В день рождения шефа, профессора Суенсона, тоже получила приглашение. Вся мастерская собралась в апартаментах господина профессора и его жены, господин профессор получил в подарок велосипед, на коем госпожа профессорша каталась среди мебели вокруг стола, но не в этом дело. Пиршество началось с аперитива, подали мерзкий сладкий шерри с закусью в виде конфет в черно-шоколадную полоску. Не представляя, на что нарвусь, я взяла конфету и отправила в рот.
Этой минуты никогда не забуду. Апартаменты господина профессора занимали целый этаж, где уборная, я не знала, спросить не решалась, с заклеенным ртом промямлила бы что-нибудь невразумительное, от конфеты у меня потемнело в глазах, с отчаянием оглянулась - куда выплюнуть, в цветы?.. Цветов не было, конец света!
Мобилизовав всю силу воли, я проглотила снадобье, деревянным шагом продефилировала к столу и с горя хлебанула пива. Вывод все тот же: что переживем, все наше…
Позднее мой сын очень даже полюбил эту гадость. С ужасом наблюдала, как таскает в карманах ком черной клейковины и с удовольствием отщипывает по кусочку. Меня просто мутило.
На том же приеме у шефа я пережила очередную встряску. Из всех красиво оформленных блюд нечто мне показалось фруктовым салатом со взбитыми сливками. Положила себе на тарелку, к счастью, немного, попробовала. Салат? Да, возможно, и даже фруктовый, но несколько оригинальный: остро наперченный, а к нему действительно сладкие взбитые сливки! Этим сопоставлением мои возможности исчерпались.
Датская торговля то и дело оглушала меня. Я заранее приступила к закупкам рождественских подарков для семейства, уже купила автомобильчики для Роберта - могла наконец доставить ребенку такое счастье, забежала еще в один магазин - он закрывался - и снова пережила потрясающие минуты. Вперлась нерешительная баба, сама не ведающая, что хочет, морочила продавца, когда магазин уже закрыт, привередничала, а он держался так, словно встретил величайшее счастье жизни: нет ничего прекраснее меня - болтает по-французски, разбрасывает уже уложенный товар! Хорошо еще, что хоть что-то у него купила!
Памятуя о финансовой ситуации, оставленной дома, я с самого начала старалась выслать какие-нибудь деньги. В мастерской получала лишь скромные авансы, весь заработок могли выплатить лишь после получения разрешения на работу, поэтому в основном ехала на сбережениях Алиции. Быстро сориентировалась, что торговые расчеты гораздо выгоднее банковских, через банк получалось десять злотых за крону, а вот за товар… Хо-хо! Одни только теплые рейтузы приносили целое состояние: в Копенгагене стоили восемь с половиной крон, а у нас по триста пятьдесят или даже четыреста пятьдесят злотых, губки для мытья машин здесь по кроне восемьдесят, а там по пятьдесят злотых! Две посылки здесь около ста крон, а мои там получат более четырех тысяч…
В письмах из Дании до сих пор сохранились мои волосы, которые вырвала с отчаяния на своей голове. Среди моей дорогой родни не нашлось ни одного человека, умеющего продавать. Насчет матери иллюзий сразу не питала, Люцина скорее раздала бы эти рейтузы даром на любом перекрестке, лишь бы посмотреть на выражение лиц одаренных людей. Войтек, ясно, продал бы, но денежки пустил бы на собственные нужды, старший сын еще слишком молод, не знаю, как отец и тетя Ядя, но, кажется, их не допускали к кормушке. Я ужасно жалела, что умерла бабушка, - вот кто обожал торговать! Все первые недели в Дании ушли на отчаянные попытки стимулировать семейство - результаты были никудышные. Не удалось мне обогатиться.
Равно тяжко было допроситься услуги мне. Я умоляла прислать холесол, рафахолин, сигареты, порошки от головной боли, водку для подарков, посылка приходила одна и один раз в несколько месяцев - дьявол их попутал или что?.. Алиция попросила Янека сделать ей фотокарточки для паспорта, в Варшаве остался негатив, всего-то дел - проявить карточки; через полгода он прислал двенадцать штук формата почтовых открыток Алиция яростно добивалась от меня, откуда ей взять двенадцать хахалей, коих следует одарить портретами, я предложила завести-таки одиннадцать штук, потому как одно фото заберу я…
Зарплату в мастерской мне увеличили раньше, чем получила разрешение на работу. Сперва платили двенадцать крон в час, через несколько недель пришел зам шефа и подсунул мне под нос сумму в четырнадцать крон, записанную на газете. Меня глубоко растрогали связанные с этим формальности…
Один из наилучших номеров в моей жизни я исполнила в Дании на Рождество.
Нас с Алицией пригласили в изысканные апартаменты господ фон Розен, одним или двумя этажами ниже. Сейчас мне представляется, двумя, а на глаз помню окна ниже одним этажом, потому за точность головой не поручусь. Мы предполагали, что нас пригласят, и я заблаговременно потребовала прислать из Польши подарок. Наверное, изрядно скандалила, ибо подарок прибыл вовремя - серебряный подсвечник на три свечи, такой красивый, что мне захотелось оставить его себе. К сожалению, свечи в нем были наши, отечественные, восковые.
Алиция обладала врожденным чувством такта, я - нет, поэтому в ее обязанность входило соблюдать этикет. Мы оделись в элегантные черные платья, недоставало лишь украшений. Цепочка, браслет и кольцо у меня были, у Алиции кое-какие украшения тоже нашлись, но на нас двоих пришлась лишь одна пара клипс. Мы подумывали, не прицепить ли себе на нос по одной и заверить, в Польше, мол, такой обычай - на Рождество клипса в носу. Пришлось от идеи отказаться - украшение на носу явно нам не шло.
В Дании строго соблюдалась пунктуальность: нельзя ни опоздать, ни прийти слишком рано. У нас задача весьма облегчалась тем, что в окно мы видели прихожую господ фон Розен и могли в подходящую минуту проскользнуть среди гостей - Боже упаси, не первые, но и не последние.
- Где смысл и логика, - критиковала я такой абсурд. - Смотри, стоят в очереди с пальто в руках, словно в театральной раздевалке. Минут пятнадцать будут раздеваться!
- Мы же без пальто, - резонно возразила Алиция. - Какое тебе дело, сейчас самый удобный момент. Не пялься ты в окно, пошли!
Столовая фон Розенов занимала площадь с большой овин, за столом сидело двадцать четыре человека, к сожалению, мы с Алицией оказались на разных концах. Рождественское блюдо - гусь с многочисленными приправами (гусей, конечно, было несколько, одного не хватило бы), прислуживала молодежь со столиками на колесах, а на самом столе красовались в основном всякие предметы сервировки и украшения. Впервые здесь я столкнулась с распространенным в Дании обычаем - передавать блюда друг другу из рук в руки. Хочет человек кушанье или нет, значения не имеет, блюдо следовало взять, иначе особа, держащая его пред тобой, застынет так на веки вечные. Не случилось и минуты, чтобы хоть один из вкушавших не держал в руках какой-либо части сервировки. О другом кошмарном обычае Алиция мне сообщила: не брать на тарелку сразу много, ибо повторение неизбежно. Человек, воспитанный в высшей степени, накладывает на тарелку трижды, минимум хорошего тона требует двух раз. Доесть полагалось все.
По одну сторону от меня сидел хозяин дома, с которым я разговаривала на трех языках одновременно - по-французски, по-немецки и по-английски, если по-французски не хватало слова, я беззаботно заменяла его немецким или английским, разумеется, ненароком вспомнив. Поэтому, наверное, господин фон Розен производил впечатление человека, слегка оглушенного. По другую сторону моей соседкой оказалась совершенно глухая тетушка хозяина дома, с которой можно было спокойно беседовать хоть по-польски, причем мы обе сохраняли весьма приятное выражение лица. Гуси удались на славу, и все шло хорошо до десерта.
На десерт подали миндальный крем, огромные снежные вершины на специальных тарелочках. Я бросила взгляд на Алицию: она рубала этот крем как машина, брала снова и снова и все пожирала. Я удивилась - ведь она не любила сладкое, предпочитала, как известно, селедку. Глядя на нее, я сделала вывод - так, видно, принято, и последовала ее примеру. У меня на зубах хрустнул миндаль, что вполне естественно, ибо крем миндальный и, конечно, мне попалась миндалинка. Наконец крем пожрали весь, и наступило легкое замешательство, которого я не уразумела, поскольку замешательство проявилось по-датски.
Алиция не успела мне объяснить заранее.
А дело в том, что в Англии на Поклонение Волхвов, в Дании на Рождество Христово выбирают миндального короля. Королем становится тот, кто обнаружит у себя в креме миндальное зерно. Миндалины никто не обнаружил, и на хозяев дома пало подозрение: миндалину вообще не положили в крем, a de facto никто этого миндаля не обнаружил по простому поводу - я его слопала. Хрустнул ведь на зубах. Насчет обычая понятия не имела, во-первых, а во-вторых, не стану же ковырять во рту в чужом аристократическом доме! Ужас, полный позор, дикарка с востока…
- Смотри, кретинка, что сожрала! - кольнула меня огорченная Алиция и кивнула на подарок миндальному королю.
На каминной доске стоял целый внушительный комплект серебряной антикварной столовой утвари. Поелику миндального короля не обнаружили, комплект разыграли, и естественно, я уже фигу выиграла. Мой промах мы от датского общества старательно сокрыли, Алиция до сих пор упирается всеми лапами, будто насчет миндального короля предупреждала меня заблаговременно. А я тоже упираюсь: нет, не предупреждала, может, и хотела, да забыла.
После ужина общество перекочевало в салон с елкой, где приступили к раздаче подарков. Мы получили пепельницы из королевского фарфора, Алиция бежевую, а я голубую и пришла в полный восторг - обожаю пепельницы, но ни в жизнь не решилась бы утолить свою маниакальную страсть столь дорогим предметом. После раздачи подарков пришла очередь моего второго позора, на сей раз скрыть его не удалось.
Красивый подсвечник из Польши, как уже сообщалось, оснащен был свечами отечественного производства. Весь вечер мы с господином фон Розеном провели в попытках возжечь проклятые свечи все разом. Три вместе не желали гореть, хоть тресни, какая-нибудь одна да гасла, мы зажигали ее, гасла другая, господин фон Розен добивался эффекта из вежливости, а я с отчаяния. И только под конец приема я обнаружила; во всем доме электричество было погашено, отличное освещение достигалось исключительно свечами. Так я впервые в жизни уверовала, что королевские замки действительно сияли от света свечей.
* * *
Раз уж начала рассказывать про Копенгаген, без лошадей не обойдусь.
Впервые на ипподром я попала пятнадцати лет в сопровождении тети Яди, которая изредка хаживала на бега. День был ужасный, дождь и слякоть. Шла лошадь по имени Валч, и тетя Ядя объявила Валча своим любимцем, который всегда выигрывает. Прекрасно, поставили на Валча, пришел первый, и мы выиграли нетто безумную сумму: по пятнадцать злотых на нос. Намного позже я поняла - Валч конь на грязь, у него были широкие копыта, и он лучше других одолевал размягшую скаковую дорожку.
В следующий раз я оказалась на ипподроме в обществе Войтека. Мы встретили знакомого прокурора, который устроил нам билет в директорскую ложу - тогда она называлась Почетной Ложей - и представил нас директору Куровскому. С Куровским я подружилась и входной билет получала ежегодно. О всяких пустяках вроде потерянного выигравшего купона, который с третьего этажа упорхнул у нас на первый, рассказывать не стану, гораздо существеннее другое: я к бегам пристрастилась, а Войтек нет. Боялся проиграть. И все чаще он отправлялся к семье в Лодзь или в Пётрков, а я на Служевец - на ипподром.
Здесь самое время достать "Крокодила из страны Шарлотты" и держать его под рукой.
На копенгагенских рысаков мы с Мартином попали по вине животного из прачечной. В авторстве этой идеи признаюсь без колебаний и без раскаяния.
Животное из прачечной фигура доподлинная. Журналист, приехал в Копенгаген по служебным делам и в первую очередь свалился на Алицию, которая в безумном стремлении услужить соотечественникам перебирала всякую меру. Денег у него было мало, на продажу привез исключительно Зофью Хамец, кулоны на шею и медальоны на стены, а потому поселился в нашей прачечной, вел себя скандально, то и дело пользовался без разрешения нашими вещами и терял ключи. Все подробности в "Крокодиле". Алиция издевательски покатывалась, когда я из себя выходила из-за животного, которое без зазрения совести пользовалось моей священной пишущей машинкой и расческой, но животное добралось до ее тефлоновой сковородки (вместе с жратвой соскребло ножом и тефлон), и хохот сразу прекратился.
Как-то в воскресенье она поехала к Торкилю в Биркерод, а животное из прачечной неожиданно вознамерилось остаться дома. Мартин аж позеленел, я скрипнула зубами, и мы тут же дружно решили умотать куда угодно.
Свирепствовала кошмарная погода - сильный ветер и дождь со снегом. Я придумала ипподром.
Рысистые бега состоялись тогда на Амагере, об этом мы вычитали из газеты. Очевидно, в газете же был дан адрес, отправились мы трамваем. На место добрались без особых приключений, сомнений не оставалось - перед нами тянулась ограда из бревен, плотная и высокая, а за оградой цокали лошадиные копыта. В поисках входа мы помчались вдоль ограждения, мчались и мчались, вьюга хлестала в лицо, а в нас леденело убеждение: никогда не найдем входа и ограда никогда не кончится, не иначе как она опоясывает весь земной шар. Окажись возможность перелезть через нее, мы без колебания решились бы на такое святотатство.
Вход, однако, нашелся, а мы совершили открытие: не дойдя метров сорока, мы рванули в противоположную сторону. То есть обежали весь скаковой круг с внешней стороны, пока не ворвались на ипподром. Ну а здесь нам пришел конец.
Неутолимая любовь к рысакам в мгновение ока забила во мне гейзером, Мартин не отставал. Отношение к скачкам вообще и в частности к рысистым бегам так и бурлит во многих моих книгах, в конце концов, я даже убила Алицию, лишь бы написать про бега. Флоренс, Ким Пайн, Ибоун - лошади абсолютно настоящие, в первом парном заезде мы и вправду попали на Газель с Геклой, только вот все детали в "Крокодила" не влезли.
Я родилась в апреле. Апрельские не выигрывают, обычно им не везет, не про них всякие там лотереи, тотализаторы и прочее. Мартин тоже апрельский, поэтому нам удавалось кое-что выиграть исключительно в те немногие минуты, когда наша невезучая судьба задремывала от усталости. Обычно это выглядело так.
Играли мы в складчину, по две с половиной кроны с носа.
Мартин выбирал одну лошадь в заезде, мне вменялось выбрать вторую, и выбор уже предстоял из двух лошадей. Дабы решиться на что-либо, я действовала по принципу метания: этот - нет, тот; тот - нет, этот… Мартин ждал, стиснув зубы, наконец я остановилась - этот! Конечно же, пришла другая лошадь.
Шло девять лошадей, каждый из нас играл какой-нибудь порядок, играли все время в складчину.
- Что играешь? - спросила я тактично.
- Восемь - девять, - мрачно проскрежетал Мартин.
Я слегка отодвинулась - боюсь психов: на табло две лошади, восемь и девять, вообще вне игры, какие-то фуксы, их никто и не играет. Мартин совсем спятил!
Пришли девять - восемь, наоборот всего лишь на одну морду, выплатили целое состояние, Мартин едва замертво не свалился.
Но и без Мартина фортуна обходилась со мной приблизительно так же. Из двадцати двух лошадей мне привиделось: единица придет второй. У меня оставалось пять крон, то есть на одну комбинацию, кого же еще к этой единице?.. Семнадцать! Отлично, играю семнадцать - один; нетрудно догадаться, пришли один - семнадцать, опять обратный порядок, опять фукс с огромным выигрышем.
Однажды на Амагер со мной поехала Алиция, Мартин уже отбыл в Польшу. Я обдумывала ставки.
- Восемь, это, понимаешь, - объясняла я Алиции черномагический смысл заездов, - это Йорген Ольсен, я эту дрянь давно стерегу, фортели мне выкидывает раз за разом, надо на него поставить. Смотри-ка, опять тройка, три забега назад показала лучшее время, теперь пора на нее ставить…
- А я не вижу в программе лошади по имени Йорген Ольсен, - возмутилась Алиция, понятия не имевшая о бегах.
- Дура, это не лошадь, а тренер. Поставлю на него, если проигнорирую, наверняка придет первый!
- Ну играй же!
- Не знаю, какой порядок выбрать…
Пришли три - восемь. Выплатили более восьмисот крон. Я, разумеется, не играла.
- Ты какая-то ненормальная, - безнадежно констатировала Алиция. - То и дело твердила об этих двух лошадях, восемь - три, восемь - три, почему же не играла?
- Это не я. Это апрель, - вздохнула я. - Высшая сила.
Клиническим примером высшего насилия надо мной стала Ина Орнебьерг. Я совала эту чертову клячу в каждый вифайф, она приходила второй или третьей. Сколько можно. Черт с ней, с этой Иной, в заезде идет сильная лошадь, пора отцепиться от Ины! Поставила на сильную лошадь.
Пришла Ина, за ней все остальные. Я чуть трупом не пала, в заезде оказалось только одно попадание на вифайф, выплатили более пятидесяти семи тысяч крон. Будь я последовательной и останься при Ине, выиграла бы второй вифайф и получила двадцать восемь с половиной тысяч. Как и полагается апрелю, Ину я выбросила из игры в самый подходящий момент…
Однажды все-таки случилось со мной истинное чудо. Мы с Мартином были без денег. Мастерские не платили, не то чтобы совсем, просто шефы договорились с сотрудниками, что деньги остаются у них на счете, платят понемногу, если же кому-то приспичит, придет и попросит. Получай чек, и с плеч долой. Датчане имели сбережения, могли и подождать, у нас ни шиша, но идти за деньгами показалось неудобным, я тянула из последних сил, Мартин тоже. И все-таки мы отправились на бега с общим капиталом в десять крон, злые как черти - на сигареты даже не было, а до выплаты еще целых четыре дня. Решили играть по очереди - раз я, раз он.
Первые пять крон из десяти я продула в первом же заезде. Мартин на последние играл во втором, не сказал что, я не спрашивала.
Лошади вышли из виража на финишную прямую. Вперед вырвалась семерка, шла без конкуренции, за ней пятерка, на несколько корпусов дальше шестерка, остальные еще дальше. Ясно, никто другой уже первым не придет.
Мартин побледнел, закрыл глаза, через сжатые зубы начал произносить разные необщеупотребительные слова.
- Семь - шесть играл, - прохрипел он среди бурного потока колоритных эпитетов и других определений. - А ведь колебался, шесть или пять…
Вполголоса продолжал перебирать высказывания не для печати, цветистые и сочные - недаром архитектор… В этот момент я взглянула на табло: около пятерки загорелся красный огонек - лошадь дисквалифицирована!
- Мартин, пятерка горит, пятерка горит!!! - заорала я, изо всех сил отрывая у него рукав пуловера. - Идет семь - шесть, пятерка засветилась!!!..
Мартин открыл глаза, онемел и вообще впал в столбняк. Пришли семь - шесть, мы получили сто пять крон, удалось дотянуть до выплаты.
О бегах, хоть и написала на эту тему две книги, могу распространяться бесконечно. Попробую-ка вернуться к хронологии, а насчет Хермода и Таормины напишу потом.