным образом два термометра и все таки с трудом изгоняю каждые четверть градуса.
Василий Абгарович Катанян:
В стихотворении сказано:
Пока перед трюмо разглядываешь прыщик…
Очень похоже. Когда он подходил к зеркалу, то именно разглядывал свое лицо пристально и подозрительно – не привязалась ли какая-нибудь гадость, не грозит ли ему смерть от незамеченной царапины.
Лев Александрович Гринкруг:
Маяковский был мнителен, чистоплотен и брезглив до болезненности. <…> Боялся любой царапины, грязи. <…> Никогда не выпьет из чужого стакана, не съест из чужой тарелки, в чужих домах, в гостиницах всячески старался не прикоснуться к дверной ручке, по возможности избегал городского транспорта, предпочитал шагать через весь город пешком, лишь бы не дотрагиваться к чему-нибудь руками, десятки раз в день мыл руки и всегда держал для этой цели одеколон.
Наталья Александровна Брюханенко:
На лестнице, этажом ниже, жил венеролог. Маяковский предупредил меня:
– Не беритесь за перила – перчаток у вас нету. – И потом когда я стала часто бывать у него, он каждый раз не забывал напоминать об этом.
Вероника Витольдовна Полонская:
Никогда не брался за перила, ручку двери открывал платком.
Наталья Александровна Брюханенко:
Всегда очень щепетильный в отношении чистоты <…> Маяковский требовал, чтобы фрукты, помидоры и даже бокалы еще раз специально для нас перемывались кипяченой водой.
Вероника Витольдовна Полонская:
Стаканы обычно рассматривал долго и протирал. Пиво из кружек придумал пить, взявшись за ручку кружки левой рукой. Уверял, что так никто не пьет и поэтому ничьи губы не прикасались к тому месту, которое подносит ко рту он.
Лили Юрьевна Брик:
Он ставил свой бокал на шкаф, чтобы никто не мог до него дотянуться и отхлебнуть. В поездки он брал столовые приборы в кожаном футляре, всегда носил в кармане маленькую мыльницу, чтобы после неприятного рукопожатия можно было вымыть руки.
Павел Ильич Лавут:
В Сочи, поселившись в скромном номере "Ривьеры", Маяковский тотчас достал из чемодана каучуковую ванну (это был большой складной таз с громким именем "ванна") и потребовал у горничной горячей воды. Та всплеснула руками:
– Просто удивительно! Вздумали в номере купаться! Кругом море, а они баню устраивают!
Маяковский вежливо уговаривал ее:
– Не понимает девушка, что в море основательно помыться невозможно. Грязь может долипнуть еще.
Вероника Витольдовна Полонская:
Возвращаясь, еще из коридора услышала в номере крики. Посредине комнаты стоял огромный резиновый таз, который почти плавал по воде, залившей всю комнату. А кричала гостиничная горничная, ругалась на то, что "гражданин каждый день так наливает на полу, что вытирать нету сил".
Владимир Владимирович Маяковский. Из письма Л. Ю. Брик, 29 ноября 1926 г.:
Местный хроникер сказал мне гуляя по улице:
"Говорят – гений и зло не совместимы а у нас в Ростове они слились вместе". В переводе это значит что у них несколько месяцев назад прорвались и соединились в одно канализационные и водопроводные трубы! Сейчас сырой воды не пьют а кипяченую советуют пить не позже чем через 4 часа после кипения – а то говорят что какие-то "осадки".
Можешь себе представить, что я делал в Ростове!
Я и пил нарзан и мылся нарзаном и чистился – еще и сейчас весь шиплю.
Любимые вина, закуски и десерты
Павел Ильич Лавут:
– В винах надо разбираться, – говорил он. – Это большая специальность.
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой.
Вот кто понимал и чувствовал, что такое вино!
У нас же некоторые поэты пишут о винах, не имея о них понятия. Надо браться только за то, что знаешь. Надо учиться у Пушкина. Это вам не есенинское "дррр". Вы чувствуете, как это здорово сделано! Шш и пп – ппенистых, ппунша, ппламень – товарищи, это здорово! Дай бог всякому! Я и то завидую. Пушкин понимал, что такое пунш, с чем его едят и как он шипит. Надо чувствовать это шипение.
Лев Вениаминович Никулин:
Если он пьет вино, то может быть много, и притом не пьянеет, как южанин, кавказец, родившийся у виноградной лозы.
Софья Сергеевна Шамардина:
Когда появлялись деньги – то обязательно был рислинг и финики. При этом можно было не обедать – это не обязательно.
Вероника Витольдовна Полонская:
Пил он виноградные вина, любил шампанское. Водки не пил совсем. На Лубянке всегда были запасы вина, конфет, фруктов…
Павел Ильич Лавут:
Маяковский на публике говорил: "Вино я всосал с молоком матери – родился среди виноградников и пил его, как дети пьют молоко".
Ведь сам-то Владимир Владимирович слыл знатоком винных дел. Зато уж в другую крайность он не впадал: водки не признавал, разве что изредка, за компанию или в торжественно-новогодние дни.
Юрий Карлович Олеша:
Маяковский пил мало, главным образом вино того сорта, которое теперь называется "Советским шампанским", а в те годы называлось шампанским "Абрау-Дюрсо". Когда я однажды крикнул официанту: "Шампанского!" – Маяковский сказал: "Ну, Юра, что это вы! Просто скажите "Абрау"!"
Хотя пил мало, но я слышал от него, что любит быть подвыпивши, под хмельком. Однако это никак не был пьющий человек. Помню вазы с крюшоном. Вот крюшон действительно пользовался его любовью, но это сладкая штука, скорее прохладительная, чем алкогольная, с апельсиновыми корками, с яблоками, как в компоте.
Валентин Петрович Катаев:
– Выпьем по этому случаю шампанского, – предложил я.
– Сколько раз я говорил вам, чтобы вы никогда не произносили этого глупого слова. Только выскочки и парвеню кричат на весь кабак: "Шампанского!" А всякий уважающий себя человек должен говорить "вино". А уж все окружающие должны сразу понять, что раз вы говорите: вино, то имеете в виду именно шампанское, а не что-нибудь другое. И в ресторане никогда не кричите: "Шампанского!" Заказывайте официанту вполголоса, но внушительно: "Будьте так добры, принесите мне вина". Он поймет. Уж будьте уверены. Принесет, что надо.