- Но, Билли, это была не сбруя и вообще не то, что бренчит, ты знаешь, что я этого больше не боюсь. Оно было похоже на деревья, оно вдруг появилось на наших позициях, стало страшно, верёвка моя порвалась, и я не мог отыскать погонщика, и тебя я не мог найти, Билли, и я убежал, и пришёл сюда вместе с этими джентльменами.
- М-да, - хмыкнул Билли. - Поняв, что верблюды вырвались, я сам ушёл. Но если батарейный мул зовёт волов джентльменами, значит, он здорово не в себе. Вы, парни, кто такие?
Волы перекатили жвачку во рту и хором ответили:
- Седьмая упряжка первого орудия осадной батареи. Когда верблюды пришли, мы спали, но когда нас стали толкать, мы встали и ушли. Лучше лежать спокойно в грязи, чем чтобы тебя тревожили на подстилке. Мы говорили твоему другу, что бояться нечего, но он такой умный, что думает иначе. Вах!
И занялись жвачкой.
- Вот к чему приводит паника, - сказал Билли. - Над тобой смеются артиллерийские волы. Теперь ты доволен, юноша?
Молодой мул щёлкнул зубами и проворчал, что он не боится никого, а тем более неуклюжих, глупых волов, но волы только стукнулись рогами и продолжали жевать.
- Не приходи в ярость после испуга, - сказал конь, - это худший вид трусости. Всякий может перепугаться, увидев ночью что-нибудь непонятное! Мы все, бывало, - четыре с половиной сотни! - срывались с привязи, когда какой–нибудь новичок рассказами об австралийских змеях доводил нас до того, что мы начинали бояться верёвок.
- Всё это хорошо в лагере, - перебил Билли, - я сам не прочь покуролесить, если меня промаринуют без дела день–другой, но каковы твои служебные обязанности?
- О, это совсем другой коленкор, - отвечал конь. - На мне верхом сидит Дик Канлиф, он сжимает меня коленями, а мне надо только следить, куда я ступаю, не растопыривать задние ноги и не забывать науку узды.
- Что за наука узды? - спросил молодой мул.
- Клянусь голубыми эвкалиптами, - фыркнул конь, - вас что, не обучают науке узды? Как можно на что–то рассчитывать, не умея развернуться, чуть только повод коснётся гривы? Это вопрос жизни и смерти для хозяина, а значит, и для тебя. Как только повод коснулся шеи, разворачивайся на задних ногах. Если нет места, надо попятиться и - развернуться на задних ногах. Это и есть наука узды.
- Нас так не учат, - сухо заметил Билли. - Нас учат делать то, что велит ведущий: скажет ступить туда - ступишь туда, скажет ступить сюда - ступишь сюда. Похоже, что это небольшая разница, впрочем. Однако оставим эти забавные трюки, которые, кстати, небезопасны, видимо, для твоих сухожилий. А делаешь–то ты что?
- Это зависит от обстоятельств. Как правило, я врезаюсь в толпу визжащих длинноволосых людей, вооружённых ножами, блестящие, длинные ножи, хуже ветеринарских. Я должен следить, чтобы сапог Дика соприкасался с сапогом его соседа, касался, но не сдавливался. Краем правого глаза я вижу копьё Дика и знаю, что всё в порядке. Недорого дал бы я за того, кто окажется у нас на пути, когда мы с Диком спешим.
- А от ножей не больно? - спросил молодой мул.
- Н-ну, раз меня резанули по груди, но Дик не виноват…
- Стал бы я спрашивать, кто виноват, если больно!
- А надо. Если не доверяешь хозяину, лучше сразу сбежать. Кое–кто так и поступает, и я их не виню. Как я уже говорил, Дик виноват не был. Человек лежал на земле, и я вытянулся в прыжке, чтобы не растоптать его, а он на меня бросился. В другой раз, когда мне надо будет скакать через лежачего, я на него наступлю, и поосновательнее.
- Невероятно глупая история, - вмешался Билли. - Ножи - это всегда гадость. Другое дело - идти с хорошо уложенным грузом в гору, цепляясь ногами и даже ушами, карабкаться, петлять и ползти, пока не влезешь футов на сто выше всех остальных, чтобы только нашлось место для четырёх копыт, а потом стоять спокойно и смирно (никогда не проси у человека поддержки, юноша!). Тем временем соберут пушки и можно будет смотреть, как далеко внизу игрушечные снаряды рвутся в кронах деревьев.
- И вы никогда не бегаете? - поинтересовался конь.
- Говорят, увидеть бегущего мула труднее, чем выдрать курицу за уши. Иногда, может быть, плохо увязанный тюк и выводит нас из себя, но это бывает крайне редко. Я бы хотел показать тебе нашу работу. Она прекрасна! Три года прошло, пока я понял, чего хотят люди. Главное - это не показываться на фоне неба, иначе в тебя будут стрелять. Помни об этом, юноша. Укрывайся, как можешь, пусть даже придётся для этого уклониться на милю в сторону. Когда надо карабкаться так, то батарею веду я.
- В тебя стреляют, а ты даже не можешь броситься на тех, кто стреляет, - напряжённо размышляя, проговорил конь. - Нет, это не для меня. Я предпочитаю действовать - вместе с Диком.
- Да нет же, - возразил ему Билли, - ты понимаешь, как только собраны пушки, дальше уже действуют они. Это и аккуратно, и правильно, а ножи - ф-фу! .
Верблюд уже давно раскачивал шею сильнее обыкновенного, явно желая вставить словечко в разговор. Наконец он прочистил глотку и возбуждённо заговорил:
- Я, я - тоже немного сражался, но никогда не бегал и не лазал при этом.
- Угу, - кивнул Билли, - раз уж ты сам заговорил об этом, так знай: ты и не похож на того, кто хорошо бегает или лазает. Так как же это было, расскажи, старина.
- Было, как надо, - продолжил верблюд. - Мы все уселись…
- О господи, - выдохнул конь. - Уселись!
- Уселись, нас было сто, получился большой квадрат, перед ним люди навалили тюки, сёдла и каджавахи (вьюки), а потом они через нас - да–да! - стреляли из квадрата наружу.
- Кто стрелял? - спросил конь. - Кто попало стрелял? В манеже нас учат ложиться и чтобы хозяева стреляли, лёжа за нашими спинами, но Дик Канлиф - единственный, кому я это позволю. Когда так делают, меня щекочет подпруга, и потом, с пригнутой к земле головой мне ничего не видно.
- Какая разница, кто стрелял? - возразил верблюд. - Там было много людей, много верблюдов, всё застилал дым, но я не пугался, а был абсолютно спокоен.
- Так–то оно так, - сказал Билли, - но вот теперь вам снятся скверные сны, и по ночам вы не даёте покоя никому в лагере. Ну–ну! Прежде чем я лягу (я уже не говорю про то, чтобы сесть!) и дам человеку палить через меня, мои копыта кое о чём перемолвятся с его черепом. Слыхано ли что–нибудь кошмарнее?
Последовало долгое молчание, потом один из волов поднял тяжёлую голову и заговорил:
- Всё это вздор. Никто из вас воевать не умеет.
- Ого! - сказал Билли. - Давай, давай, не обращай на меня внимания. Вы, ребята, верно, сражаетесь, стоя на хвостах?
- Из вас никто воевать не умеет, - повторили оба разом. (Они, видимо, были близнецами.) - Воюют так: когда Два Хвоста затрубит, впрягают нас, все двадцать упряжек, в постромки большой пушки.
- Для чего Два Хвоста трубит? - спросил молодой мул.
- Чтобы сообщить, что ближе к дымкам на той стороне не подойдёт. Два Хвоста - трус. Тогда мы - хей-я! хул–ла! хейяа! хул–ла! - налегаем и тянем пушку вперёд. Мы не лазаем, как коты, и не носимся, как телята. Мы идём двадцатью упряжками через равнину, пока нас не отпрягут. Там мы пасёмся, а большие пушки ведут тем временем большой разговор с глиняными стенами какого–то города. Стены рушатся, и пыль поднимается такая, будто большое стадо идёт домой с пастбища.
- Ох, - ужаснулся молодой мул, - а вы при этом пасётесь?!
- При этом и при любом другом. Поесть никогда не мешает. Мы пасёмся, потом нас впрягают, и мы оттаскиваем пушки туда, где нас опять ждёт Два Хвоста. Иногда нашим пушкам отвечают большие пушки из города. Иногда кого–нибудь убивает, тогда другим достаётся больше травы. Это судьба и только судьба, но всё равно Два Хвоста - большой трус. Вот так надо сражаться! Мы - братья из Хапура. Нашим отцом был священный бык Шивы. Мы высказались.
- Н-да, - проговорил конь. - Кое–что новое я сегодня узнал. Джентльмены из горной артиллерии! Хочется ли вам есть, когда в вас бьют из больших пушек, а сзади трубит Два Хвоста?
- Не больше, чем садиться, чтоб через нас стреляли, или бегать среди ножей. В жизни такого вздора не слыхивал. Горный хребет, хорошо уложенный груз, ведущий, которому ты доверяешь, - и я в полной боевой готовности от холки и до копыт, но всё остальное - нет!
И Билли решительно топнул копытом.
- Ещё бы, - фыркнул конь, - каждому, конечно, своё, и твоей родне по отцовской линии кое–чего нипочём не понять.
- Оставь моего отца! - Билли, как и любой мул, терпеть не мог напоминаний о том, что он - сын осла. - Мой отец родом был с Юга и при случае мог повалить, искусать, залягать любую встречную лошадь. Не забывай об этом, каурый Брамби!
Брамби - это дикая, необъезженная лошадь. Представьте гордого собой рысака, которого пристяжная кобыла назвала бы полукровкой, и вы поймёте, как вскипел конь. Я видел, как в темноте сверкнули белки его глаз.
- Слушай, что я скажу тебе, отродье малагского осла, - прошипел он сквозь зубы. - Я происхожу по матери от Карбина, победителя Мельбурнского кубка, и у себя на родине мы не даём спуску свиноголовым мулам из пуляющей горохом кукольной артиллерии. Ты готов?
- Вставай на дыбы! - завизжал Билли. Не сводя глаз друг с друга, они попятились, и я уже приготовился увидеть яростную драку, но справа из темноты раздался трубный булькающий голос:
- В чем дело, ребятки? Из–за чего вы поссорились?
Конь и мул опустились с неприязненным фырканьем. Ни мул, ни лошадь терпеть не могут слоновьего голоса.
- Два Хвоста! Не переношу его, - заявил конь. - С обеих сторон по хвосту - это нечестно.
- Совершенно согласен, - сказал Билли, придвигаясь к нему поближе. - Всё–таки мы во многом схожи с тобой.
- Наверное, мы унаследовали это от матерей, - согласился конь. - Не будем из–за пустяков ссориться. Эй, Два Хвоста! Ты привязан?
- Да, - отвечал слон, перекатывая смешок по хоботу. - Меня заперли на ночь. Я слышал, как вы там объясняетесь, ребятки, но вы не бойтесь, я к вам не приду.
- Бояться слона, вздор! - заявили вполголоса волы и верблюд. Потом волы продолжали:
- Мы не виноваты, что ты всё слышал, но это же правда, Два Хвоста. Отчего ты боишься пушечных выстрелов?
- Н-ну, - сказал слон, потирая одну ногу о другую, совсем как малыш, читающий стихи, - не знаю, сможете ли вы понять…
- Не сможем, - ответили волы, - зато нам приходится пушки тянуть!
- Я знаю, вы гораздо храбрее, чем сами о себе думаете, но со мной всё не так. Недавно капитан моей батареи назвал меня толстокожим анахронизмом.
- Это что, ещё один способ воевать? - переводя дух, спросил Билли.
- Ты этого не можешь знать, зато я знаю. Это значит: ни рыба ни мясо, и это как раз про меня. Я могу заранее - в своей голове - видеть, что будет, если разорвётся снаряд. Я могу, а вы, волы, не можете.
- Я тоже могу, - сказал конь. - По крайней мере, немножко. Я стараюсь не думать об этом.
- А я могу видеть больше, чем ты, и я таки об этом думаю. Ещё я знаю, что у меня есть много того, о чём надо помнить и заботиться, а лечить меня никто не умеет. Всё, что они могут, - это не платить погонщику, пока я болен, а своему погонщику я не верю.
- Ага, - сказал конь, - тогда понятно. Я доверяю Дику.
- Ты можешь посадить мне на спину целый полк Диков, но лучше от этого мне не станет. Я знаю слишком много, чтобы не чувствовать себя скверно, и слишком мало, чтобы преодолеть это.
- Мы не понимаем, - сказали волы.
- Конечно, не понимаете, я с вами и не говорю. Вы же не знаете, что такое кровь.
- Почему, - сказали волы, - знаем. Это красная жидкость, которая впитывается в землю и пахнет.
Конь всхрапнул и отпрянул.
- Не говори о ней, - фыркнул он. - Стоит мне подумать о ней, и я даже сейчас её чую. От этого запаха мне хочется удрать, если только на моей спине не сидит Дик Канлиф.
- Но ведь её же здесь нет, - удивились волы и верблюд. - Отчего ты так глуп?
- Это мерзкая жидкость, - вмешался Билли. - Удирать бы я, конечно, не стал, но и говорить о ней не желаю.
- Ну вот, ну вот, видите? - Для пущей убедительности слон помахивал хвостом.
- Конечно, видим. Мы всегда всё видим, - хором сообщили волы.
Слон затопал ногами так, что цепь зазвенела.
- Иди прочь, собачонка, - говорил он. - Кончай обнюхивать мои лодыжки, а то я наступлю на тебя. Милая, славная собачонка, да ну же! Пошла прочь, скверная шавка! Ой, да заберёт ли её кто–нибудь? Она же меня укусит!
- Сдаётся, - сказал Билли коню, - что наш дорогой Два Хвоста боится куда как многого. Если бы меня кормили каждый раз, как я лягну пса, я был бы как раз со слона ростом.
Я посвистел, и Викси, весь перемазанный, подбежал, лизнул меня в нос и стал рассказывать, как он меня искал по всему лагерю. При нем я никогда не обнаруживал своё знание звериного языка, а то бы он совсем распустился. Я сунул его за пазуху, а слон продолжал ворчать, топать и шаркать.
- Поразительно, - говорил он, - просто поразительно! Это у нас семейное. Но куда делся этот мерзкий зверёк? - И он начал шарить вокруг себя хоботом.
- У каждого свой страх, - продолжал он, дунув носом. - Вот вы, джентльмены, видимо, были встревожены, когда я трубил.
- Не то чтобы встревожены, - отозвался конь, - но было так, как если бы у меня на месте седла были натыканы колючки. Не делай этого больше.
- Я боюсь собак, а вот верблюд пугается дурных снов по ночам.
- Хорошо, что мы не должны воевать одинаково, - заметил конь.
- А вот что я хотел бы знать, - подал голос долго молчавший молодой мул. - Что бы я хотел знать, так это - почему мы вообще должны воевать.
- Да потому, что нам велено, - презрительно фыркнув, ответил конь.
- Приказ! - щёлкнул зубами мул Билли.
- Хукм хэ (таков приказ), - булькнул верблюд.
И слон и волы повторили:
- Хукм хэ!
- Да, но кто отдаёт приказы? - спросил молодой мул.
- Человек, который идёт впереди, или сидит на твоей спине, или держит верёвку, продетую через твои ноздри, или крутит твой хвост, - один за другим ответили ему Билли, кавалерийский конь, верблюд и волы.
- Но им кто приказывает?
- Ты хочешь слишком много знать, юноша, - сказал Билли, - а это верный путь к взбучке. Твоё дело - слушаться человека и не задавать лишних вопросов.
- Он прав, - вполголоса молвил слон. - Я не всегда могу слушаться, потому что я - Ни-Рыба-Ни-Мясо, но Билли прав. Повинуйся, иначе застопоришь батарею, не говоря уже о побоях.
Артиллерийские волы встали.
- Утро, - сказали они хором. - Нам пора. Мы, конечно, не можем видеть внутри себя, и мы не очень умны, но сегодня ночью мы ничего не боялись. Спокойной ночи, храбрецы!
Никто не ответил, только конь спросил, чтобы сменить тему беседы:
- Где же та собачонка? Где есть собака, там близко и человек.
- Здесь я, здесь, - тявкнул Викси, - под пушкой вместе с хозяином. Эй ты, верблюдище бестолковый, это ты, ты нашу палатку разворотил. Мой хозяин страшно сердит!
- Ф–фу–ух! - волы оглянулись по сторонам. - Так он, стало быть, белый!
- Конечно белый, - протявкал Викси. - Или ты думаешь, что за мной смотрит черномазый погонщик?
- Ххаох! Оухх! Угх! - засопели волы. - Пошли отсюда скорей.
Они дёрнулись, но умудрились зацепиться.
ярмом за дышло телеги с амуницией и застряли.
- Ну вот, и ваш черёд настал, - спокойно прокомментировал Билли. - Не ёрзайте. Теперь вам тут торчать до утра. Да что стряслось–то?
Волы испустили длинное пофыркивающее сипение, характерное для индийского скота, а потом начали толкаться, бодаться, рваться, топать, скользить и в конце концов, бешено ворча, свалились в грязь.
- Вы сейчас шеи поломаете, - сказал конь. - Чем плохи белые? Я с ними всё время живу.
- Они… нас - едят! Понатужься! - Ярмо треснуло, и они уковыляли.
Я никогда раньше не мог понять, почему индийский скот так боится англичан. Мы едим говядину, к которой не притронется ни один пастух, и это им, ясное дело, не по нраву.
- Чтоб я в собственной сбруе запутался, - усмехнулся Билли. - Кто бы мог подумать, что вот такие две здоровенные туши потеряют голову!
- Ну, пусть себе! Пойду посмотрю, что там за белый. У большинства из них всегда что–нибудь в карманах найдётся.
- Тогда прощай. Я сам не в большом восторге от них. Да и потом, белый, которому негде спать, сильно смахивает на вора, а у меня немало казённого добра на спине. Пошли к позициям, юноша. Привет, Австралия! Завтра на параде увидимся. Спокойной ночи, туземный тридцать девятый! Постарайся владеть собой, ладно? Счастливо, Два Хвоста! Если пойдёшь мимо нас, не труби, а то весь строй наш собьётся.
Мул Билли протопал мимо нас валкой походкой бывалого служаки, а конь ткнулся мне мордой в грудь, и пока я кормил его галетами, тщеславный Викси рассказывал ему про табуны лошадей, прошедшие через наши с ним руки.
- Завтра на параде я буду сидеть в своём экипаже, - сообщил он. - А ты?
-Моё место на левом фланге второго эскадрона, коллега, - вежливо ответил конь. - Я задаю темп всему подразделению. А теперь мне пора к Дику. У меня весь хвост в грязи, и он часа два убьёт, пока приготовит меня к параду.