Это Международный день труда в Европе, но на рудниках Аляски, где я провел большую часть взрослой жизни, его никогда не праздновали. В управлении еще не нашли для меня переводчика с английского, и я объяснялся, как мог, на ломаном немецком, с помощью русского служащего, говорящего по-немецки. Под конец рабочего дня 30 апреля он пригласил меня зайти в управление в девять утра на следующий день, и я понял, что произойдет нечто особенное.
В управление я прибыл с запасом времени, и улыбающаяся русская девушка пришпилила ленточку мне на лацкан, а тот сотрудник, что говорил по-немецки, взял меня за руку и вытащил на улицу, где собрались остальные служащие, строящиеся в колонну. Я понятия не имел, что происходит, но пошел со всеми. По дороге к нам время от времени присоединялись другие группы, и наконец мы дошли до перекрестка с кольцевой улицей, в незнакомой мне части города. Как оказалось, здесь была наша временная остановка, и мы стояли и ждали.
Через час или около того мой гид по-немецки объяснил мне, что ему надо отойти на минутку по делам, и оставил меня среди группы, где говорили только по-русски. Я и не подозревал, что он меня сознательно бросает, но именно так он и поступил, и больше в тот день не появился. Погода стояла ужасно холодная, а я был одет слишком легко, чтобы спокойно стоять. Мы продвигались вперед, но очень медленно, поскольку улицы были забиты такими же колоннами, как наша.
Меня вовлекли в демонстрацию в девять утра, и я ходил или стоял в ожидании, не в состоянии даже завязать ни с кем разговор, до пяти часов дня.
Русские, казалось, все к этому привыкли; они явно пришли готовыми к долгому испытанию и развлекались, как могли, песнями и плясками, чтобы согреться. Я не так стойко держался в сложившихся обстоятельствах. Я бы улизнул, если б знал, где нахожусь, или мог спросить у кого-нибудь, как добраться до моей гостиницы. Но я даже не знал, в каком направлении сбегать.
Около пяти часов я увидел знакомое здание в центре города. Я знал, что моя гостиница недалеко. Не глядя по сторонам, я выбрался из колонны и прямиком направился в гостиницу, где наконец смог с удовольствием поесть и выпить.
Позже я узнал, что эти первомайские демонстрации - одно из грандиознейших зрелищ в мире. Я видел несколько со стороны, и они очень впечатляют. Но мой первый взгляд можно назвать: с точки зрения червяка. Я присутствовал на демонстрации и даже об этом не знал. Останься я в ее рядах еще пять минут, дошел бы до Красной площади, места назначения всех колонн, и промаршировал бы мимо Сталина и других высокопоставленных лиц на трибуне.
Изучая организацию, на которую собирался работать, я узнал, что золотопромышленный трест находился в процессе передачи от одного государственного наркомата к другому, и центральное правительство брало на себя работу рудников, которые до сих пор находились под номинальным контролем местных государственных органов. Но поскольку не хватало - собственно, почти не было - опытных работников и инженеров, а также оборудования, организацию разбили на ряд региональных трестов, каждый из которых нес непосредственную ответственность перед центральным трестом в Москве.
Таким образом, появлялась возможность лучше распределять наличные ресурсы.
В течение месяца изучения я начал понемногу понимать, что промышленность целиком, как практически все в России, контролировалась политиками. Мне объясняли, что центральный трест и все региональные тресты, и каждая группа рудников находится в ведении управляющего, без технической подготовки, и главного инженера. Управляющий - политработник, член Коммунистической партии, а главный инженер - номинальный администратор, ответственный за организацию работы. Но функции двоих начальников перекрывались и, как я обнаружил позже, стоило политработникам получше ознакомиться с производством золота, они постепенно прибирали к рукам контроль надо всем. Однако главных инженеров назначали заместителями, так что, если один отсутствовал, другой мог выполнять функции обоих.
Политический контроль, как я заметил с самого начала, проходил через всю организацию сверху донизу. Во главе таких отделов Треста, как рудничный, обогатительный, транспортный, проектный, бухгалтерский и отдел снабжения, находились два начальника, один из них коммунист, а другой - технический эксперт. Совершенно очевидно, что второй был дублером, и окончательное слово было всегда за политработником.
Тот первый московский месяц, наверное, был самым трудным для меня в России. Я хотел заняться порученным мне делом и никак не мог. Сначала не удавалось найти хоть какого-то переводчика, и даже когда переводчик нашелся, не так легко было понять специфическую организацию советской добывающей промышленности. Я никогда ни с чем похожим не сталкивался.
Но на самом деле события развивались быстро, по русским понятиям о времени, с которыми я ознакомился позднее. В середине мая мне сообщили, что я назначен главным инженером группы золотых рудников, разрабатываемых в Кочкаре, в горах Южного Урала в западной части Сибири. Я немедленно - как поступил бы на Аляске или где-нибудь еще - попросил планы рудников, производственные показатели и калькуляционные ведомости, чтобы оценить, имеет ли смысл их разрабатывать.
Подготовить материал я просил молодого немецкого экономиста из управления. Он был убежденный коммунист, приехавший строить коммунизм с большевиками. Он сказал: "При нашей системе нет нужды беспокоиться о затратах. Если издержки производства на одном руднике высокие, это компенсируется низкими издержками на другом руднике".
Смысла в этом заявлении я не увидел, но был не в состоянии, да и не в настроении с ним спорить. Я собрал семью, мы снова сели в русский поезд, на сей раз в долгую поездку из Москвы на Урал.
III. Социалистическое золото
В первые дни в России я был слишком занят, чтобы размышлять о причинах, почему русские золотые рудники и месторождения до сих пор оставались без внимания. Наверное, для меня само собой разумелось, что дело в революции и гражданской войне, хотя и осознавал, что гражданская война уже несколько лет как закончилась. Я прожил и проработал в России годы, прежде чем мне удалось систематизировать причины заброшенности, но читателей столько ждать не заставлю, поскольку хочу, чтобы они разобрались в моих российских впечатлениях лучше, чем я в свое время.
Как всякому американцу, мне никогда не приходило в голову, будто человек, обнаруживший в земле золото, не захочет его добывать. Поэтому мне казалось совершенно нормальным, что большевистское правительство желает разрабатывать свои золотые месторождения и нанимает меня, чтобы им помочь. Но мне рассказывали, уже через несколько лет после прибытия в Россию, что решение возобновить золотодобычу в широком масштабе было принято после длительных дебатов среди влиятельных коммунистических лидеров, а некоторые коммунистические вожди остались недовольны, когда в конце концов было решено добывать золото.
Оказывается, изобретатели коммунизма, включая Карла Маркса и Ленина, придерживались мнения, что при коллективистской системе золото утратит большую часть ценности, и кто-то из них однажды саркастически заметил, будто золото при социализме будет требоваться только на зубные пломбы, и вполне может применяться для сантехнического оборудования, с равным успехом.
Большинство коммунистов, как я узнал позднее, склонны считать любое высказывание основателей их системы за непреложную истину, и потому целых десять лет после революции не обращали никакого внимания на громадные месторождения золота по всей России.
Перед мировой войной в России было значительное производство золота, большая часть которого добывалась из россыпных месторождений. Целый флот малых драг действовал на Урале, в западной Сибири, по реке Енисей и на Дальнем Востоке. Остальное добывали орды старателей, или золотоискателей, разбросанных повсюду среди Уральских и Алтайских гор, на просторах западной Сибири и вокруг озера Байкал, вдоль рек Енисея и Лены, а также реки Амур на Дальнем Востоке.
Что касается жильных рудников, некоторое количество имелось в довоенной России на Урале, в западной Сибири и Казахстане, и проводился поиск жильных месторождений в районе реки Амур на маньчжурской границе. Почти без исключения, на рудниках применялись устарелые методы и примитивное оборудование. Как правило, везде золотая руда добывалась вручную, пропускалась через бегунковые мельницы, а затем подвергалась амальгамированию. Большинство рудников можно было разрабатывать только до уровня воды, поскольку отсутствовали насосы, и работы велись только с богатыми рудами, по причине неполного извлечения золота.
Даже эта примитивная промышленность была практически полностью утрачена в ходе мировой войны и столкновений гражданской войны, которая в России последовала за мировой. За восьмилетний период, с 1914 по 1922 годы, производство золота на территории России почти прекратилось.
За одним-двумя исключениями, драгирование и жильные рудники были закрыты, шахты заполнились водой, и во многих случаях надшахтные здания, строения, добывающее и производственное оборудование были разрушены. Практически из всей золотодобычи в стране остались только несколько старателей, работающих киркой и лопатой, либо с помощью конных лебедок.
Между 1922 и 1927 годами, до того, как я приехал в Россию, производство золота понемногу возрастало, но совершенно спорадически, и главным образом благодаря старательским операциям и восстановлению кое-каких маленьких жильных рудников, для которых собирали оборудование из нескольких рудников, чтобы заработал один, "наскоро сколоченный", как у нас выражаются горняки. Единственные люди, заинтересованные в этом процессе, были индивидуальные арендаторы, и они получали только часть того золота, что обеспечила бы добыча с использованием ртути.
Теоретически, все золото принадлежало правительству, как и все полезные ископаемые, земли и леса России. Правительство прилагало усилия для добычи других минеральные ресурсов, железа, меди, цинка и прочих, поскольку признавало их пользу при социализме. Но центральное правительство не обращало никакого внимания на золото, и арендаторы, эксплуатировавшие немногие разбросанные рудники, заключали соглашения с местными государственными органами, которым самим не хватало ни финансовых ресурсов, ни квалифицированной рабочей силы для оборудования и разработки золотых рудников. Центральное правительство так мало интересовалось золотом, что не предпринимало серьезных попыток препятствовать контрабанде золота через южные границы России, принявшей в то время значительные масштабы.
На этом этапе, летом 1927 года, в картине вырисовывается Иосиф Сталин. Похоже, он не был расположен, как некоторые другие коммунисты, считать незыблемой истиной высказывания Карла Маркса и Ленина о золоте. Каким-то образом, что открыто не обсуждалось, он заинтересовался золотой лихорадкой 1849 года в Калифорнии и стал читать все книги по теме, которые мог достать. В частности, он прочел вышедшую в предыдущем году книгу "Золото Саттера" французского писателя Блеза Сандрара, в которой дается яркое изображение золотой лихорадки. Также он прочел большую часть произведений Брет Гарта и историю Калифорнии во время и после золотой лихорадки, Т. Э. Рикарда.
В то время, в 1927 году, Сталин и другие коммунисты, возможно, стали беспокоиться из-за японской угрозы русским территориям на Дальнем Востоке. Китайско-советская революция развивалась не совсем так, как ожидали коммунисты, и вызвала неприязнь к России со стороны Запада и Японии. Дальневосточные области России населены мало, настолько, что было бы трудно организовать там оборону, наладить коммуникации и снабжение для армии любой численности. Естественно, Сталину приходилось перебирать варианты, какими средствами обеспечить безопасность территории. Он нашел ключ к решению в калифорнийской золотой лихорадке.
Факты, описанные в предыдущем абзаце, конечно, предположительны, но они в целом подтверждаются книгой Серебровского, опубликованной в 1936 году. Благодаря ей я начал по-настоящему понимать те обстоятельства, при которых оказался в России. Название ее "На золотом фронте", выходила она только на русском языке, выбыла из обращения вскоре после публикации, поскольку позднее было обнаружено, что некоторые из упомянутых там людей - заговорщики.
У меня один из немногих сохранившихся экземпляров этой ценнейшей книги.
В книге Серебровского разъясняется, как чтение про Калифорнию 1849 года подействовало на воображение Сталина. Он не мог избавиться от мысли, насколько быстро заселились западные районы Соединенных Штатов после находки золота в Калифорнии, и отдавал себе отчет, что во многом этот процесс подтолкнула надежда быстро разбогатеть.
Можно представить себе затруднительное положение Сталина, как коммуниста. Желание разбогатеть поскорее - определенно индивидуалистическое и капиталистическое; не годится социалистическому правительству его поощрять. Вдобавок, в то время Сталин был вовлечен в борьбу за власть с другими влиятельными коммунистическими лидерами, которые обвиняли его в отходе от идеалов Революции.
С другой стороны, перед ним была громадная территория, редко населенная и, следовательно, уязвимая для нападения, которую можно бы заселить невероятно быстро, как был заселен запад Соединенных Штатов после 1849 года, стоило только подтолкнуть золотую лихорадку. А Сталин знал, что на советском Дальнем Востоке много золота, неподконтрольного его номинальному владельцу, советскому правительству.
Из книги Серебровского не совсем понятно, объяснял ли Сталин свою идею другим высокопоставленным коммунистам, особенно принадлежащим к оппозиционным группировкам; в то время среди российских коммунистов еще разрешалась оппозиция. Сталин, наверное, догадывался, что в любом случае ему придется выдержать длительное теоретическое сражение с теми, кто станет ссылаться на цитаты из Маркса и Ленина про золото при социализме.
Как все решилось изначально, мы не знаем. Книга Серебровского начинается с того, как Сталин вызвал его в Москву летом 1927 года, и сообщил, что его назначили ответственным за создание советской золотодобывающей промышленности. Решение было принято не с кондачка, и означало гораздо больше для коммунистов-теоретиков, чем было понятно тогда или стало понятно позже.
Серебровский и тогда был крупной шишкой среди большевиков. Он возглавлял советскую нефтяную индустрию с 1920 года. Один из небольшой группы несгибаемых старых большевиков, чья энергия и холодная решимость сначала способствовали успеху революции, а затем довели до конца куда более трудную задачу создания государственных корпораций в России и организации их работы. Серебровский, как большевик с дореволюционным стажем, с инженерным образованием, был особенно полезен правительству с первых дней его существования. То, что именно Серебровского выбрали для организации новой золотодобывающей промышленности, показывает, насколько важной считал ее Сталин.
В своей книге Серебровский объясняет, что ничего не знал о добыче золота к тому времени, когда его вызвал Сталин. Время от времени случайно сталкивался с золотыми рудниками Сибири, писал он, но не представлял себе толком, как конкретно добывают золото. Он объяснил это Сталину, который отмахнулся, как от чего-то несущественного, и продолжал втолковывать Серебровскому, почему необходимо создать советскую золотодобывающую промышленность именно сейчас.
Сталин указал, в качестве примера, на роль, которую золото сыграло в укреплении экономики Соединенных Штатов. Он подчеркнул, что золотые рудники на западе Америки через несколько лет стали решающим фактором в американской Гражданской войне, обеспечив золотой запас, благодаря которому Север легче победил Юг. Тем временем, говорил Сталин, открытие золота проложило путь сельскому хозяйству и промышленности во всей западной части Соединенных Штатов.
"Сталин продемонстрировал близкое знакомство с произведениями Брет Гарта, - писал Серебровский. - Не входя в технические детали, он отметил, что новые районы Соединенных Штатов были освоены с самого начала благодаря золоту и ничему другому. По следам золотоискателей пришли другие горняки, добывать цинк, свинец, медь и другие металлы. Одновременно развивалось сельское хозяйство, поскольку золотоискателей необходимо было кормить. Для них создавались дороги и транспортные средства".
Подведя таким образом черту под историей золотой лихорадки в Калифорнии, Сталин сказал Серебровскому: "Тот же процесс, который фактически составил историю Калифорнии, можно применить к отдаленным регионам России. Поначалу будем добывать золото, потом постепенно перейдем к добыче и переработке других минералов, угля, железа и так далее. В то же самое время станем развивать сельское хозяйство".
Возвращаясь к анализу калифорнийской золотой лихорадки, Сталин проинформировал Серебровского, что поначалу на золотых приисках Калифорнии работали старатели, вручную, в условиях, ярко описанных Брет Гартом. Он добавил: "Старатели и у нас могут сыграть важную роль".
Очень существенное заявление. В то время, в 1927 году, старатели-одиночки еще скитались по золотоносным участкам, просто потому, что коммунисты не утруждали себя добычей золота.
Высокопоставленные коммунисты планировали тогда, однако, объявить вне закона всех единоличников, будь то крестьян или мелких городских торговцев либо ремесленников. Но Сталин, выходит, собирался даже тогда использовать старателей-одиночек. Позднее, как мы увидим, ему пришлось спорить с другими коммунистическими лидерами по этому вопросу, и победить только после временного отступления.
Затем Сталин сказал Серебровскому: "Теперь поезжайте в Америку и узнайте в Калифорнии и на Аляске историю добычи золота, а потом посетите лучшие рудники Калифорнии, Колорадо, Аляски и других мест, чтобы изучить промышленную добычу".
Но Сталин попросил его зайти для еще одной беседы перед отъездом в Америку, на сей раз обсуждение касалось той роли, которую русские сыграли в освоении Аляски и Калифорнии - похоже, этот предмет весьма интересовал Сталина. Он попросил Серебровского просмотреть все книги и документы, какие сможет найти, касающиеся истории русской колонизации северной Калифорнии, и рекомендовал изучить времена революции 1848 года, когда небольшая русская колония, с помощью русских раскольников, основала Калифорнийскую Республику, получившую независимость от Испании, но поглощенную в конце концов Соединенными Штатами.
Серебровский приехал в Соединенные Штаты не впервые; он уже побывал в нашей стране в качестве главы советской нефтяной промышленности. Но в 1927 году у него было совершенно другое поручение, и он решил представляться просто профессором Московской горной академии, командированным в Соединенные Штаты для изучения технологии горных работ. Именно в этой роли он и появился на Аляске, и только в этом качестве я его знал, пока не приехал в Берлин.