…Между прочим, наблюдая за действиями корпусов Платова и Уварова, Кутузов с восхищением восклицал: "Молодцы!.. Молодцы!.. Чем может быть оплачена сия доблестная услуга нашей армии?.. Рад, очень рад!.. Операцией Платова и Уварова Бонапарт введен в заблуждение. По всему вероятно, он подумал, что ему в тыл ударила большая наша сила. А мы конфузией Бонапарта воспользуемся"…
О планировавшемся было вводе в бой Молодой гвардии для прорыва попятившегося было левого фланга и пошатнувшегося центра русских уже не могло идти речи. "Я не могу рисковать последним резервом за три тысячи километров от Парижа", – заявил Наполеон своим раздосадованным маршалам и генералам, уже предвкушавшим близкую победу. Он не исключал, что за русской кавалерией может последовать удар крупными силами пехоты!
По правде говоря, большого успеха кавалерийский рейд Уварова и Платова не принес. Увязнув в пехотных каре Эжена де Богарнэ, они потеряли темп и наткнулись на легкую кавалерию Орнано (итальянских конных егерей Виллаты и баварцев фон Прайзинга-Мооса – всего ок. 1850 всадников), стоявших на самом краю левого фланга французов – между Беззубовым и Логиновым – для парирования возможного вражеского нападения через Колочу в обход сел Малое и Новое. Она стремительно перегруппировалась и быстро отбросила выдохшихся всадников Уварова и Платова назад, получивших ок. 15 часов (?) приказ от Кутузова на возврат к исходным позициям.
Как потом резюмировал итоги этого "конного рейда-экспромта" весьма ехидный генерал Алексей Петрович Ермолов: "…казаки в генеральных сражениях никакой не приносят пользы, то и в сем случае, встретивши некоторое препятствие, возвратились". А главнокомандующий Михаил Илларионович Кутузов, выслушав рапорт о "поездке в тыл врага" генерала Уварова, чьи командирские способности у многих в армии вызывали кривую ухмылку, был еще лаконичнее: "Я все знаю. Бог тебя простит". Если все это так, то выходит, что едва-едва встретив твердое сопротивление, Уваров с Платовым ретировались, так и не выполнив поставленной задачи?!
…Кстати сказать, если бы кавалерия Уварова смогла "свернуть" левое, более слабое, крыло Наполеона и там началась бы паника, что бы было тогда?! Казаки Платова оказались бы в своей стихии: "сели бы на плечи" бегущей пехоте и обозникам, кинулись бы рубить направо и налево?! Наполеон поплатился бы за то, что слишком много сил перекинул для атаки на левый фланг русских?! Могло ли сражение принять тогда совсем другой оборот как для русских, так и для французов?! Скорее всего вряд ли все это случилось бы. Уваров и Платов совершали всего лишь "диверсию", отвлекающий маневр – именно такая перед ними была поставлена задача! На большее у них не было сил! Пять (и даже несколько более?!) тысяч – это лишь для тактической демонстрации, и не более того! Да и без поддержки пехоты и больших батарей перенести "центр тяжести" сражения на левый фланг французов было невозможно. Уваровцы и платовцы весьма активно изображали, "делали вид", что вот-вот снова атакуют противника, при этом главным для них было оставить противника в неведении относительно их действительных сил. В результате и Евгений Богарнэ, и даже сам Бонапарт, посчитали, что "за кустарником и холмами", откуда на левый фланг французов обрушилась кавалерия Уварова и казаки Платова, у русских прячется еще и пехота. И она лишь ждет того момента, когда сможет навалиться на французов и "убрать" их с Новой Смоленской дороги. Так или иначе, но свой "ход конем" "старая лисица севера" сделал очень вовремя и туману на "шахматную доску" сумел напустить немалого. Правда, до поры до времени…
И все же отвлечь на какое-то время внимание Наполеона от боя в центре своей обороны Кутузов сумел. Шли минуты, часы. Французский император, разбираясь с последствиями сколь лихого, столь и легкого кавалерийского наскока на его левое крыло, терял время, а с ним и возможность победы. (По некоторым данным, он даже собрался лично оценить масштаб случившегося, но все обошлось, и он отменил свою поездку на левый фланг в Беззубово.) Поиск кавалерийских корпусов Платова и Уварова по тылам левого фланга врага вынудил Наполеона приостановить на целых два часа наступление на центр обороны русских войск (батарею Раевского). Более того, оттянуть оттуда часть сил – Молодую гвардию и Вислинский легион графа Клапареда, готовых было вместе с корпусом Эжена де Богарнэ обрушиться на шатавшийся русский центр и прогнувшийся левый фланг. Кроме того, вполне возможно, что эта конная "диверсия" породила у Наполеона некоторое чувство неуверенности за свои левофланговые тылы.
…Между прочим, потом историки долго пытались и так, и эдак интерпретировать слова Кутузова в рапорте императору от 12 ноября 1812 г., что "…казаки, кои вместе с кавалерийским корпусом (имеется в виду Ф. П. Уварова. – Я. Н.) должны были действовать и без коих не можно ему (Уварову. – Я. Н.) было приступить к делу, в сей день, так сказать, не действовали". Правда, при этом окончание рапорта историками обычно опускается: "…из-за дурных распоряжений и нетрезвого состояния атамана". Спору нет – любил Матвей Иванович Платов горькую, позволяя себе лишнего "в дружеских беседах с зеленым змием". И порой прикладывался к горчичной ("перцовке" или "кизлярке") так, что "мама не горюй"! И никто не знал, как вывести его из этого состояния. Недаром же "братья по оружию" окрестили его "немного пьянюгой"! Так вот, кое-кто из "очевидцев", а с их слов и историков, потом рассказывал, что на поле Бородина Платов был "не в форме" по причине исконно русской болезни. Скорее, это слухи, а не быль! Как бы он смог, будучи тогда "мертвецки пьян", повести в рейд в обход левого фланга французов своих казаков?! Возможно, он мог себе позволить "пять капель" (правда, никто не знает их "литража"?!), чтобы быть в тонусе: дело-то предстояло нешуточное – решалась судьба Отечества! Давали же солдатам по чарке водки, а то и две (!) для поднятия тонуса перед штыковой атакой! Считалось, что для солдата это то, что надо! Это придавало силы, но на короткий промежуток времени. Это как лошади дают шпор, и она делает резкий скачок-рывок, но затем снова движется в прежнем ритме и даже быстрее устает. Именно поэтому водку раздавали незадолго до атаки, когда человек возбуждался, взбадривался и готов был к… подвигам! В русской армии полагалось по 170–175 граммов на бойца, порой для пущего завода порцию удваивали. Примечательно, что если русским водку разрешалось выдавать прямо перед наступлением, то у французов – иной менталитет – ром находился в манерках за ранцами заранее. И все же нюансы истории якобы нетрезвого состояния атамана Платова во время Бородинского сражения нам доподлинно не известны и точку в этом вопросе поставит время. Кое-кто и вовсе полагал, что Кутузов счел уваровско-платовский рейд неудачным, если Уваров с Платовым оказались единственными русскими генералами, не получившими за Бородино никакой награды. Тем более что их непосредственный начальник – генерал Барклай – весьма нейтрально отрапортовал Кутузову о рейде его подчиненных, не ходатайствуя о награждении "отличившихся". На самом деле "старый лис севера" блестяще умел "навести тень на плетень"! Зная, что Уваров – это протеже Александра I, он не стал акцентировать, что по сути дела Уваров не проявил должной сноровки и мастерства в ситуации, когда противник после первоначального отката назад потом сумел-таки перестроиться и начать отражать его кавалерийские наскоки, не подкрепленные пехотой и в должной мере артиллерией. Царедворец-дипломат– (и только потом!) полководец Михаил Илларионович Кутузов очень умно и тонко (или хитро и лукаво!) "перевел стрелки" на донского атамана Платова – фигуру не столь близкую к особе императора – "…из-за дурных распоряжений и нетрезвого состояния атамана". Любопытно другое: спустя некоторое время в своей реляции на имя российского императора Александра I сколь умный, столь и лукавый Михаил Илларионович ни словом не обмолвился об инициативе Платова "съездить в тыл к неприятелю"! Зато есть слова "Я приказал"! Нежелание Кутузова поделиться славой с донским атаманом знаменитого и в какой-то мере спасительного "хода конем" в тыл слабого левого фланга Наполеона вполне понятно! Именно он был главнокомандующим – именно ему все другие военачальники могли лишь советовать, но только он мог принимать судьбоносные решения "как быть и что делать!", ибо только он отвечал перед царем и Отечеством за исход не только генерального сражения, но и всей войны…
Русские за это время сумели подлатать свой левый фланг и укрепить центр: подвести подкрепление с правого крыла и выставить резервную артиллерию – благо последней у них было в избытке.
Глава 17
Слава – Коновницыну, Дохтурову и Барклаю!!!
Энергичный и хладнокровный Петр Петрович Коновницын успел-таки отвести войска назад – на 300–400 метров, а кое-где и на километр – за Семеновский овраг, где, используя высоты, спешно принялся организовывать новую линию обороны. Своим излюбленным ударом в штыки он не давал французам развить здесь успех и переломить ход сражения. Его любимая 3-я дивизия, постоянно бросаемая им в контратаки, уже почти полностью полегла, в ней осталось всего лишь около тысячи бойцов. Пока истерзанная пехота, истекая кровью, стояла насмерть в штыковых боях, расторопный и невозмутимый Коновницын, будучи большим поклонником артиллерии, успел толково расставить свои батареи и, лично руководя их огнем, принялся останавливать наседавших французов стрельбой в упор.
Прибывший руководить 2-й армией и левым флангом генерал от инфантерии Дмитрий Сергеевич Дохтуров одобрил все его распоряжения. Письменный приказ Кутузова был по-армейски суров: "Дмитрий Сергеевич, держаться надо до последней крайности". Ответная команда Дохтурова солдатам была предельно лаконична: "За нами Москва! Умирать всем!! Ни шагу назад!!!" Получив в дополнение к двум гвардейским (Измайловскому и Литовскому) полкам и двум кавалерийским корпусам переброшенный с правого фланга 4-й корпус Остермана-Толстого, Дохтуров успел-таки привести левое крыло русской армии в относительный порядок, прикрыв его сотней пушек.
…Кстати, назначив после ранения Багратиона именно Дохтурова командовать 2-й армией, Кутузов, по большому счету, совершил серьезную ошибку, за которую ему потом пришлось извиняться! Надлежало назначать Милорадовича, которому "должен был армию как старшему препоручить"! В своем письме жене Марии Павловне Оболенской после Бородина Дохтуров оставил несколько любопытных строчек, характеризующих эту щекотливую историю, а заодно и некоторые стороны весьма "непрозрачной" (неоднозначной) личности Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова – этой, по определению Бонапарта, "старой лисицы севера"! "…Кутузов со мною весьма ласков, – пишет Дохтуров, – но, зная его очень хорошо, немного надеюсь на его дружбу. Впрочем, Бог с ним… (…) Ты знаешь, душа моя, что я во время последнего сражения командовал 2-ю армиею на место князя Багратиона, так как он был ранен; после же сражения, когда Кутузов узнал, что я моложе Милорадовича (имеется в виду старшинство в генеральстве: Милорадович стал полным генералом на полгода раньше – 29.09.1809 г. против 19.04.1810 у Дохтурова. – Я. Н.), то очень передо мною извинялся, что должен армию, как старшему, перепоручить ему…" Впрочем, в армейской касте всех времен и народов вопросы славы, чинов, назначений и наград всегда были больной темой! Не так ли?
Для защиты Курганной высоты Барклай де Толли собрал элиту своих войск: неподвижно стоявшие в резерве гвардейские полки – Преображенский, Семеновский, Конногвардейский и знаменитый своим бесстрашием Кавалергардский полковника Карла Карловича Левенвольде (1779–1812), последний здесь вскоре погибнет. Как и Старая гвардия Наполеона, они в бой не вступали, но, будучи, в отличие от французов, слишком близко расположенными к линии огня, уже понесли большие потери. Неприятельские ядра повалили около 800 преображенцев и семеновцев! Так бездарно-расточительно гибла лучшая русская пехота!
…Между прочим, некоторые историки и непосредственные участники Бородинского сражения склонны считать, что при почти полной инертности ("самоустраненности"?!) Михаила Илларионовича (генерал Н. Н. Раевский: "Нами никто не командовал"; В. И. Левенштерн: "Кутузов не сходил весь день с места") после чуть не ставшего для русской армии роковым смертельного ранения Багратиона именно Барклай с его природным хладнокровием оказался той "светлой головой", что руководила непосредственно на поле боя и не дала Бонапарту и его маршалам окончательно опрокинуть левый фланг русских и полностью прорвать их центр. Лично водя в атаку кавалерийские корпуса Корфа и Крейца, Барклай де Толли появлялся в самых опасных местах сражения в центре русской позиции. Со шпагой в левой руке Михаил Богданович был и среди тех, кто атаковал, и среди тех, кто защищался! Кавалерийская сеча была величайшая! Потери с обеих сторон были таковы, что лошади без седоков бегали вокруг целыми табунами! Известный храбрец и весьма желчный человек Алексей Петрович Ермолов так написал о поведении Барклая во время бородинской мясорубки: "Всегда в опаснейших местах присутствующий"; "Храбрости необычайной: не разумеет страха!" Другой былинный смельчак Михаил Андреевич Милорадович, видя Михаила Богдановича в самом пекле, где его свитские один за другим уходили в Бессмертие, в восхищении воскликнул: "У него не иначе как жизнь в запасе!!!" А солдаты, до того его не понимавшие, лаконично и доходчиво конкретизировали: "Да он смерти ищет…" Передают, что в день битвы под ним убито и ранено пять лошадей. Его плащ и шляпа были прострелены. К концу того ужасного дня почерневший от пороховой гари парадный мундир Михаила Богдановича был забрызган русской и французской кровью с ног до головы. А его самого лишь легко ранило и контузило. Зато семь из 12 адъютантов, сопровождавших его по Бородинскому полю, за исключением одного, были убиты или серьезно ранены: желающих убить или пленить русского генерала было не счесть! Дважды Барклая едва не захватили в плен польские уланы. Ценой своей жизни его спасали молодые свитские офицеры, лихо кидаясь на польские пики. Поскольку после тяжелого ранения в правую руку под Прейсиш-Эйлау Михаил Богданович плохо владел правой рукой и мог держать шпагу лишь левой рукой, то справа его прикрывали два лихих адъютанта-рубаки фон Клингфер и граф Лайминг. Первого подняли на пики, второго застрелили в упор! Лишь Закревский, Левенштерн и Сеславин остались живы, но к концу сражения первые двое были порядком изранены. Из всех адъютантов Барклая-де-Толли без единого ранения из Бородинской сечи вышел лишь один Сеславин на своем верном Черкесе, и это с неполноценной правой рукой! Будущий знаменитый партизан за Бородино получит своего единственного Георгия – IV класса. Сорвиголова Алексей Петрович Ермолов, проливавший кровь в самом пекле сражения – на Курганной высоте, потом утверждал, что "князь М. И. Кутузов, пребывавший постоянно на батарее у селения Горки", не понимая, "сколь сомнительно и опасно положение наше, надеялся на благоприятный оборот. Военный министр, обозревая все сам, давал направление действиям, и ни одно обстоятельство не укрывалось от его внимания". По Ермолову Барклай, а не Кутузов приказал Дохтурову взять гренадерскую дивизию и привести в порядок левый фланг. Это Михаил Богданович, а не Михаил Илларионович сменил обескровленные войска Раевского на Курганной высоте на свежий корпус Остермана-Толстого. И все это при том, что до Бородина Ермолов был весьма скептичен к генералу "Болтай, да и только", уважая "старую лисицу севера". Правда, при этом не надо забывать о желчности Алексея Петровича и о его, по выражению императора Александра I, "черной душе". Если все это так, то получается, что, активно действуя в центре и на левом фланге остатками расстроенной 2-й армии Багратиона, энергично вводя в бой резервы из своей 1-й армии, именно Барклай сумел-таки свести сражение к столь желанной для россиян "ничьей". Да, русские пошатнулись, да, они отошли почти на пару километров назад. Но они остались "Стоять и умирать!" – согласно предельно лаконичному, исключительно емкому и крайне доходчивому для их менталитета приказу их главнокомандующего, явно не рассчитывавшего по-иному "одолеть" басурмана…
Глава 18
"Редут смерти", или "могила" тяжелой французской кавалерии!
Наполеон обрушил на защитников "батареи Раевского" лучшие силы Эжена де Богарнэ и кавалерии Мюрата (до 35 тыс. человек?) и огонь 150 (или чуть ли не 300?!) орудий. После взятия Бородина, Семеновских флешей, деревни Семеновское центр русской позиции – Курганная высота – оказался под огнем с трех сторон. Гранаты и ядра сыпались плотным дождем, бороздили землю рикошетом, крушили все на своем пути. Случалось всякое! Так, одно французское ядро ударило прямо в жерло… дула русской пушки, но… внутрь не проскочило, а отскочило назад и бессильно закрутилось на земле. Окровавленные и черные от пороховой гари, русские канониры громко схохмили: "Видать, не по калибру пришлось… (здесь мы пропустим соленое солдатское словцо) … нашей "девки"!!!"