Мимоходом сделаем небольшую, но совершенно необходимую оговорку. Сохрани нас бог от мысли ставить народность и образованность во враждебное отношение друг к другу и смотреть на них, как на понятия противоположные и взаимно исключающие себя! Напротив, мы убеждены, что родство и одновременное развитие их составляет единственный признак действительного существования общества. Везде, где повстречается чистая народность без примеси возвышающих и облагораживающих общечеловеческих идей, и везде, где повстречается образованность, довольствующаяся сама собою, без содействия и влияния народных элементов – там нет будущности для общества, и в строгом смысле слова можно сказать, что там еще не началось историческое существование его. Рецензия, кажется, не вполне убеждена в необходимости этого сродства обоих деятелей, и сама иногда представляет разительный пример тех вредных последствий, какие рождаются при мысли, исключительно занятой только одним из них. Рецензия на "Грозу" Островского упрекает народный быт в отвратительной грубости нравов, происходящей от грубого понимания нравственных идей, и сама грешит ужасающей "деликатностию", происходящей от излишне тонкого и условного представления тех же самых идей. В конечном результате эта деликатность страшнее, невыносимее любого проявления дикой натуры. Женщина, намекает рецензия, за некоторые проступки и в иных случаях не легко оправдывается перед образованным человеком. Вот собственные слова рецензии: "Бородкин берет Дуню, когда она воротилась от одного кавалериста, но мы уверены, что он поступил бы так же благородно, если бы она воротилась от пятерых. В его понятиях, в его чувствах, в его воззрениях на жизнь, на людей, на мир, решительно нет никакого признака, который мог бы остановить его и заставить задуматься". Признаемся, литературный период этот, во всем непогрешительном изяществе своем, подействовал на нас болезненнее, чем любая грубая и невежественная выходка Бородкина и ему подобных. Мы хорошо знаем, что это за понятия, что это за чувства и воззрения, которые мешают человеку отдаться вполне благородному чувству и принуждают его встречать виновную или обвиняемую женщину не с рукой, протянутой для помощи, а с рукой, вооруженной мелодраматическим кинжалом. Это старый "point d'honnear" позаимствованный нами из эпохи турниров, трубадуров и величавых рыцарей. С тех пор он значительно выродился в Европе, и действует уже не убийствами, а публичным судом, адвокатом, рассчитывающим на скандал, приговорами к separation de corps et de biens и газетой с легким циническим оттенком, но мы из аристократического величия еще придерживаемся его в том виде, как он жил в замках феодальных баронов. Несмотря на свое происхождение из "образованных" земель, он в сущности привязан более к материальному воззрению на предметы, чем все дикие взгляды Подхалюзина с братией. Он ничего не принимает в соображение и отвергает даже возможность какого-либо разумного обсуждения дела, да он же произвел и то странное явление в мире образованности, по которому всякий ребенок, имевший счастие родиться мальчиком, ipso facto тем самым рождается главой, повелителем и судьей женщины. Зачем навязывать не только Бородкину, но и кому-либо из нас это заимствование, лишающее почвы и простора как чувство правды, так и чувство снисхождения, и подсекающее у самого корня всякое стремление возвыситься над оскорблением и забыть его? У всех народов, не исключая нашего, и у всех мужчин, не исключая наиболее гуманных – поползновение к грубой расправе с преступной женщиной находится в нравах и в крови: зачем повышать расправу на степень идеального закона, предписываемого образованностью? Русский мир, как в этом случае, так и во многих других, позволяет себе бить женщину; мир образованный и доведенный до высокой степени тонкости общения и деликатности – в тех же случаях довольствуется превращением женщины в ужас и посрамление общества. Еще неизвестно – что лучше, но ввиду обеих привычек позволительно спросить: не нуждается ли и современная образованность в некотором очищении и исправлении укоренившихся понятий, подобно тому, как нуждается в том же и грубая народность, за которой мы, однако ж, присматриваем гораздо строже?
Здесь и кончаем наши заметки, не дожидаясь третьей статьи рецензии и дальнейших ее выводов. По общему тону ее можно наверное заключить, что в новых дополнениях ее будет то же самое: несколько лишних ошибок, несколько лишних блесток остроумия, перемешанных с свежими доказательствами непонимания предмета и нежелания понимать его – вот все, на что мы можем надеяться от запоздавшей статьи, не считая тут позорного обращения, какого ждут от нее, по прежним примерам, все лица превосходной драмы г. Островского. При этом странно было бы и распространяться много о новом пути, принятом творческой деятельностью этого писателя. Ограничимся короткой заметкой.
Не менее других знаем мы несколько важных вопросов художнического и чисто психического свойства, всегда являющихся, когда речь заходит о произведениях г. Островского, выданных им до последнего видоизменения его творческих приемов, но затрагивать их мимоходом, на лету, мы считаем делом столь же невозможным, сколь и неприличным. Старый, любимый способ г. Островского относиться к лицам собственного создания, особенно при последнем слове пьесы или при развязке ее, уже возбуждал не раз внимание критиков. В эти мгновения, да и в некоторые другие, наиболее важные для общей идеи произведения, лица и даже ход пьесы неожиданно останавливаются у него и повертываются совсем в другую сторону, чем ту, куда шли от начала и открытия действия. Не говорим о менее важных его созданиях, тех, где он касался современных гражданских вопросов и где, впрочем, заключаются также превосходнейшие сцены, проливающие обильный свет на бытовую сторону чиновничьего круга, но в лучших, народных своих произведениях, он иногда неожиданно превращался из ясного и глубокого художника-этнографа в учителя и пророка, уже предписывающего верить такому или другому внезапному изменению человеческих сил и человеческой природы. Само собою разумеется, что при этом являлся у него намек на какую-то таинственную силу, не объясненную предварительно и требовавшую от зрителей и читателей веры на слово, как все таинственные, неведомые и только подозреваемые силы. В подобных случаях вместо веры рождается обыкновенно сомнение, многие уже спрашивали себя – нет ли тут добровольного отказа от собственных начал, от знания, художнического чутья и творческой силы и не заменены ли они самонадеянным объяснением, произвольной догадкой и слишком смелым толкованием. Все это под конец, именно с "Воспитанницы", уступило место роскошной поэтической обстановке пьес, в которой, как в лучезарной атмосфере, движется многообразный русский мир во всей своей простоте и во всей своей истине. Всякий согласится, что даже поверхностное объяснение этого развития одного из замечательнейших современных талантов требует серьезного исследования, особенно если вспомнить, что в исследование частию должна войти и оценка живописного, многообразного языка, который рецензия объявляет с плеча механическим подбором испорченных слов и фраз, подобранных на улицах и в дурных слоях нашего общества!
Сказать по сущей правде, мы бы не взялись за перо для опровержения всех ее лаконических приговоров, предоставляя это времени и публике, которые, между прочим сказать, пришли на помощь к нам очень скоро, если бы не желание выразить несколько мыслей об отношениях, долженствующих существовать между народностию и образованностию. В настоящую эпоху правильные отношения между ними составляют жизненный вопрос всего нашего общества. Одно поставление вопроса, как бы оно ни было сделано наскоро или неискусно, может иметь своего рода пользу, напомнив о безотлагательной необходимости верного и всестороннего разрешения его. Пренебрегая народностью, как мыслящим и самостоятельным существом, Легко удариться в тот отвлеченный прогресс, который может жить о бок с народом, пышно распускать в бумагах, журналах, ведомостях, учреждениях и оставлять огромную массу людей без всякого дела. Сколько мы видели такого рода любимых "чад" прогресса, доставлявших неописанное наслаждение своим опекунам и на которые весь остальной мир только глазел с тупым любопытством, а если, по необходимости, и приходил в сношения с ними, то укрепляемый надеждой как можно скорее отделаться от них. Задача образованности одна только и может быть – помогать открытию и развитию всех нравственных сил народа для того, чтобы в нем и найти конец своему существованию, как отдельное и независимое понятие. Народность есть гроб образованности, куда последняя нисходит для того, чтобы возродиться в форме общей национальной цивилизации. Этот прогресс смерти и возникновения беспрестанно свершается над образованностью в частностях: вчера одно понятие было исключительным достоянием образованности; сегодня то же самое понятие есть достояние масс, выражающее степень их цивилизации. Человек ничего лучшего на сем свете и пожелать не может, как возможно скорейшего приближения того времени, когда "образованность", целиком, в полном своем составе, с искусством, наукой, философскими формулами и проч. перестанет существовать в горделивой самостоятельности, сама про себя, а сделается выражением, словом, речью и мыслию народности, предварительно ею разработанной и укрепленной. Рецензия, о которой так много толкуем, стоит не одна в своей страстной, ревнивой любви к образованности, мешающей ей видеть и распознавать знаменательные черты нравственного народного быта и ждать оттуда какого-либо добра: позади ее открывается нашему представлению ряд честных и благородных людей, постоянно трепещущих за просвещение, добытое обществом с такими жертвами и угрожаемое, по их мнению, с двух противоположных сторон: сверху – от классов, принявших поверхностное, ложное образование и способных удовлетвориться им окончательно; снизу, где оно презираемо, потому что неизвестно. С первым классом справляться легко: серьезных защитников у него не было и нет. Зато в каждом намеке на деятельные, независимые силы, присутствующие во втором классе, уже слышится многим хвастовство невежества, собирающееся отнять существенное добро общества, в котором заключается и вся его будущность – просвещение. Чувство в основаниях своих очень похвальное, но свет и истина не мешают никакому чувству: бывает, что с ними мнимые враги обращаются в друзей. Таким же мнимым врагом делаемся и мы перед автором рецензии, разобранной нами откровенно, но с полным уважением к его таланту, благородству побуждений и многообразным средствам, лучшим доказательством которых служат политические и общественные статьи журнала "Наше время". Одна, по крайнему нашему разумению, несправедливая рецензия не поколеблет ни нашего уважения к нему, ни нашей уверенности в его успехе…
Примечания
1
Отойди, Сатана (лат.). – Ред.
2
Понятно, что мы говорим о произведениях Гоголя из русского быта, а не из малороссийского, как "Вечера на хуторе", "Вий", "Тарас Бульба", имеющих совсем другой характер: разница, не вполне замеченная и определенная нашей критикой.
3
Достоинство (фр.). – Ред.
4
Разделение сословия и имущества (фр.). – Ред.
5
В силу самого факта, фактически (лат.). – Ред.
Комментарии
1
Основным объектом полемики у Анненкова является статья Павлова (см. наст. сборник).
2
Журнал (или газета) "Наше время", в котором была опубликована статья Павлова, начал выходить с 1860 г. еженедельно, так что к моменту публикации статьи в руках Анненкова могло быть около десятка номеров.
3
Питер (Петер) Шлемиль – герой сказочной повести немецкого писателя А. Шамиссо (1781–1838) "Удивительная история Петера Шлемиля" (1814), человек, который продает черту свою тень.
4
Отойди, Сатана – так в евангелии от Матфея (гл. 4, ст. 10) Иисус Христос отвечает искушающему его дьяволу.
5
Первая (публикуемая в настоящем издании) статья Павлова появилась в № 1 "Нашего времени" (17 января), вторая – в № 4 (7 февраля), обещанное критиком окончание так и не было опубликовано.
6
Контрфорс – вертикальная выступающая часть стены, укрепляющая основную конструкцию; в готической архитектуре контрфорс обычно отделялся от стены.
7
Канцер – злокачественная опухоль, рак.
8
Вероятно, намек на рецензию самого Павлова ""Чиновник". Комедия гр. В. А. Соллогуба" (Русский вестник. 1856, июнь, кн. 1; июль, кн. 2). Добролюбов в статье о Соллогубе назвал ее "блестящей критикой".
9
Лоретка – женщина легкого поведения, кокотка.
10
Ф. Г. Волков (1729–1763) – русский актер и театральный деятель, в 1750 г. организовал в Ярославле любительскую труппу, на основе которой в 1756 г. в Петербурге был создан первый русский профессиональный театр.
11
Прованс – область на юго-востоке Франции, в Альпах, у Средиземного моря; кельты (галлы) – древние индоевропейские племена, обитавшие на территории современной Франции, Италии и проч.; этруски – древние племена, населявшие северо-запад Апеннинского полуострова, предшественники римской цивилизации.
12
Е. Я. Ковалевский (1811–1868) – путешественник и писатель, знакомый Анненкова.
13
Вероятно, имеются в виду отрицательные отзывы о "Горе от ума" в московском "Вестнике Европы" М. А. Дмитриева и А. И. Писарева (1825) и критика "Ревизора" Ф. В. Булгариным в "Северной пчеле" и О. И. Сенковским в "Библиотеке для чтения" (1836)
14
Ж. Ф. Мармонтель (1723–1799) – французский писатель и драматург, близкий к просветителям.
15
"Свадьба Фигаро" (1784) – комедия П. О. Бомарше (1732–1799).
16
В районе Страстных ворот располагался женский монастырь, около Сухаревой башни был толкучий рынок, знаменитая Сухаревка.
17
К. Б. Кавур (1810–1861) – итальянский либеральный политический деятель, сторонник объединения Италии.
18
Энциклика – послание папы римского ко всем католикам.
19
Анненков намекает на "Темное царство" Добролюбова.
20
Липочка – героиня комедии "Свои люди – сочтемся!" (1850); Мерич, Харьков (Хорьков) – персонажи комедии "Бедная невеста" (1851).
21
Далее Анненков разбирает вторую, не публикуемую в настоящем издании статью Павлова (см. прим. 5).