– До войны у нас был хороший футбол, а после войны будет еще лучше! Всех на лопатки положим! И хоккей будет отличный! За это и предлагаю выпить, ребята!
И все, перечокавшись, выпили, Мессинг тоже. Стол ломился от тарелок с закусками. Все молча стали накладывать себе в тарелки и есть. Василий Сталин нетерпеливо прищелкнул пальцами, и футболист Гринин тут же снова наполнил рюмки. Василий уставился на Мессинга:
– Мне тут говорили – ты предсказал, что Гитлера окончательно расколошматим весной сорок пятого?
– Да, я предсказал это… – Мессинг смутился. – Хотя я всегда сомневаюсь в том, что предсказываю.
– Почему? – напрямик спросил Василий Сталин.
– Я прежде всего человек, а человеку свойственно ошибаться.
– Брось, – усмехнулся Василий. – Сталин тоже человек, хочешь сказать, он может ошибаться?
Мессинг молчал. Василий насмешливо смотрел на него и вдруг рассмеялся:
– Что, поймал я тебя, а, Мессинг? А знаешь, что мне отец сказал? Ошибается тот, кто не боится ошибиться, понял, да? Вот так-то! А вообще я тебя уважаю. Вот их уважаю. – Он ткнул пальцем в сторону футболистов. – Золотые парни! И тебя уважаю! А на всех остальных плюю! Давай за тебя, Мессинг! – И Василий чокнулся с его рюмкой и махом выпил коньяк.
Следом за ним выпили все и снова стали молча закусывать. Василий Сталин нервно защелкал пальцами и уставился на одного из футболистов:
– Ты чё-то мышей не ловишь, Паша? Паша поспешно схватил бутылку с коньяком и стал наполнять рюмки…
Улицы уже опустели. Редкие машины с ревом проскакивали мимо. И в переулке, где находился "Савой", почти все окна в домах погасли, светились только большие окна-витрины ресторана. На дверях изнутри висела табличка: "Свободных мест нет".
Все швейцары толпились в дверях у входа в ярко освещенный зал. Дальше стояли группой официанты с подносами наготове, а впереди них замерли два метрдотеля в черных смокингах, с белыми цветками в лацканах и елейными улыбками на губах.
Ресторан был пуст. Только у фонтана стояли два сдвинутых стола, и за ними гуляла компания Василия Сталина. Теперь там, кроме футболистов и Мессинга, сидели еще четыре размалеванные девицы, с ярко накрашенными губами и прическами "мода 45" с округлыми челками на лбу, в шелковых платьях с глубоким декольте. Вся компания залихватски пела:
Все выше и выше, и выше!
Стремим мы полет наших птиц!
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!
Аккордеонист и скрипач стояли поблизости от стола, старательно подыгрывали. И вдруг аккордеонист резко пробежал рукой по кнопкам и сменил мелодию. Хор голосов сразу запел другое:
Дождливым вечером, вечером, вечером,
Когда пилотам, скажем прямо, делать нечего.
Мы соберемся за столом, поговорим о том о сем,
И нашу песенку любимую споем!Пора в путь-дорогу!
Дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем,
Над милым порогом
Качну серебряным тебе крылом!
Мессинг пел со всеми, и одна из девиц, блондинка с завитыми кудряшками, льнула к нему, смотрела влюбленными глазами и дымила папиросой, которую держала между указательным и средним пальцами, отставив руку далеко в сторону.
– Вольф, а ты лапочка! Я от тебя без ума! – томно выговаривала она и другой рукой гладила Вольфа по голове, перебирая пальцами волосы. – У меня никогда не было кавалера с таким заграничным именем – Вольф. Ты чё, немец, что ли?
– Нет, я еврей… – улыбнулся Мессинг.
– Ой, слава Богу, не хватало мне еще с немцем роман завести. – И девица чмокнула его в щеку.
– А ты считаешь, что уже завела со мной роман? – улыбаясь, спросил Мессинг.
– Ну ладно, не будь противным, лапочка… – Девица обняла Мессинга и поцеловала, уже страстно, в губы.
На Сталине-младшем тоже висела девица, гладила его, забираясь рукой под борт расстегнутого генеральского мундира, целуя в губы и щеки. Остальные накрашенные и развеселые "жрицы любви" расположились на коленях футболистов.
– Потапы-ич! – загремел голос Василия Сталина. – Конья-ак кончился-а-а!
Сразу два официанта метнулись во внутренние помещения и тотчас пулей вылетели обратно. Каждые нес по подносу, на котором красовались откупоренные бутылки армянского коньяка.
– И еврейский пенициллин давай! – приказал Василий Сталин.
– Сей момент, Василий Иосифович. Давно готов! Тройной! Такой наваристый! Как вы любите!
– Это что за еврейский пенициллин? – удивился Мессинг.
– А ты не знаешь? – глянул на него осоловелыми глазами Василий. – Ха-ха-ха! Это ж первое лекарство для протрезвления! Неужели не знаешь? Ха-ха-ха!
– Так вы скажите – буду знать.
– Бульон куриный, чудак-человек! – радостно сообщил Василий Сталин, и все за столом также радостно заржали. – Хмель как рукой снимает!
А официант уже принес на подносе несколько больших чашек бульона и принялся расставлять их перед Василием и футболистами.
– Точно тройной? – грозно хмурясь, спросил Сталин-младший и понюхал бульон, вдыхая аромат. – М-м-м, перший класс, Мессинг! Настоятельно рекомендую! Только им и спасаемся! – И Василий, обжигая губы, стал ложкой хлебать бульон.
Футболисты, освободившись от своих девиц, тоже принялись за бульон.
Официант поставил перед Мессингом чашку с бульоном, положил чистую салфетку и на нее деревянную, раскрашенную русским орнаментом ложку.
– Деревянной сподручнее, товарищ Мессинг, – шепнул официант. – А то обожжетесь…
Мессинг помешал ложкой бульон и попробовал. Отпил один глоток с ложки, другой, третий.
– А нам, негодяи? А нам еврейского пенициллину! – хором взвыли девицы.
Официанты метнулись из зала за новыми порциями. Уставшие аккордеонист и скрипач продолжали играть – теперь звучало модное танго.
Гуляки хлебали наваристый бульон, сгоняя с себя тяжелый хмель. Василий Сталин весь взмок, на лбу высыпали крупные капли пота, и он при каждом глотке рычал и кряхтел… И футболисты охали и пыхтели, прихлебывая бульон из раскрашенных деревянных ложек.
– Ешьте, ешьте, птенчики! – сказала одна из девиц. – После такого бульончика вы в постельке арабскими скакунами будете!
И все принялись хохотать. Метрдотели с официантами угодливо улыбались, платками утирая потные лица. В пустом ресторане звучало томное танго, сверкала позолотой лепнина на потолке и колоннах, журчал фонтан… Шла зима сорок пятого года.
"ЗИС" подвез его к гостинице "Москва" под утро. Мессинг с трудом выбрался из автомобиля и на нетвердых ногах побрел к подъезду.
С большим трудом он открыл тяжелую дверь и, покачиваясь, миновал просторный холл. В креслах дремали разных возрастов люди – все ожидали, когда освободится хоть какой-нибудь номер. К окошку администратора стояла очередь из десятка человек.
Шляпа едва держалась на голове Мессинга, шарф сполз на одну сторону и, казалось, сейчас упадет. Мессинг наступил на него, поднимаясь по лестнице, и шарф действительно упал на ковер на ступеньках, но Мессинг этого не увидел, продолжая подниматься и старательно держась за перила.
Зато это заметили дежурный администратор этажа и еще одна дежурная, сидевшая в холле за столом. Женщины понимающе переглянулись, администратор подняла шарф и бросилась догонять Мессинга.
– Вольф Григорьевич!
– П-приветствую вас, синьорина… – Мессинг, пошатнувшись, развернулся. – Ч-чем м-могу быть п-полезен?
– Вы шарф обронили, Вольф Григорьевич. – Администратор протянула ему шарф.
– Б-благодарю вас, сеньорина. – Мессинг взял шарф, неловко набросил его на плечи. – П-позвольте в-вас поблагодарить, сеньорина… – он запустил руку в карман пальто и. вынув шоколадку "МОСКВА", протянул администраторше.
Женщина испуганно попятилась:
– Да что вы, Вольф Григорьевич… нам нельзя… нам не положено…
– Почему не п-положено? Ах да, извините, забыл… А вы кто, если не секрет? Вы капитан НКВД или пока старший лейтенант? – пьяновато ухмыльнулся Мессинг.
– Что вы говорите, Вольф Григорьевич? – не на шутку перепугалась администраторша. – Я вас не понимаю. Я старший администратор гостиницы.
– Я вижу вас насквозь! – Мессинг поднял вверх палец. – Я всех насквозь вижу! Вы – майор НКВД! От меня никто не скроется! Я – Вольф Мессинг! – И он с силой ударил себя в грудь, пошатнулся и упал бы, если бы не схватился рукой за перила.
– Вольф Григорьевич, дорогой, пойдемте, я провожу вас. – Женщина взяла его под руку, прижала к себе и вместе с Мессингом стала медленно подниматься по лестнице. – Ничего, ничего, Вольф Григорьевич, сейчас потихоньку дойдем до вашего номера… там вас Аида Михайловна спатеньки уложит, лекарства вам даст… все будет хорошо… Где же это вы так погуляли, Вольф Григорьевич? Вот уж никак от вас ничего такого не ожидала… всегда такой серьезный, степенный мужчина… такой интеллигентный и – нате вам… назюзюкались, как… не знаю кто… Небось, собутыльник во всем виноват, да? Сманил, напоил… знаю я таких лиходеев, знаю…
– С-собутыльник… – нетвердо проговорил Мессинг. – О да, собутыльник! В-василий! Ч-чудовищно много может выпить! Чудовищно!
– Василий, говорите? – лестница кончилась, они пошли по коридору, и администраторша продолжала поддерживать Мессинга под руку. – А фамилия его как, этого Василия?
– Фамилия? Василий Сталин его фамилия… – ответил Мессинг, и администраторша дернулась и сама чуть на упала, споткнувшись о ковер.
– Что с в-вами? – Мессинг тоже пошатнулся, ноги его подкосились, и он сполз по стенке на пол. Шляпа свалилась с его головы.
Администраторша вдруг встала на четвереньки, приблизила свое лицо к лицу Мессинга и спросила со священным ужасом:
– Сталин? Василий Иосифович?
– С-свершенно верно… Веселый, добрый человек… – с готовностью кивнул Мессинг и вдруг заулыбался, прогудел басом: – Но чудовищно много пьет! Чудовищно! А его футболисты – просто бочки для коньяка!
– Тихо… Умоляю вас, Вольф Григорьевич, не кричите… нас могут услышать… – женщина с трудом помогла Мессингу подняться и потащила по коридору, поддерживая под руку.
– Это что-то новенькое… – тихо говорила Аида Михайловна, прикладывая ко лбу Мессинга мокрый платок. – Муженек вспомнил молодость… хорошо вспомнил, да?
– Хорошо-о… коньяк… женщины… – бормотал Мессинг.
– И женщины были? – тихо удивилась Аида Михайловна.
– Были, Аидочка, были… – бормотал Мессинг, но тут же спохватился, привстал в постели. – Но я к ним не прикасался, Аидочка!
– Ни к одной не прикоснулся? – улыбнулась Аида Михайловна.
– Ни к одной! – приложил руку к сердцу Мессинг. – Зачем мне другие женщины, когда у меня есть ты?
– Действительно, зачем? – продолжала улыбаться Аида Михайловна.
– О-ох, как худо, Аида… сделай что-нибудь… о-ох, не могу-у.. помереть хочется!
– Так хорошо погулял, что помереть хочется, да?
– Хочется… помереть хочется, Аида… – простонал Мессинг. – Клянусь тебе, больше никогда… ни капли… проклятый коньяк…
Аида Михайловна рассмеялась, качая головой:
– Я счастлива, Вольф… я просто счастлива…
– Я умираю, а она счастлива… – простонал Мессинг. – Посмотрите, люди, у меня не жена, а чудовище.
– Ты заговорил, как местечковый еврей.
– Что поделаешь, Аида, это в крови. Я ведь сын своей мамы!
– Ладно, потерпи, сейчас я тебе бульончик сварю. Я в буфете по знакомству полкурицы достала…
– О-о, еврейский пенициллин! – громче прежнего застонал Мессинг. – А после него – коньяк, да? Нет, я больше не могу.. Оставь меня, Аида, я хочу умереть…
Аида положила мокрый платок на лоб Мессингу, поднялась и вышла из спальни, прикрыв за собой дверь.
Мессинг глубоко вздохнул и закрыл глаза. И вдруг он услышал далекий гул, который медленно приближался…
…Он увидел космическую пустоту, в которой плыли и вращались планеты… и вдруг из вечной космической тьмы стали выплывать лица футболистов, с которым он гулял в ресторане "Савой"… футболисты улыбались, губы беззвучно шевелились… и вдруг он увидел зелено-голубую Землю… она стремительно приближалась… и гул усиливался… этот гул походил на рев авиационного мотора… а потом прозвучал удар и страшный взрыв… и дым черным пологом стелился над землей…
Мессинг вздрогнул и открыл глаза. Он сорвал с лица мокрый платок и сел в постели, уставясь в окно на розовеющее, подсвеченное утренним солнцем небо…
9 мая 1945 года, День Победы… Победоносные салюты в разных городах Советского Союза… Киев… Минск… Одесса… Харьков… Мурманск… Москва… Гитлеровское командование подписало полную и безоговорочную капитуляцию… Разноцветные огни вспыхивают в небе… Толпы людей ликуют… Они смеются… они плачут… подбрасывают вверх детей… дети смеются, хлопают в ладоши… на праздничных улицах инвалиды на костылях… с деревянными култышками вместо ног… с пустыми рукавами вместо рук… И вот снова изрешеченный пулями купол рейхстага… и наши солдаты укрепляют на нем Знамя Победы… и знамя полощется на майском ветру…
Москва, 1946 год
На этот раз Вольф Григорьевич выступал не в концертном или театральном зале, а в лекционной аудитории института. Она амфитеатром поднималась к самому потолку, и на скамейках сидели студенты в белых халатах.
Вместе со студентами посмотреть и послушать знаменитого телепата и гипнотизера пришли и преподаватели – пожилые и средних лет люди, тоже в белых халатах. Мессинг стоял за кафедрой, менее привычной для него, чем сцена.
– Парапсихология – это наука, которая включает в себя множество других наук, и в первую очередь науки медицинские. Ведь многие способности человека совсем не изучены и потому считаются чудесами, а то и дьявольщиной. Мы много знаем обо всех органах человека – как работает сердце, и печень, и селезенка, и желудок, но как же мы мало знаем о том, как работает мозг, как устроены его нервные клетки… как он запоминает окружающую жизнь, как и где он хранит память…
А что мы знаем о способности нервных клеток хранить память о прошлой жизни человечества?.. Я не оговорился – именно о прошлой жизни человечества, когда, например, меня и на свете не было, но память моя хранит воспоминания о временах Петра I или какой-нибудь Екатерины… Каким образом? Каким чудом это происходит? Ведь находились люди, которые, пережив какую-то катастрофу, вдруг начинали говорить на языке, который они никогда не знали и знать не могли, который и существовал-то за сотни лет до их рождения? В каких уголках памяти хранились знания об этом языке?
А будущее? Вы полагаете, Нострадамус – шарлатан? А вот, например, гадалка предсказала императору Александру II двенадцать покушений на его жизнь и закончила словами – на тринадцатый раз тебя убьют. И все произошло в точности, как предсказала эта гадалка. А Пушкину гадалка нагадала смерть от белого человека в белом. Действительно, блондин Дантес на дуэли был в белом мундире. Что это, удачные совпадения? Или предсказатели видели будущее во времени и пространстве? Ведь таких примеров великое множество! Значит, должно быть и научное объяснение этим явлениям…
Я мечтаю о том, что когда-нибудь, надеюсь, при моей жизни, будет создана специальная лаборатория по изучению телепатических явлений. Я предлагаю себя в качестве подопытной мыши для научных экспериментов. Поверьте, я сам не знаю, кто я есть на самом деле… А как хотелось бы знать. – Мессинг на секунду замолчал, глядя на внимательно слушающую аудиторию, повторил: – А как хотелось бы знать… Я много ездил по миру со своими психологическими опытами, за эти годы прочитал много книг по всем этим проблемам, но так и не получил ответа на вопросы, которые волнуют и мучают меня… Я говорю вам об этом с одной только целью, чтобы вы смотрели на мои психологические опыты не только как на занимательные курьезы. Может быть, кого-то из вас, будущих врачей, исследователей человека, заинтересуют всерьез те проблемы, о которых я вам только что говорил…
Мессинг опять замолчал. Студенты неуверенно захлопали.
В первых рядах поднялся средних лет человек с аккуратной бородкой и усами, в очках в роговой оправе:
– Вольф Григорьевич, вы несколько раз точно предсказывали большие исторические события… Вы видели эти события в своем сознании? Скажите, что вы чувствовали, когда увидели эти события? Это как раз очень интересно прежде всего с точки зрения медицины.
– Что я чувствовал? Не знаю, скажу честно…
– Вы пытаетесь вызвать это состояние души и тела или оно само приходит?
– Это состояние приходит само… приходит неожиданно. Но я перед этим много думаю о самом событии, оно непременно должно волновать меня. Я должен быть в нем… так сказать, кровно заинтересован…
– Давайте перейдем к опытам, Вольф Григорьевич, – проговорил один из студентов с верхнего ряда.
– Ну что ж, давайте… – улыбнулся Мессинг. – Прошу первого желающего подойти ко мне. Кто будет первым? Смелее, товарищи…
Поднялся высокий, худой парень. Халат болтался на нем, как на вешалке. Он быстро спустился по ступенькам, подошел к кафедре.
– Вы студент третьего курса? – спросил Мессинг.
– Да. – Студент удивленно посмотрел на него, но быстро спохватился. – Простите, забыл, с кем имею дело. Да, я студент третьего курса. Имя назвать или тоже знаете?
– Подожди, попробую… – Мессинг пронзил его взглядом. – Кажется, Юрий… правильно?
– Да, Юрий… с вами страшно разговаривать, Вольф Григорьевич.
– А вот фамилию назвать не могу.. – развел руками Мессинг.
– Куликов… – улыбнулся студент.
– Вы задание уже придумали, Юрий?
– Да… – кивнул Юрий Куликов и с улыбкой оглянулся на аудиторию.
Мессинг задумался, потом попросил:
– Дайте мне вашу руку, пожалуйста, Юрий.
Юрий Куликов протянул руку, и Мессинг взял его за запястье, подержал, склонив голову, и отпустил.
– Ну что ж, приступим к выполнению… – сказал Мессинг и вновь оглядел аудиторию.
Студенты и преподаватели, притихнув, ждали. Студент Юрий Куликов застыл возле кафедры и смотрел на Мессинга с едва заметной улыбкой.
Мессинг постоял, задумавшись, потом взглянул на Куликова и тоже улыбнулся:
– Вы оригинальный молодой человек. Но мне нечего выполнять. Вы не дали мне задания. Признаться, я был удивлен и потому несколько раз проверял себя.
– Вы правы, я ничего вам не задал и с интересом ждал результата, – сказал Куликов, и вся аудитория разразилась аплодисментами.
– Но я могу сказать больше, – перекрывая шум аплодисментов, громко заявил Мессинг. – Не давать никакого задания – это было ваше решение в последнюю секунду. А я могу вам поведать, что вы хотели мне задать, когда шли к кафедре. Хотите?
– Конечно, – улыбнулся Юрий.
– Вы хотели, чтобы я пошел в соседнюю аудиторию, взял там гипсовый бюст Сеченова, который стоит на книжном шкафу, и принес этот бюст сюда. Правильно?
– Здорово… – с искренним удивлением и восхищением Куликов посмотрел на Мессинга. – Здорово… Я действительно хотел дать вам такое задание, но потом передумал.
И аудитория вновь взорвалась аплодисментами.
Они коротали поздний вечер вдвоем в номере гостиницы. Мессинг развалился в кресле и при свете торшера читал газету, нацепив на нос очки. Аида Михайловна сидела за столом, лампа под матерчатым абажуром освещала страницы лежащей перед ней книги.
– Чушь какая-то… – вдруг возмущенно проговорил Мессинг и зашуршал газетой. – Не понимаю, как умные люди могут писать такую чушь.