Кроме мартовского указа Брюсу о том, как поступать с книгами, отпечатанными у Новикова в университетской книжной лавке, у него были отобраны экземпляры шести запрещенных сочинений, уложены в короба, запечатаны и оставлены в его кладовой, причем с него была взята подписка о том, что он ни перепечатывать, ни продавать эти издания не будет. Тут Новиков сделал опять оплошность, много ему впоследствии повредившую. Производя у него в лавке обыск, губернский прокурор не догадался осмотреть книжный склад, где хранились между прочим и экземпляры сочинений, изъятых из продажи. Новиков же не только не заявил о них, но через некоторое время с ведома своих компаньонов сдал их на хранение книгопродавцу Кольчугину, который стал рассылать их по ярмаркам и продавать.
После всех случившихся неприятностей Новиков и товарищи его увидели очень ясно, что императрица сильно настроена против них и что дальнейшую деятельность надо продолжать очень осторожно. К этому времени "Типографическая компания" сосредоточивала уже в своих руках все дела как печатные и издательские в узком смысле слова, так и те, ведение которых принадлежало прежде "Дружескому ученому обществу". Преследуя одни и те же цели и имея одних и тех же членов, "Типографическая компания" с самого своего возникновения постепенно сливалась с "Дружеским обществом", пока наконец последнее не исчезло совершенно как нечто отдельное и независимое. В то же время благодаря отчасти внешним неблагоприятным обстоятельствам, а отчасти ухудшению материальных средств компании семинарии переводческая и педагогическая едва ли не были закрыты, а число питомцев при университете уменьшилось до пятнадцати человек. Однако компания продолжала еще посылать молодых людей учиться за границу. Так, в 1786 году за ее счет поехал учиться медицине молодой Багрянский.
В этом году, вероятно вследствие негласного распоряжения правительства, были уничтожены все масонские ложи в Москве, и собрания в них прекратились. Событие это не имело особенно важного значения для мартинистов, потому что масонские ложи еще до закрытия были уже редко посещаемы в то время не только второстепенными, но и главными масонами. Это не мешало последним быть, однако, ревностными розенкрейцерами. О розенкрейцерстве, существование которого было тогда тайной, никто не догадывался, и распоряжение о закрытии лож нисколько его не касалось. Однако члены этого кружка старались замкнуться еще больше и даже прекратили сношения со многими влиятельными масонами, не бывшими в то же время розенкрейцерами. В это время орден их существовал в Москве под начальством барона Шредера.
В июне 1786 года случилось событие, давшее возможность Новикову и его кружку хоть на время вздохнуть спокойнее. Событием этим была отставка Брюса. На его место назначен был Еропкин, человек чрезвычайно энергичный, но вместе с тем добрый и благородный. В Москве он пользовался громадным уважением после того, как в 1771 году во время чумы добровольно принял бразды правления и успокоил этот брошенный на произвол судьбы город. Еропкин не был враждебно настроен против мартинистов и если что-нибудь предпринимал против них, то по приказанию, а не по своей инициативе. Успокоенные с этой стороны розенкрейцеры скоро почувствовали, однако, снова беспокойство благодаря другого рода обстоятельствам, складывавшимся для них неблагоприятно. В августе 1786 года умер Фридрих Великий и на прусский престол взошел Фридрих Вильгельм, человек бесхарактерный, относившийся враждебно к России под влиянием своего министра Герцберга. Король этот был ревностным масоном. Он приблизил к себе главу берлинского масонства, Вельнера, и сделал его впоследствии министром духовных дел. Наши розенкрейцеры приняли розенкрейцерство через Шварца от Вельнера и считались под его начальством. Теперь они оказались, таким образом, под начальством лица, приближенного к монарху враждебной нам державы.
В конце этого года барон Шредер заявил московским розенкрейцерам, что вследствие усилившихся происков иллюминатов он получил из Берлина приказание наложить на орден силанум, или бездействие, когда всякая переписка и официальная деятельность членов ордена должна прекращаться. Силанум этот продолжался несколько лет до самого разгрома розенкрейцеров. Наступил 1787 год. Это был год очень тяжелый для России, один из тех годов, воспоминание о которых, переходя из поколения в поколение, долго живет в памяти народной. Почти повсеместно свирепствовал голод. Цены на хлеб страшно поднялись, люди питались сушеным мхом, корою, листьями и прочими веществами, которыми старались заменить хлеб, болели и во множестве умирали. Были, однако, люди, горячо принимавшие к сердцу народное горе и старавшиеся помочь бедствовавшим всеми зависевшими от них средствами. Людьми этими были мартинисты. Они часто собирались и обсуждали средства, как помочь беде. На одном из таких собраний Новиков говорил речь. По окончании ее к нему подошел Г.М. Походяшин и предложил ему часть своего состояния на помощь голодающим. Новиков согласился и на деньги Походяшина стал скупать хлеб большими партиями и раздавать его голодающим в Москве и у себя в Авдотьине. В обществе не знали, что хлеб покупается на средства богача Походяшина, и все недоумевали, откуда у мартинистов берутся такие деньги. Стали поговаривать даже о фальшивых бумажках. К голоду присоединилось еще новое бедствие: война с Турцией. Казалось бы, императрица, удрученная такими заботами, должна была временно забыть о мартинистах. Она доказала противное, издав в июне этого года указ, которым воспрещалось печатание книг религиозного содержания в светских типографиях. Печатание их отныне должно было принадлежать духовным типографиям. В силу этого закона были осмотрены книжные лавки, причем все найденные в них духовные сочинения отобраны и сданы на хранение в синодальную контору. Издание этого указа имело большое значение для "Типографической компании", которая ежегодно выпускала в большом количестве духовные сочинения. Ликвидировать свои дела ей было просто невозможно вследствие запутанности общих счетов, да и, кроме того, не хотелось бросать излюбленного дела. Поэтому Новиков решил продолжать свою издательскую деятельность, изменив несколько ее направление. В этом году барон Шредер уезжал насовсем за границу. Он просил прислать кого-нибудь в Берлин для получения там масонских наставлений, необходимых для принятия начальствования над розенкрейцерами по окончании силанума. С общего совета в Берлин был послан на средства кружка Кутузов.
В том же году у мартинистов через преданного им архитектора Баженова завязались было сношения с наследником Павлом Петровичем. Баженов передавал, что Павел Петрович интересуется делом мартинистов, и Новиков послал ему несколько экземпляров мистических сочинений, но продолжать с ним дальнейшие сношения он побоялся.
Отказавшись по необходимости от печатания духовно-нравственных сочинений, Новиков не только решил продолжать издательскую деятельность, но мечтал даже о возобновлении контракта, по истечении его срока в 1789 году, с тем чтобы вернуться на старый путь и заняться изданием документов по русской истории. Так, в 1787 году он издал "Историю скифскую" Лызлова, 1-ю часть "Истории российской" Левека, "Родословную книгу князей и дворян российских и выезжих" и др. В 1788 году он, между прочим, издал вторым изданием, исправленным и дополненным, "Российскую вивлиофику". Однако дела "Типографической компании", несмотря на эти издания, сильно пошатнулись. Книги шли туго и не давали прежнего барыша. Компания должна была продать дом, купленный на имя Шварца, и отказаться от содержания Кутузова за границей. С этих пор Кутузов жил там за свой счет, а не на средства общества.
Между тем Новикова ожидало еще одно разочарование. Императрица велела отказать ему в возобновлении контракта на содержание университетской типографии. В мае 1789 года содержание ее и издание "Московских ведомостей" передано было коллежскому асессору Светушкину.
С прекращением "Московских ведомостей" прекратились и журналы "Детское чтение" и "Экономический магазин".
После отнятия у Новикова университетской типографии он продолжал еще печатание в типографии компании, но собственно нового им уже ничего не было издано, а только перепечатывалось старое. Теперь мы можем подвести итоги его литературной и издательской деятельности.
Больше двадцати лет (1769–1791) подвизался Новиков на этом поприще. Он издавал три сатирических журнала: "Трутень", "Живописец" и "Кошелек", четыре популярно-философских – "Утренний свет", продолжение его, называвшееся "Ежемесячным московским изданием", "Вечернюю зарю" и "Покоящегося трудолюбца", затем несколько журналов разнородного содержания и "Детское чтение", которое он давал в виде приложений к "Московским ведомостям". Кроме того, в течение десяти лет Новиков редактировал "Московские ведомости", превратив их из сухого, чисто официального органа в живую газету, отвечавшую разнообразным вопросам времени. Все эти издания, за весьма малыми исключениями, Новиков сам редактировал и во многих помещал свои собственные статьи, благодаря чему его журналы отличались единством и цельностью направления. Мы уже указывали на их содержание, а потому теперь отметим только те главные принципы, которые проводились в них и выражали направление всей его деятельности.
Прежде всего, с первых шагов своего вступления в литературу Новиков высказывает глубокое уважение к человеческому разуму, а следовательно, к науке и просвещению. Он ставит все житейское зло, как, например, жестокость, лицемерие и ханжество, всякого рода несправедливости и прочее в прямую зависимость от невежества, от "непросвещения разума". Наряду с разумом Новиков признает, однако, и необходимость веры как дополнения к нему. По его убеждению, разум и вера должны находиться в тесной зависимости, подкрепляя друг друга.
Как идеалист Новиков искал примирения между умом и сердцем; он не мог остановиться на признании одного ума, потому что тогда перед ним открылась бы целая бездна сомнений и неизвестности, чего не могла допустить его любвеобильная натура, побуждавшая вносить в жизнь положительные идеалы. Эти-то два основных принципа, т. е. желание пробудить общественный ум и открыть ему путь к просвещению, с одной стороны, и желание указать ему способ к нравственному усовершенствованию посредством христианской веры, с другой, – направляют всю издательскую деятельность Новикова. Он издает множество книг с просветительной целью, начиная от элементарных учебников и кончая научными сочинениями по всевозможным областям знаний, которые были тогда доступны и необходимы русскому обществу. Тут были и исторические сочинения, среди которых особенно замечательны его сборники материалов для изучения русской истории, и педагогические, философские, агрономические, медицинские и прочие. Из беллетристики он издал переводы многих классических сочинений, как, например, "Потерянный рай" Мильтона, "Дон-Кихот" Сервантеса, несколько сочинений Шекспира в переводах Карамзина. Из беллетристики Новиковым было напечатано и много других сочинений, отчасти, вероятно, для того, чтобы хоть этим приохотить публику к чтению, а отчасти и просто ввиду материальной необходимости: надо же было соблюдать интересы типографии, за которую приходилось платить аренду университету.
Проповедуя необходимость образования, Новиков, естественно, не мог пройти мимо вопроса о воспитании. Он первый у нас в литературе заговорил о педагогике и высказал по этому поводу более столетия тому назад такие взгляды, которые представляют еще и в наше время недостижимый идеал. Он же положил начало изданию первого детского журнала в России. В интересах веры Новиковым было издано также очень много книг по религиозно-нравственным вопросам; принадлежность его к масонству придавала большинству из этих сочинений мистический характер.
Таким образом, Новиков является человеком, который впервые начинает мужественно и энергично пробивать со всех сторон толстую стену русского невежества. В течение 20-ти лет он беспрерывно будит общество то сатирой, переходящей порой в негодование, то усиленными попытками заинтересовать его наукой, литературой, вопросами педагогическими и религиозными. Старания эти не остаются без результатов. Новикову удается "создать" читателя, да и не только читателя, но и писателя. Мысль, однажды пробужденная и заинтересованная вопросами духа, вызвала у людей даровитых желание писать, а Новиков поддерживал это желание, употребляя все усилия, чтобы дать окрепнуть и выработаться молодым талантам. Мы уже указывали на то, что в "Утреннем свете", первом философском журнале Новикова, было гораздо больше переводных статей, чем в последующих.
В середине 80-х годов, в самом блестящем периоде своей деятельности, Новиков стоит во главе кружка лиц, которые всецело посвящают свои силы интересам литературы и науки. При этом нельзя не вспомнить о безвременно погибшем Иване Григорьевиче Шварце, который может по справедливости разделить заслугу Новикова перед потомством.
Новиков и Шварц сумели разжечь и поддержать тот божественный огонь, который с тех пор то ярче, то слабее, но непрерывно горит в обществе и напоминает ему, что не единым хлебом должно жить человечество.
ГЛАВА VI
Переезд Новикова в Авдотьино. – Назначение в Москву князя Прозоровского. – Травля мартинистов. – Ликвидация "Типографической компании".– Обыск у Новикова. – Арест его и доставление в Москву под конвоем. – Допрос у Шешковского. – Заключение в Шлиссельбургскую крепость. – Воцарение Павла и освобождение Новикова. – Последние годы его жизни в Авдотьине
Неприятности последних лет подорвали окончательно и без того расстроенное здоровье Новикова и вынудили его с конца 1788 года поселиться в Авдотьине, откуда он мог изредка приезжать в Москву по делам издательства.
Плохо жилось Новикову и его друзьям в эти последние годы их деятельности. Не говоря уже о том, что издательские дела их шли все хуже и хуже, они жили под гнетом недружелюбного отношения к ним правительства и под вечным опасением навлечь на себя какие-нибудь новые неудовольствия. К довершению всех бед, в 1789 году во Франции разыгралась революция. Императрица, давно уже отказавшаяся от своих первоначально либеральных стремлений, теперь, под влиянием ужасов революции, решила стереть с лица земли все, что носило у нас хоть тень какой-нибудь независимости. То, что считалось законным и возможным десять, даже пять лет тому назад, сделалось теперь не только невозможным, но и подвергалось гонению. Просвещенные вельможи, сподвижники первых годов царствования Екатерины, сошли со сцены; их заменили другие… Злонамеренные люди, пользуясь случаем проявить свое усердие, стали изощряться в доносах. Мартинистов стали обвинять в революционных намерениях, особенно после того, как оказалось, что многие видные деятели французской революции вышли из тамошних масонских лож. Над мартинистами, очевидно, собиралась гроза. На их несчастие Еропкин, относившийся к ним без всякой неприязни, был в 1790 году уволен по прошению в отставку. На его место назначен был генерал-аншеф князь Прозоровский, человек невежественный, ограниченный и надменный. Очевидно, он был послан Екатериной в Москву специально для того, чтобы ее подтянуть и не дать развиться в ней элементам, которых правительство при данных политических обстоятельствах очень опасалось. Князь Прозоровский оправдал вполне возлагавшиеся на него надежды. По приезде в Москву он окружил мартинистов шпионами, которые доносили ему о каждом их шаге. Письма их вскрывались на почте и все казавшиеся почему-либо подозрительными задерживались. Тут следует отметить одно обстоятельство, касающееся Новикова. Мы уже знаем, что барон Шредер, ненавидевший его и желавший ему отомстить, уехал в 1787 году за границу. Живя в Германии, Шредер, тем не менее, следил за тем, что происходило в России. Зная о гонениях, обрушенных на мартинистов, он нашел это время самым удобным для отмщения Новикову. С этой целью он стал писать ему из-за границы о каких-то таинственных делах, будто бы известных Новикову. Письма эти, конечно, не доходили по адресу. Они задерживались на почте, возбуждая против Новикова сильные подозрения, и впоследствии были поставлены ему в вину.
Прозоровский слал на мартинистов донос за доносом Екатерине и наконец до такой степени настроил ее против них, что она даже спросила его, почему же он не велит арестовать Новикова. Прозоровский отвечал, что ей стоит лишь приказать. Но Екатерина не решалась еще на эту меру, не находя причины для ареста. Между тем дела "Типографической компании" шли все хуже и хуже, и наконец, с общего согласия ее членов, в ноябре 1791 года был подписан акт о ее ликвидации. В силу его Новиков оставил за собой дом у Никольских ворот, купленный на его имя, все книги, напечатанные в типографиях, которыми он заведовал, т. е. в университетской, "компанейской" и лопухинской, типографские принадлежности и аптеку. При этом Новиков принимал на себя долги общества, достигавшие тогда 300 тысяч рублей. В 1791 году Новиков овдовел и стал уже безвыездно жить в Авдотьине, занимаясь воспитанием своих детей и племянников Хрущовых, живших у него вместе с учителем. У него поселился в это время и молодой Багрянский, вернувшийся в том же году из-за границы, где он получил степень доктора медицины. Но недолго пользовался Новиков спокойной жизнью в Авдотьине. Императрица, давно уже решившая с ним покончить и дожидавшаяся только предлога, наконец нашла его… Ей была доставлена книга с выдранным заглавным листом, напечатанная церковным шрифтом и содержащая в себе раскольничьи сочинения. То была "История об отцах и страдальцах соловецких", написанная и когда-то напечатанная старообрядцами, а потом перепечатанная неизвестно кем (может быть, и действительно Новиковым), вероятно, в видах сохранения редкого раскольничьего документа. В перепечатке этой книги, заключавшей статьи, противные духу православия и правительству, императрица заподозрила Новикова, который, по дошедшим до нее слухам, устроил даже у себя в имении тайную типографию, и указом от 12 апреля 1792 года предписала Прозоровскому произвести у Новикова внезапный обыск как в Авдотьине, так и в московском его доме. Если бы у Новикова нашлись церковные шрифты и экземпляры вышеуказанной книги, то они должны были быть конфискованы, а сам он как издатель подвергнуться ответственности, т. е. взят под присмотр и допрошен. Затем Прозоровскому предписывалось также исследовать вопрос, каким образом Новиков, не получивший большого состояния ни по наследству, ни другими законными путями, считается теперь в числе богатых людей и как приобрел он свое состояние. Обо всем, что откроется, повелевалось донести немедленно и обстоятельно.
Утром 22 апреля лица, уполномоченные Прозоровским произвести обыск, прибыли в Авдотьино и приступили к делу. Шрифтов и церковных литер не оказалось, но зато найдены были книги, напечатанные в тайной розенкрейцерской типографии и перевезенные в Авдотьино из имения князя Черкасского. Обстоятельство это так подействовало на Новикова, что он захворал. С ним стали происходить частые обмороки, поэтому его не решились везти тотчас же в Москву, а оставили в Авдотьине на попечении Багрянского и под присмотром никитского городничего и его команды.