Между тем в конце 106 года Марий добился одного из самых блестящих своих триумфов. Тевтоны, прошедшие огнем и мечом почти всю Галлию, были отброшены племенами бельгов и повернули к Средиземному морю. Вместе с ними шло союзное им галльское племя амбронов. Марий преградил варварам путь и нанес им сокрушительное поражение в знаменитой битве при Аквах Секстиевых на юге Галлии. Ходили самые невероятные слухи о числе убитых варваров - говорили о 140, 150 и даже 200 тысячах павших, а также о 80 и даже 90 тысячах пленных. Ближе к истине сведения Плутарха о ста тысячах убитых и пленных (Марий. 21.4), особенно если учитывать захваченных римлянами женщин и детей. Рассказывали также, что триста германских женщин просили позволить им служить рабынями в храме Цереры и Венеры, но им отказали, и они покончили с собой, убив перед этим своих детей (Пероним. Письма. 123.8). Вероятно, это были жрицы, сопровождавшие германцев в походах.
Награда не заставила себя ждать: Марий вновь был избран консулом, причем заочно (Ливии. Периоха 68; Плутарх. Марий. 22.4; Евтропий. V. 1. 4). Кроме того, как пишет Плутарх, сенат охотно предоставил ему триумф, но он отказался - "то ли не желая лишать этой чести своих соратников-воинов, то ли стараясь ободрить народ перед лицом надвигающейся опасности и для этого как бы вверяя судьбе города славу своих прежних подвигов, чтобы после второй победы вернуть ее себе еще более блестящей" (Марий. 24.1; см. также: Ливии. Периоха 68). Марий и его сторонники настолько не сомневались в конечном успехе, что уже тогда отчеканили денарии в честь победы не только над тевтонами, но и над кимврами.
На фоне блистательного успеха Мария при Аквах Секстиевых действия его коллеги выглядели особенно неудачно. Катул отступил к Атесису. У брода через реку по обоим берегам они соорудили сильные укрепления, а также навели переправу, "чтобы помочь стоявшему за рекой отряду, если варвары прорвутся через теснины [в Альпах] и нападут на него". Германцы же из бравады будто бы "нагими шли сквозь снегопад, по ледникам и глубокому снегу взбирались на вершины и, подложив под себя широкие щиты, сверху съезжали на них по скользким склонам" - как тут не вспомнить суворовских чудо-богатырей! После этого германцы, "став лагерем неподалеку от римлян и разведав брод, стали сооружать насыпь: подобно гигантам, срывали они окрестные холмы и бросали в воду огромные глыбы земли вместе с вырванными с корнем деревьями и обломками скал, так что река вышла из берегов, а по течению они пускали тяжелые плоты, которые с силой ударялись об устои [возведенного римлянами] моста и расшатывали их. Очень многие римские солдаты в испуге стали покидать большой лагерь и разбегаться" (Плутарх. Марий. 23. 2–4; см. также: Флор. III. 3. 12).
Какая яркая картина: тут и сорванные холмы, и обломки скал, и выдранные с корнем деревья - словом, варвары-разрушители, не знающие меры и готовые сражаться с самими богами. Все это по духу очень напоминает гигантомахию со знаменитого алтаря Атталидов в Пергаме, где в иносказательной форме показана борьба с малоазийскими кельтами - галатами. Вероятно, все эти фантастические подробности, равно как и само сравнение кимвров с гигантами, восходят к воспоминаниям Катула. Чтобы оправдать свои первоначальные неудачи, он был, конечно, не прочь изобразить врагов полусказочными чудовищами, способными напугать римских воинов (но, разумеется, не самого консула!).
Что же произошло в действительности? Солдаты Катула, видя, как враги переправляются через реку, резонно предположили, что противник скоро обойдет их с флангов. Правда, даже при численном перевесе германцы, возможно, не смогли бы овладеть главным римским лагерем. Но римские воины могли испугаться осады на измор. Кроме того, в большинстве своем легионеры Катула явно не имели еще должного опыта и подготовки - не все умели тренировать войска так, как Марий. "Сравни с обученным воином необученного - скажешь, что это баба", - говорил Цицерон (Тускуланские беседы. П. 37). Потому неудивительно столь нервное поведение солдат консула.
Но еще более любопытно происшедшее потом. Воины, как уже говорилось, начали в беспорядке отступать. "И тут Катул показал, что он, как положено благородному и безупречному полководцу, больше заботится о славе сограждан, чем о своей собственной. Не сумев убедить солдат остаться и увидев, что они в страхе собираются в путь, он приказал снять с места орла, бегом настиг первых из отступавших и пошел впереди, желая, чтобы позор пал на него, а не на отечество, и стараясь придать бегству вид отступления, возглавленного полководцем. Варвары, напав на лагерь за Натисоном, взяли его, но восхищенные римлянами, оборонявшимися с доблестью, достойной их отчизны, отпустили пленных, заключив перемирие и поклявшись на медном быке. Бык этот впоследствии, после битвы [при Верцеллах], был захвачен и перенесен в дом Катула как его доля добычи. Затем, рассеявшись по стране, лишенной защиты, кимвры опустошили ее" (Плутарх. Марий. 23. 5–7; Изречения царей и полководцев. 84).
Но не все искали спасения в бегстве. Один из легионов (повидимому, неполного состава) остался в лагере и попал в окружение. Руководивший им трибун не решался идти на прорыв. И тогда центурион-примипил Гней Петрей из Атины решился на невероятное - он убил своего начальника, взял на себя руководство и вывел легион из окружения. Хотя за такое самоуправство он мог бы поплатиться жизнью, произошло то же, что и в случае с убийством Гая Лузия - его удостоили неслыханных для человека его ранга почестей. Он совершил жертвоприношение вместе с Марием и Катулом, одетый в подобающую лишь магистратам тогупретексту, и получил почетнейший венок за снятие осады, corona obsidionalis (Плиний Старший. XXII. 11).
Таким образом, Катул едва не утратил контроль над армией и сумел сохранить его, лишь возглавив беспорядочное отступление. Однако в мемуарах, к которым явно восходит этот рассказ, горе-полководец предпочел подчеркнуть другое - в отличие от непутевых воинов он готов был спасти от позора отечество. А вот о подвиге Петрея и его солдат Катул, вероятно, решил не упоминать - зачем? Слишком невыгодное сравнение. Да и награды храбрый центурион получил не от одного Катула, но и от Мария.
О Сулле применительно к этим событиям мы не слышим; повидимому, в воспоминаниях он предпочел о них умолчать. Одни ученые задаются вопросом о том, какова была его роль в успешном осуществлении отхода после фиаско под Тридентом, другие подозревают, что он несет свою долю ответственности за постигшие армию Катула неудачи. Но прежде чем делать какие либо выводы, рассмотрим данные источников.
Плутарх пишет, будто Сулла, "пользуясь доверием Катула в самых важных и значительных делах, прославился и вошел в силу" (Сулла. 4.4). Намек очевиден: не то было при Марии, который все больше "затирал" своего бывшего квестора. Однако, как мы уже указывали, вряд ли это так. А если Сулла и рассчитывал прославиться в качестве легата при неспособном Катуле, то он ошибся. Его успехи при новом командующем оказались куда более скромными. Сулла, как пишет Плутарх, покорил "большинство альпийских варваров" (Сулла. 4.5). Каких именно, однако, не уточняется. Думается, такая небрежность не случайна - победы легата были не так уж значительны, и излишняя конкретность могла лишь испортить впечатление.
Рассказывает Плутарх и еще об одном эпизоде: в какой-то момент в армии началась нехватка продовольствия, и Сулла взял на себя заботу о снабжении. Он сумел запасти его столько, "что воины Катула не только сами не знали ни в чем нужды, но смогли поделиться с людьми Мария. Этим Сулла, по собственным его словам, сильно озлобил Мария" (Сулла. 4. 5–6). Последнее утверждение оставим на совести его автора, а вот то, что полководцы и их воины оказывали друг другу товарищескую поддержку, очевидно - совсем не то было под Араузионом. Как видим, Сулла оправдал надежды, которые возлагал на него Марий, отсылая к Катулу, и обеспечил определенное взаимодействие между двумя армиями.
Но из этих рассказов Плутарха следует и еще один вывод: некоторое время Сулла действовал отдельно от остальных сил, а потому, возможно, отсутствовал, когда Катул откатывался под ударами врага. Кроме того, было бы не совсем справедливо требовать, чтобы он исправлял все промахи командующего: не забудем, что Сулла еще не имел опыта руководства армией из двух легионов. Однако сам он вряд ли был доволен тем, что оказался вдали от главных событий, разыгравшихся под Аквами Секстиевыми. И как бы хорошо Сулла ни относился к Катулу, он наверняка предпочел бы быть сейчас под знаменами Мария. Может, как раз это и имел в виду диктатор, когда жаловался в мемуарах, что Марий не дает ему ходу - а как иначе было оценить службу под началом Катула?
Итак, казалось бы, все очевидно: Катул показал себя далеко не с лучшей стороны - он не смог дисциплинировать армию, его воины бежали под натиском варваров. И тем не менее ему продлили полномочия на следующий год. Не вызывает сомнения, что без ходатайства Мария это было бы невозможно. Почему он так держался за Катула? Не исключено, что многоопытный полководец и не ждал особых успехов от коллеги. В конце концов, кимвры в Италию не проникли, а все остальное особого значения не имело. На фоне неудач Катула лишь ярче блистали его собственные успехи.
Тем временем кимвры проводили остаток зимы в Северной Италии, в области венетов. "В Венетии с ее самым мягким в Италии климатом их грубость усыпило милосердие самой земли и неба. Когда же их совершенно изнежили печеный хлеб, вареное мясо и сладость вина, пришел Марий" (Флор. III. 3. 13). Дион Кассий уверял, будто кимвры совершенно утратили прежнюю силу оттого, что жили теперь не под открытым небом, а в домах, мылись теплой водой, а не купались в холодных реках, как раньше, питались же разными лакомствами вместо прежнего сырого мяса (XXVII. 94. 2). Как тут не вспомнить о Ганнибале, чью армию будто бы погубила зимовка в полной соблазнов Капуе! Но как в первом, так и во втором случае мы имеем дело с морализаторской легендой. Варвары по-прежнему оставались грозными врагами, и римлянам оставалось лишь благодарить свою счастливую судьбу, что кимвры и тевтоны не пошли на Рим вместе.
Марий в ту пору "отбыл к Катулу, ободрил его и вызвал своих солдат из Галлии. Едва они явились, Марий перешел Эридан, чтобы не пропустить варваров в глубь Италии. Но кимвры уклонялись от боя, говоря, что ожидают тевтонов и удивляются их задержке, - то ли они в самом деле ничего не знали об их гибели, то ли притворялись, будто не верят этому известию. Тех, кто сообщал им о разгроме тевтонов, они подвергали суровому наказанию, а к Марию прислали посольство с требованием предоставить им и их братьям достаточно обширную область и города для поселения. Когда на вопрос Мария, кто же их братья, послы назвали тевтонов, все засмеялись, а Марий пошутил: "Оставьте в покое ваших братьев; они уже получили от нас землю, и получили навсегда". Послы, поняв насмешку, стали бранить Мария, говоря, что ему придется дать ответ кимврам - сейчас же, а тевтонам - когда они будут здесь. "Да они уже здесь, - ответил Марий, - и негоже вам уйти, не обняв ваших братьев". С этими словами он велел привести связанных тевтонских царей, которых секваны захватили в Альпах во время бегства. Когда послы рассказали об этом кимврам, они тотчас же выступили против Мария, не двигавшегося с места и лишь охранявшего свои лагеря" (Плутарх. Марий. 24.225.1).