Тем же летом из Парижа в Порт-Саид выехала еще одна комиссия, которую возглавлял бывший свитский контр-адмирал крутоусый красавец С. С. Погуляев. Комиссия должна была опросить тех матросов, которых оставили дожидаться судоподъемных работ. Миссия Погуляева заключалась еще и в том, чтобы заставить англичан ускорить осмотр водолазами затонувшего "Пересвета". Тогда бы удалось решить главное: наскочил ли крейсер на плавучую мину или его погубила "адская машинка". Однако англичане, сославшись на "трудное положение в Палестине", водолазов так и не выделили.
Во французском городе Иере, где находилась большая часть спасенной команды, работала третья следственная комиссия под руководством младшего артиллериста "Пересвета" лейтенанта Смиренского.
Наконец, в Архангельске опрашивала возвращавшихся на родину пересветовцев четвертая следственная комиссия…
Больше всего меня интересовало, что же показал сам командир "Пересвета" капитан 1 ранга Иванов-Тринадцатый. Трижды просмотрев весь рулон микрофильма, я так и не обнаружил ни одной его объяснительной записки. Зато наткнулся на телеграмму, посланную председателем следственной комиссии русскому морскому агенту в Египте капитану 1 ранга Макалинскому: "Срочно ускорьте отъезд Иванова-Тринадцатого в Петроград". Телеграмма была отбита в июне, но только в середине августа Иванов-Тринадцатый, сдав остатки команды под начало Макалинского, отправился на родину. Путь он выбрал не самый близкий - вокруг Азии во Владивосток. Он явно не спешил предстать перед столом следственной комиссии. В Москву он прибыл где-то в октябре, остановился у родственников, а затем инкогнито выехал в Петроград. Его разыскивали, его ждали…
В дневнике он объяснил свою неявку так: "По моему прибытию в Россию политические события развернулись так, что попасть в Петроград и явиться по начальству я уже не имел возможности". Но это всего лишь отговорка. Бланк с криво наклеенной телеграфной строчкой утверждает обратное:
"По сведениям комиссии каперанг Иванов-Тринадцатый находился в Петрограде 19 января 1918 года". Кто-то его узнал на улице и сообщил в комиссию…
Если бы Иванов-Тринадцатый действительно был уверен, что "Пересвет" наскочил на германскую мину, он со спокойной душой (вина на англичанах) держал бы ответ перед следствием. Но он-то хорошо видел с мостика, что никакого водяного столба не было, как не мелькала в волнах и головка перископа. Взрыв был внутренний!
К этому же выводу, итожа главу о "Пересвете", приходит и Ларионов: "Таким образом, во Франции, в Петрограде и Архангельске в разное время были даны три показания матросов, наводящие на мысль о возможности гибели "Пересвета" от заложенной по указанию немцев в день его ухода из Порт-Саида "адской машинки". Обстоятельства взрывов перед гибелью "Пересвета" до известной степени подтверждают это предположение: сначала взрыв без сильного звука как бы в районе тринадцатого погреба, затем большой взрыв у носовой десятидюймовой башни".
Сегодня - в век ядерного, лазерного, космического оружия - слова "адская машинка" вызывают ироническую улыбку: эдакий допотопный атрибут старомодного детектива. Впрочем, это устрашающе-обывательское "адская машинка" на языке военных документов именовалось вполне современно: взрывное устройство замедленного действия. А вот и фотография этого полумифического и тем не менее - увы! - реального устройства: черные патроны упакованы в гнезда аккуратного ящичка. Ничего "адского" и "дьявольского". Фотография опубликована в солидной монографии бывшего офицера русского флота К. П. Пузыревского "Повреждение кораблей от артиллерии…", изданной ленинградским Судпромгизом в 1940 году.
Цепь таинственных взрывов, или, как осторожно называли их специалисты, "взрывы от неустановленных причин", началась, пожалуй, 30 октября 1915 года - с гибели английского крейсера "Нэтел". Крейсер стоял на якоре посреди гавани Кромарти, как вдруг между четвертой трубой и кормовым мостиком взметнулся столб пламени. Через минуту-другую взорвался кормовой артпогреб десятидюймовых снарядов. "Нэтел" затонул очень быстро, унеся с собой на дно гавани почти весь экипаж, в котором насчитывалось семьсот четыре человека.
Как пишет о том Пузыревский: "Анализируя причины его гибели, англичане предполагали, что "Нэтел" стал жертвой атаки подводной лодки, но произведенное расследование признало причиной катастрофы взрыв боевого запаса. Точно установить причину взрыва не удалось".
Эта трагедия так бы и осталась в анналах британского адмиралтейства как прискорбный случай, если бы нечто подобное не повторилось на итальянском линейном корабле "Леонардо да Винчи", стоявшем на внутреннем рейде тарантской гавани. В ночь на 3 августа 1916 года все, кто находился в нижних палубах, почувствовали сотрясение корабля. Одним показалось, что вытравили якорь-цепь, другим - что прогремел гром августовской грозы. Первыми забеспокоились офицеры, так как вблизи их кают из кормовой 120-мм батареи повалил едкий дым. Командир линкора бросился к месту происшествия и увидел, что дым заполнил все помещения в районе пятой башни главного калибра. Он приказал немедленно затопить погреба башни, но пожар не унимался. Пламя выбивалось из люков и всех подпалубных отверстий. Команда просовывала пожарные шланги в горловины вентиляторов, но пожар распространялся с ужасающей быстротой. Скрепя сердце командир приказал всем покинуть кормовую часть корабля, а сам, надев противодымную маску, ринулся под палубу, чтобы понять, что происходит. Не прошло и шести минут после появления пламени, как раздался мощный взрыв. Матросы и офицеры, успевшие выбраться наверх, полетели за борт. Тогда и все остальные стали бросаться в воду и отплывать от пылающего корабля. "Леонардо да Винчи" медленно оседал на корму, кренясь на левый борт. За четверть часа до полуночи он перевернулся кверху килем и затонул на глубине десять метров. Погибла почти четверть команды - 218 человек.
Во всю длину сухого дока вытянулась гигантская туша опрокинутого корабля. На корме надпись: "Leonardo da Vinci".
Не спасли линкор от гибели ни броневой пояс толщиной в четверть метра, ни "чертова дюжина" двенадцатидюймовых орудий, ни сорокакилометровая (22 узла) скорость…
Пока специалисты ломали головы над причиной взрыва, спустя полторы недели после гибели "Леонардо", по необъяснимому совпадению в один и тот же день (11 августа 1916 года) с разницей в полчаса прогремели взрывы на русском пароходе "Маньчжурия" и бельгийском "Фрихандель". Первый стоял в порту Икскюль, второй - у пристани в Якобстаде (Швеция). Оба судна, несмотря на пробоины, удалось удержать на плаву, и это помогло сразу же установить причины взрывов. И на "Маньчжурии" и на "Фриханделе" сработали "адские машинки". На русском пароходе взрывной заряд был заложен у левого борта на дне трюма, сзади переборки машинного отделения; на бельгийском - подвешен на медной проволоке под трапом в двух метрах от машинного отделения. Взрыву предшествовало своеобразное шипение.
Странно, что обе эти диверсии не всполошили контрразведку стран Антанты: ведь взрывались-то корабли флотов, воюющих против Германии и ее блока. Воистину, пока гром не грянет…
Гром грянул 7 октября 1916 года в Северной бухте Севастополя. Взорвался новейший и крупнейший корабль русского флота линкор "Императрица Мария".
7 октября в 6 часов 20 минут матросы, находившиеся в каземате № 4, услышали странное шипение, идущее из погребов носовой башни главного калибра. Вслед за тем из люков и вентиляторов, расположенных в районе первой башни, вырвались клубы дыма и пламени. До рокового взрыва оставалось две минуты… За эти сто двадцать секунд один из матросов успел доложить вахтенному начальнику о пожаре, другие раскатали шланги и стали заливать водой подбашенное отделение. Но катастрофу уже ничто не могло предотвратить…
Рукою очевидца (Старший флагманский офицер минной дивизии Черного моря капитан 2 ранга А. П. Лунин):
"В умывальнике, подставляя головы под краны, фыркала и плескалась команда, когда страшный удар грохнул под носовой башней, свалив с ног половину людей. Огненная струя, окутанная ядовитыми газами, желто-зеленого пламени ворвалась в помещение, мгновенно превратив царившую здесь только что жизнь в груду мертвых сожженных тел…
Страшной силы новый взрыв вырвал стальную мачту. Как катушку швырнул к небу броневую рубку (25000 пудов). Взлетела на воздух носовая дежурная кочегарка. Корабль погрузился во тьму.
Минный офицер лейтенант Григоренко бросился к динамо, но смог добраться только до второй башни. В коридоре бушевало море огня. Грудами лежали совершенно обнаженные тела.
Взрывы гудели. Рвались погреба 130-миллиметровых снарядов.
С уничтожением дежурной кочегарки корабль остался без паров.
Нужно было во что бы то ни стало развить их, чтобы пустить пожарные помпы. Старший инженер-механик приказал поднять пары в кочегарке № 7. Мичман Игнатьев, собрав людей, бросился в нее.
Взрывы следовали один за другим (более 25 взрывов).
Детонировали носовые погреба. Корабль кренился на правый борт все больше и больше, погружаясь в воду. Вокруг кишели пожарные спасательные пароходы, буксиры, моторы, шлюпки, катера…
Командир в носу, старший офицер в корме распоряжались тушением и локализацией не затронутых еще детонацией погребов.
Протянутые с пароходов шланги мощными струями воды заливали огнедышащий развороченный кратер. Стоящие кругом люди направляли шланги, но взлетал новый взрыв и пожирал всех. На смену появлялись другие, хватались за новые шланги, но, как и те, исчезали в новых вспышках огня…
Последовало распоряжение затопить погреба второй башни и прилегающие к ним погреба 130-мм орудий, чтобы перегородить корабль. Для этого нужно было проникнуть в заваленную трупами батарейную палубу, куда выходили штоки клапанов затопления, где бушевало пламя, клубились удушливые пары и каждую секунду могли сдетонироватъ погреба.
Старший лейтенант Пахомов (трюмный механик) с беззаветно отважными людьми вторично ринулся туда. Растаскивали обугленные, обезображенные тела, грудами заваливавшие штоки, причем руки, ноги, головы отделялись от туловищ. Пахомов со своими героями освободили штоки и наложили ключи, но в этот момент вихрь сквозняка метнул в них столбы пламени, превратив в прах половину людей. Обожженный, но не сознающий страданий, Пахомов довел дело до конца и выскочил на палубу. Увы, его унтер-офицеры не успели… Погреба сдетонировали, ужаснейший взрыв захватил и разметал их, как осенняя вьюга опавшие листья…
Крен корабля становился угрожающим, гибель неминуема. Стало трудно держаться на палубе. Старший офицер закричал в мегафон:
- Спасайте раненых! Оставить корабль с левого борта! Офицеры и матросы бросились по низам вытаскивать тех, кто еще жив.
На палубе появился машинный старшина Белугин. Весь в огне, с оторванными ступнями. На плечах вытащил из огня раненого товарища. Кровавый след тянулся за ним.
- Белугин! Что ты делаешь?! Ты же без ног!
Унтер-офицер глянул вниз и замертво вместе с ношей рухнул на палубу.
В некоторых казематах застряли люди, забаррикадированные лавой огня. Выйди - сгоришь. Останешься - утонешь. Их отчаянные крики походили на вопли безумцев. Некоторые, попав в капканы огня, стремились выброситься в иллюминаторы, но застревали в них. По грудь висели над водой, а ноги в огне.
В иллюминатор высунулся боцманмат. Как-то сложился плечами и протиснулся до груди. А дальше не может. Ни вперед ни назад.
Мы к нему. Самим страшно. Корабль совсем накренился. Того и гляди, может задавить. Вмиг подлетели. Схватили что было сил за плечи, рванули раз, другой, аж кости затрещали. Застонал несчастный. Поднатужились - р-раз! Не идет. Взмолился:
- Пустите, братцы! Спасибо! Мне все одно помирать. Свои души не губите за меня… Ваше благородие, прикажите отваливать!
И было время. Только мы успели отскочить, как бортом его и накрыло.
Между тем в седьмой кочегарке кипела работа. Зажгли в топках огни и, выполняя полученное приказание, подымали пары. Но крен вдруг сильно увеличился. Поняв грозящую опасность и не желая подвергать ей своих людей, но полагая все же, что нужно поднимать пар - авось пригодится, - мичман Игнатьев крикнул:
- Ребята! Топай наверх! Ждите меня у антресолей.
Понадобитесь - позову. Я сам перекрою клапана.
По скобам трапа люди быстро вскарабкались наверх. Но в этот момент корабль опрокинулся. Только первые успели спастись.
Остальные вместе с Игнатьевым остались внутри… Долго ли жили они и чего натерпелись в воздушном колоколе, пока смерть не избавила их от страданий?!
Много позже, когда подняли "Марию", нашли кости этих героев долга, разбросанные по кочегарке…
Лейтенант Григоренко, пробегая в последнюю минуту по низам - не застрял ли где какой раненый или обожженный, - вдруг услышал дикие крики, пронизывающие темную пустыню корабля.
Крики неслись из кубрика под девятнадцатым казематом. Бросился туда.
Запертый в карцере, всеми забытый арестованный матрос бился о решетки… Охранявший его часовой убежал, забыв в панике выпустить его. В луче электрофонаря сверкнули обезумевшие глаза. Разбивая в кровь руки, матрос из последних сил сотрясал решетку. Несчастный воплем молил о помощи. Но не было ключей.
Лейтенант бросился искать лом или кусок железа, чтобы взломать замок, - ничего! Стал вместе с арестованным изо всей силы трясти решетку - не поддается. Уже стоять невозможно. Снова бросился с фонарем искать что-нибудь, как вдруг луч осветил лежавшие на палубе… ключи. Вероятно, часовой, убегая, бросил их. Оба - и спасенный, и спаситель - мигом выскочили наверх.
Корабль опрокидывался…
Корабль опрокинулся.
В воздушных мешках корпуса еще жили люди. Они слышали погребальный колокольный звон севастопольских церквей".
Всего на линкоре погибло 216 человек, ранено и обожжено 232.
Спустя месяц после катастрофы в Севастополе, 8 ноября 1916 года в 13 часов, в Архангельском порту прогремел взрыв еще большей силы, чем на злосчастной "Марии". Взлетел на воздух "от неизвестной причины" транспорт "Барон Дризен", груженный по горловины трюмов полуторатысячью тоннами тротила, бездымного пороха, мелинита. Обломки судна разлетелись так далеко, что их находили потом даже на путях железной дороги.
Немногие уцелевшие свидетели рассказывали, что предвестником взрыва был хлопок, напоминавший выстрел из охотничьего ружья. Стихия огненного удара (по мощи своей в десятую часть атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму) убила, обожгла, искалечила 810 человек, уничтожила три судна и столько же плавкранов, пять паровозов, причинила огромные разрушения береговым постройкам.
Рассуждая о причинах гибели "Барона Дризена", К. П. Пузыревский не исключает "диверсионный акт со стороны германских тайных агентов с целью экономического и военного ослабления своего противника".
Последнее имя в мартирологе тайно убиенных кораблей - "Цукуба", японский броненосный крейсер. Взрыв на "Цукубе" произошел спустя чуть меньше двух недель после гибели "Пересвета", 14 января 1917 года.
Так же как и на "Пересвете", как и на "Императрице Марии", на "Цукубе" рванул артпогреб под носовой башней главного калибра, да так, что корпус корабля переломился в месте взрыва. Крейсер погрузился в воду до верхушек дымовых труб и ушел в донный ил по ватерлинию. При этом погибло 152 человека.
Русский морской агент в Японии доложил в Генмор, что наиболее вероятной причиной гибели "Цукубы" он считает диверсионный акт. Япония в первую мировую войну выступала против Германии.
В ноябре 1916 года итальянская контрразведка, пришедшая в себя после взрыва "Леонардо да Винчи", напала "на след большой шпионской германской организации, - как пишет К. Пузыревский. - во главе которой стоял видный служащий папской канцелярии, ведавший папским гардеробом. Был собран большой обвинительный материал, по которому стало известно, что шпионскими организациями на кораблях производились взрывы при помощи особых приборов с часовыми механизмами".
В журнале "Морские записки", издававшемся в Нью-Йорке обществом бывших офицеров императорского флота, в номере за 1961 год я обнаружил любопытную заметку, подписанную так: "Сообщил капитан 2 ранга В. Р."
"…До сих пор не объяснена катастрофа - гибель линкора "Императрица Мария". Необъяснимыми были и пожары на ряде угольщиков на пути из Америки в Европу до тех пор, пока причину их не установила английская разведка. Их вызывали немецкие "сигары", которые немцам, очевидно имевшим своих агентов, проникавших в среду грузчиков, удавалось подбросить при погрузке. Этот сигарообразный дьявольский прибор, заключавший в себе и горючее, и воспламенитель, зажигался током от электроэлемента, приходившего в действие, как только кислота разъедала металлическую мембрану, преграждавшая доступ кислоте элемента. В зависимости от толщины пластинки это случалось через несколько часов или даже несколько дней после того, как "сигара" была установлена и подброшена. Я не видел чертежа этой чертовой игрушки. Помню только, что говорилось о выходившей из острия "сигары" струи пламени на манер бунзеновской горелки.
Довольно было одной с толком поставленной в подбашенное отделение "сигары", чтобы прожечь медный кокор полузаряда. На "Марии" работали заводские мастеровые, но, надо думать, проверка и контроль были не на высоте. Так что мысль о немецкой "сигаре" сверлила мозги… И не у меня одного.